выслушивал и ссылался на занятость, на лекции, экзамены, семинары и т.п. А дед, продолжая считать непогрешимым свой диагноз, все твердил: «Влюблен! В таких делах меня не проведешь».
Время от времени Мариус отлучался из города.
— Да куда же он ездит? — недоумевала тетка. В одну из таких поездок, всегда очень коротких, выполняя завет своего покойного отца, он отправился в Монфермейль и попытался разыскать бывшего ватерлооского сержанта, трактирщика Тенардье. Трактир оказался закрытым. Тенардье, как выяснилось, разорился, и никто не знал, что с ним сталось. Занятый розысками, Мариус четыре дня не был дома.
— Ну, разумеется, куролесит, — заявил дед.
Между тем стали замечать, что на груди, под рубашкой, Мариус что-то носит на черной ленточке, надетой на шею.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Какая-нибудь юбка
Мы уже упоминали о некоем улане.
Это был внучатный племянник Жильнормана с отцовской стороны, проводивший жизнь в гарнизоне, вдали от родных и семейного уюта. Поручик Теодюль Жильнорман отвечал всем требованиям так называемого военного душки. Талия у него была, как у «барышни», саблю он волочил на какой-то особо молодецкий манер, усы лихо закручивал. В Париж он приезжал очень редко — так редко, что Мариус даже ни разу его и не видел. Кузены знали друг друга только по имени. Мы, кажется, уже говорили, что Теодюль был любимцем тетушки Жильнорман, отдававшей ему предпочтение по той причине, что ей почти не доводилось его видеть. Не видя человека, можно предполагать в нем любые совершенства.
Однажды утром мадмуазель Жильнорман-старшая при всей невозмутимости своего характера вернулась к себе крайне возбужденная. Мариус опять просил деда разрешить ему куда-то ненадолго уехать, добавив, что хочет отправиться сегодня вечером. «Поезжай!» — ответил дед, а про себя, многозначительно подняв брови, буркнул: «Повадился таскаться по ночам». Мадмуазель Жильнорман поднялась в свою комнату крайне заинтригованная, бросив на лестнице в знак негодования: «Это уж чересчур!», а в знак удивления: «Куда же в самом деле он ездит?» Она заподозрила, что здесь не без какой-нибудь предосудительной сердечной истории, что здесь не без женщины, не без свидания, не без тайны, и была не прочь сунуть сюда свой оседланный очками нос. Любовный секрет — не менее лакомый кусочек, чем свежеиспеченная сплетня, и святые души не прочь его отведать. В тайниках ханжества всегда найдется запас любопытства к амурным делам.
Итак, она томилась смутным вожделением узнать, что это за романтическое приключение.
Дабы отвлечься от этого несколько непривычно волновавшего ее чувства любопытства, она прибегла к помощи своих талантов и принялась выводить бумажными нитками по бумажной материи фестоны, вышивая один из распространенных узоров эпохи Империи и Реставрации, с многочисленными кружками вроде каретного колеса. Работа была скучная, работница угрюмая. Она провела в своем кресле несколько часов, как вдруг дверь отворилась. Мадмуазель Жильнорман подняла нос; перед ней стоял, приветствуя ее по всем правилам воинского устава, поручик Теодюль. Она вскрикнула от радости. Можно быть старухой, недотрогой, богомолкой, тетушкой и все-таки испытывать удовольствие, видя у себя в комнате улана.
— Ты здесь, Теодюль! — воскликнула она.
— Проездом, тетушка.
— Поцелуй же меня!
— Рад стараться! — отвечал Теодюль и расцеловался с ней.
Тетушка Жильнорман подошла к секретеру и открыла его.
— Ну, уж недельку-то ты у нас погостишь?
— Уезжаю нынче же вечером, тетушка.
— Не может быть!
— Совершенно точно.
— Теодюль, дружок, прошу тебя, останься!
— Сердце говорит «да», а устав — «нет». Дело в следующем. Нас переводят в другой гарнизон. Мы стояли в Мелуне, а нас посылают в Гайон. Из старого гарнизона в новый надо ехать через Париж. Я и сказал себе: «Дай-ка повидаюсь с тетушкой».
— Вот тебе за труды.
Она вложила ему в руку десять луидоров.
— Вы хотите сказать, за удовольствие, дорогая тетушка.
Теодюль опять поцеловал ее, и она испытала приятное ощущение, когда галуны его мундира царапнули ей шею.
— Ты едешь с полком, на коне? — спросила она.
— Нет, тетушка. Мне хотелось во что бы то ни стало повидать вас. Я получил разрешение. Денщик ведет мою лошадь, а я еду в дилижансе. Да, кстати, у меня к вам вопрос.
— Что такое?
— Разве мой кузен Мариус Понмерси тоже куда-то уезжает?
— Откуда ты знаешь? — воскликнула тетушка; ее любопытство было возбуждено.
— По приезде я пошел в контору дилижансов, чтобы оставить за собою место в карете.
— И что же?
— Оказалось, что один из пассажиров уже приходил и оставил себе место на империале. Я видел в списке отъезжающих имя этого пассажира.
— Кто же это?
— Мариус Понмерси.
— Дрянной мальчишка! — возмутилась тетка. — Нет, твоему кузену далеко до тебя, он совсем не паинька. Смотрите, что он затеял — ночевать в дилижансе!
— Как и я.
— Но ты это делаешь по обязанности, а он по своему беспутству.
— Бездельник! — бросил Теодюль.
И тут мадмуазель Жильнорман-старшую осенило. Будь она мужчиной, она, наверно, хлопнула бы себя по лбу.
— Твой кузен знает тебя? — живо спросила она.
— Нет. Я-то его видел, а он ни разу не удостоил меня вниманием.
— Значит, вы поедете вместе?
— Он — на империале, я — внутри кареты.
— Куда идет дилижанс?
— В Андели.
— Значит, Мариус туда и едет?
— Если только, как и я, не выйдет где-нибудь раньше по пути. Я сойду в Верноне, мне надо захватить гайонскую почту. А о маршруте Мариуса не имею ни малейшего представления.
— Мариус! Какое противное имя! И вздумалось же назвать его Мариусом! Вот у тебя, я понимаю, имя — Теодюль!
— Я предпочел бы, чтобы меня звали Альфредом, — заметил офицер.
— Слушай, Теодюль!
— Слушаю, тетушка.
— Слушай внимательно!
— С превеликим вниманием.
— Итак, ты слушаешь?
— Да.
— Так вот, Мариус то и дело в отлучке.
— Ай-ай-ай!
— Он куда-то ездит.
— Ого!
— Не ночует дома.
— Эге!
— Нам хотелось бы узнать, что за этим кроется.
— Какая-нибудь юбка, — проговорил со спокойствием многоопытного человека Теодюль и с затаенной насмешкой, не оставлявшей места сомнениям, добавил: — Девчонка.
— Так оно и есть! — воскликнула тетка; ей показалось, что она слышит самого Жильнормана; для нее слово «девчонка», произнесенное внучатным племянником и почти таким же тоном, каким оно произносилось двоюродным дедом, звучало особенно убедительно.
— Сделай нам одолжение, последи за
