Они направились прямо к телу Брейла. Навстречу им вышли несколько офицеров и солдат-конфедератов; обнажив голову, они помогли им погрузить на носилки драгоценную ношу. Когда тело понесли к нам, мы услышали за вражескими линиями мелодию, которую исполняли на флейте в сопровождении барабана. Великодушный враг отдавал почести павшему храбрецу.
Среди вещей погибшего нашелся бумажник мягкой кожи, испачканный землей. Генерал распорядился раздать вещи Брейла на память; его бумажник достался мне.
Через год после окончания войны, по пути в Калифорнию, я открыл бумажник и осмотрел его. Я обнаружил потайное отделение, где лежало письмо без конверта и адреса. Оно было написано женским почерком и начиналось с ласкового обращения, однако имени на нем не было. Зато на письме имелась дата: «Сан-Франциско, Калифорния, 9 июля 1862 года». Оно было подписано: «Дорогая», в кавычках. Кстати, в тексте письма дама упоминала и свое имя: Мэриан Менденхолл. Ее письмо, обычное любовное письмо, если любовные письма бывают обычными, свидетельствовало о хорошем происхождении и воспитании, однако в нем не было ничего примечательного, кроме одного куска:
«Мистер Уинтерс, которого я терпеть не могу, упорно твердит, что в каком-то сражении в Виргинии, где его ранило, ты прятался, пригнувшись, за деревом. По-моему, он хочет принизить тебя в моих глазах, что, как ему известно, произошло бы, если бы я ему поверила. Я скорее смирюсь с известием о гибели моего любимого, чем узнаю о его трусости».
Из-за таких слов в один солнечный день в далеком краю погибли сотни мужчин… а женщин называют слабыми!
Как-то вечером я зашел к мисс Менденхолл, чтобы вернуть письмо.
Мне хотелось рассказать ей, что она наделала – конечно, не подчеркивая ее вины.
Она жила в красивом доме на Ринкон-Хилл. Красивая, хорошо воспитанная, одним словом, очаровательная.
– Вы знали лейтенанта Германа Брейла, – довольно сухо произнес я. – Вам, несомненно, известно, что он пал в бою. Среди его вещей нашли письмо от вас. Мне поручили вернуть его вам.
Она механически взяла письмо, перечитала его, все больше краснея, а затем, с улыбкой глядя на меня, сказала:
– Очень мило с вашей стороны, хотя, по-моему, дело того не стоило. – Вдруг она вздрогнула и побледнела. – Здесь пятно… неужели это…
– Простите, – ответил я, – вы видите кровь самого честного и храброго сердца, какое билось в груди мужчины.
Она поспешно бросила письмо в горящий камин.
– Брр! Не переношу вида крови! – сказала она. – Как он погиб?
Я непроизвольно вскочил, чтобы спасти клочок бумаги, священный даже для меня, и теперь стоял за спинкой ее кресла. Задавая вопрос, она повернулась ко мне лицом и слегка запрокинула голову. В ее глазах отражались язычки пламени; лицо ее стало почти того же алого оттенка, что и пятно на странице. Я еще не видел одновременно столь красивого и столь омерзительного создания.
– Его укусила змея, – ответил я.
В 1861 году Барр Ласситер, молодой человек двадцати двух лет, жил с родителями и старшей сестрой в окрестностях Карфагена (штат Теннесси). Семья жила довольно скромно. Они возделывали маленькую и не слишком плодородную плантацию. Так как рабов у них не было, их не причисляли к «лучшим людям» своего округа. Так как они слыли людьми честными, получили хорошее образование и обладали неплохими манерами, Ласситеры пользовались не меньшим почтением, чем и любая другая семья, пусть и не владеющая сыновьями и дочерьми Хама. Старший Ласситер отличался суровостью манер, которая так часто сопровождает непреклонную преданность долгу, однако скрывает теплый, любящий нрав. Он был сделан из того железа, из которого льют пушки, но в глубине его души таился более благородный металл, который плавится при более низкой температуре, однако не отражается на внешнем виде. И в силу происхождения, и в силу воспитания что-то в его несгибаемом характере влияло на прочих членов семьи; дом Ласситеров, хотя и не лишенный тепла, был настоящей цитаделью долга, а долг – ах, долг не менее жесток, чем смерть!
Когда началась война, в семье Ласситеров, как и во многих других семьях того штата, столкнулись разные взгляды. Молодой человек был верен Союзу, в то время как его родные относились к Союзу крайне враждебно.
Такое несчастливое разделение вызвало крайнее ожесточение в семье, и, когда обидчик, сын и брат, покидал родной дом, собираясь вступить в федеральную армию, ни одна рука не коснулась его, не услышал он ни одного прощального слова, ни одно доброе пожелание не провожало его в мир, куда он отправился на встречу со своей судьбой.
Добравшись до Нашвилла, где стояла армия генерала Бьюэлла, Барр Ласситер записался в первый же полк, какой нашел, – в Кентуккийский кавалерийский полк. В свой срок он прошел все этапы военной эволюции, от новобранца до опытного бойца. Он стал хорошим, правильным солдатом, хотя, судя по его словам, на основе которых создан этот рассказ, он себя не хвалил; после того как Барр Ласситер отозвался «Здесь!» на призыв сержанта по имени Смерть, о нем можно было узнать от его выживших товарищей.
Через два года после того, как он записался в армию, его полк очутился в его родных краях. Местность сильно пострадала от ужасов войны; ее попеременно (а иногда одновременно) занимали враждующие войска, и в непосредственной близости от усадьбы Ласситера шли кровопролитные бои. Но об этом молодой солдат не ведал.
Очутившись в лагере рядом с домом, он испытал естественное желание повидать родителей и сестру, надеясь, что в них, как и в нем, прошлая враждебность смягчилась благодаря времени и разлуке. Получив отпуск, он как-то летним вечером отправился в путь, и вскоре после того, как взошла полная луна, подошел к гравийной дороге, которая вела к его родному дому.
Солдаты на войне быстро взрослеют, а в юности два года – долгий срок. Барр Ласситер считал себя стариком и готовился увидеть отчий дом в развалинах, а плантацию – в запустении. Однако на первый взгляд ничего не изменилось. При виде каждого дорогого и знакомого предмета на душе у него становилось тепло. Сердце билось учащенно, к горлу подступил ком. Сам того не сознавая, он ускорил шаг, потом почти побежал. Его длинная тень смешно пыталась угнаться за ним.
Света в доме не было, дверь была открыта. Он остановился рядом с дверью, чтобы отдышаться и успокоиться. Вдруг из дома вышел его отец с непокрытой головой и остановился у входа. Его освещал лунный свет.
– Отец! – воскликнул молодой человек, бросаясь к нему с распростертыми объятиями. – Отец!
Пожилой мужчина
