упирается лишь в ее наличие, то тогда получается, что любовь есть только тогда, когда она настоящая, а настоящая она тогда, когда верная, а верная она тогда, когда вечная.
И вот из-за этой именно незначительной путаницы, из-за такой вроде бы простой проблемы, которая возникает при более глубоком анализе этого явления, гораздо лучше смотреть на вопрос о любви в свете обмана, когда мы подходим к ней не с высшей, а с ее низшей стороны, которая по некоторым причинам не носит никакого наименования. Ведь в самом деле никто не спорит с тем, что вожделение, возникающее при виде красоты другого пола, не более чем иллюзия, чтобы можно было из-за нее как-то беспокоиться. И даже если бы все люди имели своих жен, которых можно было бы назвать как Наташу богинями, все равно это вопроса нисколько не снимало бы и вместе с нею и самого обмана, а все из-за того, что либо красота в глазах мужчины перестает быть прежней, когда тот ее добивается, либо ее постепенно забирает беспощадное время с помощью постепенного старения. И вот на почве этого-то и возникает человеческое непонимание, зачем же тогда нужно это вожделение женской красоты, а иногда даже, как в случае с Амноном, одержимость ею, как не затем, чтобы только безнадежно, а значит, и бессмысленно ее желать. Надо полагать, что все-таки только незначительная часть людей добивается этой красоты, чтобы удовлетворить свою похоть. Но и те, кто ее добивается, опять-таки понимают, что это было совсем не то, чего они сначала от этого ожидали. А чтобы не было этого обмана и возникающего на его почве вопроса, должно быть, как мы сказали, что-то одно из двух: либо человек не должен никогда познать вожделение к красоте другого пола, либо он должен это красоту непременно заполучить. К тому же это отделение полового соединения от любви на самом деле не только безосновательно, но даже ненормально, так как человек – это цельное существо, все стороны природы которого не существуют в отдельности друг от друга. Когда человек любит женщину, тот в то же время и желает ее, и, наоборот, когда человек желает ее, тот в то же время и любит ее. Правда, тут скажут, что сочетание обоих лиц постоянно происходит без всякой любви. Но это-то и есть как раз то, что называют извращением, ненормальностью – когда человек начинает в себе самом разделять друг от друга стороны своего существа, потому что человеку естественно соединяться только с тем, кого тот любит. Именно так происходит у тех, кто еще начал входить в мир познания другого пола: человек, если впервые влюбился и еще не был чем-то развращен, не знает того, чтобы можно было на эти вещи смотреть в отрыве друг от друга, потому что для него это – одно. Так было, например, у того опять же Амнона, у которого хотя и не было любви к Фамари, но в нем хотя бы эта страсть охватывала все стороны его существа: он был именно влюблен в нее, а не просто расценивал ее как объект вожделения. Просто в любви это сочетание должно стоять не на первом месте, как у Амнона, а на последнем. Как бы то ни было, если даже в низшей стороне существует обман, значит, таковой тем более есть и в высшей – в самой любви, хотя бы мы при этом не знали, что это такое. Обман же тут именно в том, что, в сущности, получается, что знание о любви человеку нужно только затем, чтобы это знание бессмысленно иметь, в то время как самому человеку нужно его воплощение в реальность, которое зависит далеко не только от его воли, что совсем нетрудно доказать. Достаточно сказать, что существует смерть, измена, любовные треугольники и многое другое, а главное – сама воля любимого человеком существа. Вот, например, сейчас человек любит кого-то, но потом эту любовь что-то прервет, допустим, смерть, что затем послужит ему осознанием того, что любовь он уже никогда не переживет. А никакое обещание продолжения этой любви в вечности ему не нужно, потому что она ему нужна здесь на земле. Разве это для него не то, что нам пришлось назвать обманом?
Каковы бы ни были причины этого обмана, тут ясно хотя бы то, что это на самом деле обманом в собственном значении данного слова не является. И если у читателя такая мысль тоже возникла, то тот может считать, что он правильно вник в суть настоящей проблемы. Когда у человека возникает вопрос по поводу этих вещей, то ему следует давать один и тот же ответ: что бы и зачем бы это ни было, это точно не есть обман. И сверх этого что-то говорить уже необязательно, а точнее, даже не нужно. Если, например, человек был отвергнут, то мы не можем сказать, что бы это значило, но мы ему можем сказать, что это точно никакой не обман, а что-то такое, чему нет никакого удовлетворительного объяснения. Кроме того, это служит лучшим объяснением того, почему Маргарита была готова заложить душу дьяволу, чтобы узнать, жив ли Мастер или нет. Маргарита не могла примириться с тем, что ей придется провести остаток своей жизни без Мастера, и ей пришлось обратиться к сатане, потому что только на его помощь она могла надеяться. Поскольку человек сталкивается с тем, что нам пришлось за неимением другого слова назвать обманом, тот иногда готов на то, чтобы обратиться за помощью к темным силам, чтобы получить желаемое. Иначе говоря, в том случае, когда человека не устраивает и такой ответ – что это не есть обман, тот начинает идти на все, что угодно, в том числе и на нравственные преступления, чтобы, как ему кажется, этим уже достичь желаемого. Мы, например, знаем, что, по Святому Евангелию, всякий, смотрящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в своем сердце (Мф 5. 28). Причем человек в самом деле не может наслаждаться женской красотой без какого бы то ни было вожделения, потому что в его природе нет такого переключателя, благодаря которому он бы мог в одних случаях наслаждаться бесстрастно, а в других – уже со страстью. В любом случае созерцание кладет в сердце человека хотя бы какую-то основу эротического начала. И если бы такой переключатель все-таки был, то тогда Святое Евангелие просто повелело бы нам перейти навсегда на тот режим, в котором созерцание красоты женщины совершается бесстрастно. При
