его побежали слезы и засверкали в его бороде и на груди. Снова сев к столу, он закрыл лицо руками и зарыдал. Кругом было тихо.
Вдруг горнист затрубил сбор. Капитан вздрогнул и поднял мокрое лицо; он смертельно побледнел. Снаружи, на солнце, слышались голоса солдат, которые выбегали строиться, крики сержантов, проводивших перекличку, и барабанный бой. Капитан снова заговорил:
– Я должен был во всем признаться и рассказать о вашем великодушии. Возможно, вас бы помиловали. Сто раз я набирался храбрости, но мне мешал стыд. И потом, ваш приговор был справедливым и заслуженным. Что ж, помоги мне небо! Я ничего не сказал, а вскоре моему полку приказали уходить из Теннесси, и больше я о вас ничего не знал.
– Все в порядке, сэр, – без видимых эмоций ответил Брюн, – я бежал и вернулся к своим – к конфедератам. Должен добавить, что до того, как дезертировать из федеральной армии, я всерьез просил меня уволить из-за изменившихся убеждений. Вместо ответа меня наказали.
– Ах, если бы меня наказали за мое преступление – если бы вы великодушно не подарили мне жизнь, которую я принял без благодарности, вам бы сейчас не грозила неминуемая смерть!
Узник слегка вздрогнул, и на его лице проступила тревога. Можно было бы даже назвать выражение его лица удивленным. В тот миг на пороге палатки появился лейтенант, адъютант, и отдал честь.
– Капитан, – сказал он, – батальон построен.
Капитан Хартрой уже взял себя в руки. Повернувшись к лейтенанту, он сказал:
– Лейтенант, ступайте к капитану Грэму и передайте, что я поручаю ему возглавить батальон и повести его за укрепления. Этот джентльмен – дезертир и шпион; он должен быть расстрелян в присутствии войск. Он будет вас сопровождать, не закованный в наручники и без охраны.
Пока адъютант ждал у входа, капитан и пленник встали и церемонно поклонились друг другу. Брюн сразу отвернулся.
Полчаса спустя старый повар-негр, единственный, кто оставался в лагере, за исключением командира, был так поражен ружейными выстрелами, что выронил чайник, который снимал с огня. Если бы не его испуг и не шипение воды на углях, он, возможно, услышал бы еще один, одиночный пистолетный выстрел, прозвучавший гораздо ближе. Этим выстрелом капитан Хартрой примирился со своей совестью, муки которой он больше не мог выносить.
В соответствии с запиской, которую он оставил своему преемнику, его похоронили, как дезертира и шпиона, без воинских почестей, в мрачной тени горы, которой известно о войне не больше, чем тем двоим, которые крепко спят в своих давно забытых могилах.
Два человека беседовали. Одним был губернатор штата. На календаре был 1861 год. Шла война, и губернатор уже прославился своим умом и рвением, с какими он управлял всеми силами и ресурсами своего штата на службе Союза.
– Что?! Вы?! – с явным удивлением говорил губернатор. – Вы тоже хотите на военную службу? Наверное, ваши убеждения подверглись глубоким изменениям благодаря звукам военных оркестров. Поскольку я руковожу призывом в своем штате, полагаю, мне нельзя привередничать, но… – в его голосе послышались иронические нотки, – вы не забыли, что вам придется присягнуть на верность Союзу?
– Я не изменил ни убеждения свои, ни симпатии, – хладнокровно ответил его собеседник. – Хотя я всей душой сочувствую делу Юга, как вы изволили мне напомнить, я никогда не сомневался в том, что Север прав. Я южанин по праву рождения и чувствам, но в важных делах предпочитаю слушать разум, а не сердце.
Губернатор рассеянно барабанил по столешнице карандашом; он ответил не сразу. Спустя какое-то время он сказал:
– Говорят, на свете есть самые разные люди; полагаю, есть и такие, как вы. Не сомневаюсь, что ваши побуждения искренни. Я знаю вас давно и – простите меня – так не думаю.
– Значит, насколько я понимаю, в моей просьбе отказано?
– Если вы не сможете убедить меня в том, что ваши симпатии делу Юга в какой-то степени поблекли, утратили силу, – да. Не сомневаюсь в вашей честности; я знаю, что вы умны и прошли специальную подготовку. Вы отлично справитесь с обязанностями офицера. Вы говорите, что убеждения призывают вас встать на сторону Союза, но я предпочитаю человека, который в подобных делах слушает свое сердце. Сердце – вот чем сражается человек.
– Послушайте, губернатор, – сказал его младший собеседник с улыбкой, в которой сквозило больше легкомыслия, чем тепла. – У меня кое-что припрятано в рукаве – способности, о которых, как я надеялся, не придется упоминать. Один высокий военный чин дал простой рецепт для того, чтобы стать хорошим солдатом: «Всегда старайся, чтобы тебя убили». Именно с такой целью я и желаю поступить на службу. Может быть, я и не патриот, но я желаю, чтобы меня убили.
Губернатор смерил его довольно резким взглядом, потом холодно заметил:
– Для этого есть более простой и откровенный способ.
– В нашей семье, сэр, – ответил его собеседник, – так не поступают. Так не делал ни один Армистид.
Последовало долгое молчание. Собеседники не смотрели друг на друга. Вскоре губернатор оторвал взгляд от карандаша, которым снова начал барабанить по столешнице, и спросил:
– Кто она?
– Моя жена.
Губернатор швырнул карандаш на стол и несколько раз прошелся по комнате туда-сюда. Потом он развернулся к Армистиду, который также встал, посмотрел на него холоднее, чем раньше, и сказал:
– Но мужчина… разве не лучше, чтобы он… Разве закон не может распорядиться им лучше, чем вы? Или Армистиды против «неписаного закона»?
Очевидно, Армистиды почувствовали оскорбление; молодой человек вспыхнул, потом побледнел, но подчинился своей цели.
– Его личность мне неизвестна, – довольно спокойно ответил он.
– Простите меня, – сказал губернатор без всяких признаков раскаяния, какое обычно сопровождает такие слова. Ненадолго задумавшись, он продолжал: – Завтра я пришлю вам патент капитана Десятого пехотного полка, который расквартирован в Нашвилле, штат Теннесси. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, сэр. Благодарю вас.
Оставшись один, губернатор какое-то время стоял неподвижно, опершись о стол. Вскоре он пожал плечами, как будто сбрасывая с них груз.
– Дело дрянь, – сказал он.
Усевшись за стол для чтения у камина, он взял лежавшую там книгу и рассеянно раскрыл ее. Взгляд его упал на фразу: «Когда Господь сделал необходимым, чтобы неверная жена солгала о своем муже в оправдание своих собственных грехов, Он по доброте Своей наделил мужчин глупостью ей верить».
Губернатор посмотрел на заглавие: «Его превосходительство дурак».
Он швырнул книгу в огонь.
II как сказать то, что стоит услышать
Враг, разбитый в
