Дыркин махом влил в себя полстакана виски, высморкался в занавеску и вышел из номера.
– Баста! Завтра домой. Хватит. Три года среди немчуры отмаялся. Пускай немчура народ культурный, но на кой хрен мне их культура. Русского человека им в жисть не понять. Матюгнешься в разговоре, так, для смачности, мол, мать вашу… А он спрашивает удивленно: «Вы знакомы с моей мутер?» Тупицы.
В холле отеля Гаврила Михеич купил пачку сигарет, застегнул ширинку и вышел на улицу. Контора Аэрофлота занимала две комнаты особнячка в самом конце улицы. Молодая женщина за стеклом кассы тяжело вдалбливала на дурном английском языке что-то упитанному господину в шортах. Женщину звали Светой Хохловой. Дыркин пару раз пытался к ней приклеиться, но без пользы. Замужняя Света лирикой не интересовалась. Она копила на квартиру в Ростове и боялась потерять место. Увидев Дыркина, Света с отчаянием в глазах спросила:
– Ну как ему объяснить, что Ленинграда теперь нет, а область есть? Ему надо в областной город. Не верит, что билет надо брать до Петербурга.
– Пошли его на хер и все дела, – посоветовал Дыркин, ковыряя в носу. Света покраснела. Советом Гаврилы Михеича не воспользовалась, но, видно, все же совет помог, поскольку она быстро нашла нужные слова, и гражданин в шортах согласился на билет до Петербурга.
– Все, Светка! Завтра домой. Подыщи мне билетик поближе к моему Хрюхрюпинску. Кончил немецкую каторгу. Скоро дома погуляю. С корешами встречусь. Оттянусь от души. Уж попью нашей водочки.
– Вы родом из Хрюхрюпинска? – с интересом в голосе спросила Света.
– А ты чего, бывала у нас? Хрюхрюпинск не каждый знает, – удивился вопросу Дыркин.
– Хрюхрюпинск теперь весь мир знает, – серьезно сообщила девушка. – С ним из Дюссельдорфа прямая линия открыта.
– Ни хрена себе! – вытаращил глаза Дыркин. – Во дают!
– С Хрюхрюпинском авиалиниями связаны все европейские столицы и один рейс прямо из Америки, а один из Токио.
Покинув контору Аэрофлота с билетом Дюссельдорф-Хрюхрюпинск, Дыркин свободной рукой зажал одну ноздрю, а из другой ловко метнул соплю на вылизанный немецкий асфальт. Затем достал платок, аккуратно вытер руку и вернулся в отель. Известие о прямой линии между Дюссельдорфом и родным городом Гаврилу Михеича сильно озадачило. Состояние воздушного флота Хрюхрюпинска Дыркин знал. В километре от города, возле деревни Жопловка базировались три кукурузника. Один аэросъемочный, другой санитарный, а третий – отравитель. Жопловцы прозвали самолетное место Кочкодромом, потому что поле возникло на месте осушенного болота. Болото осушили, но кочки остались. Из трех кукурузников в воздух мог подняться один – отравитель. Летал он нечасто. О таком событии в Жопловке долго говорили, а в день вылета на поле высыпала вся деревня. Народ желал глядеть, как самолет станет прыгать по кочкам. После взлета не расходились, ожидая посадки. Приземлившись, кукурузник скакал, как кузнечик, пока не замирал, уткнувшись в последнюю кочку. Детвора бежала глядеть, жив ли летчик? Взрослые дожидались поодаль. Наконец, потирая ушибы, летчик медленно вылезал, но от машины не отходил. Ждал угощения. Без стакана самогона и жмени кислой капусты пилота не отпускали. Жопловцы ценили зрелище и умели за него благодарить.
Два других кукурузника не взлетали никогда. Аэросъемочный по причине заводского брака в тягах руля, санитарный ржавел с разобранным двигателем. Кореш Гаврилы Михеича Дыркина, ветеринар по диплому Соменко, служил в должности врача скорой помощи и имел приписанный самолет. За медлительный характер и склонность ко сну дошлый жопловский народ переиначил Соменко в Сома. Его летчик Тимоха несколько лет вел ремонтные работы двигателя. Двигатель валялся рядом на траве. Для его промывки Тимоха выписывал спирт. Сом эти требования охотно подписывал. Полученный спирт пропивали тут же в поле, на свежем воздухе. Самолет за время ремонтных работ обветшал, и ставить на него двигатель смысла не стало. Когда промывочный спирт заканчивался, Сом нехотя принимал вызовы из соседних деревень, где от клеверов часто болели телки.
Поселяне норовили загнать свою скотину в казенные клевера или овсы. Скотина объедалась, пухла и болела. Сом людей лечил с опаской, скотина была гораздо понятнее. Денег Сом не брал. Расплачивались поселяне с ветеринаром натурально: самогоном и закусью. Поэтому у санитарной бригады в составе летчика Тимохи и врача скорой помощи Соменко происходил вечный праздник.
При наступлении душевной тоскливости Гаврила Михеич Дыркин выкатывал из сарая велик сестры Лидки и за двадцать минут ножной работы прибывал на Кочкодром. В кругу друзей тоскливость быстро изгонялась. А тосковал Дыркин часто. Жизнь как-то не заладилась. Жена за измену выгнала из дома. Измена произошла вовсе не намеренно. Придя домой не совсем трезвым, Дыркин перепутал подругу с женой не заметив разницы. Довод о сходстве женщин не помог. Хотя ради объективности стоит заметить, что все хрюхрюпинские женщины имели удивительное между собой сходство. Но жена затеяла скандал с воплями и битьем стекла. Из дому пришлось бежать. Скитался по родне.
На счастье, в родственниках у Дыркина числилось полгорода. Больше всех жалела брата сестра Лидка. Муж Лидки Санек ходил в корешах Гаврилы Михеича со времен школьной юности и против родственника не возражал. Другой свояк Федя Мымрин вышел в шишки и пристроил Дыркина инструктором в райком партии.
Два года работы в райкоме стали самыми светлыми в жизни Гаврилы Михеича. Дыркин почувствовал себя человеком. Куда ни придешь, везде уважение… Везде стакан поднесут. Но на беду Советы развалились. Уважение прекратилось. Выпить больше никто не предлагал. Один Сом на Кочкодроме без отказа.
Частенько посещая друзей на Кочкодроме, Дыркин имел полное представление о лётной жизни хрюхрюпинских авиаторов. Единственный летающий кукурузник встал на прикол после того случая, когда Славка Пискунов, брызгая отраву, не рассчитал ветер и посыпал химикаты на родильный дом. После небесной потравы роженицы долго ходили с распухшими рожами и отказывались выдавать приплод. Славку затаскали по судам. Чем дело закончилось, Дыркин не знал. Он уехал.
Свояк Мымрин из партийных шишек заделался генеральным директором совместной с германцами фирмы. Мымрин перевел добрую часть городской казны на свой счет, завел в Дюссельдорфе офис и прихватил с собой Гаврилу Михеича в качестве своего человека для разных поручений и собутыльничества. Неделю назад Интерпол арестовал Мымрина за посредничество в продаже ворованных легковушек. Фирма перестала существовать, что дало Гавриле Михеичу возможность покинуть ненавистных германцев и вернуться домой.
Дыркин паковал багаж, пытаясь создать два места, чтобы унести в двух руках. Это ему не удавалось. В саквояж не умещалось ворованное гостиничное полотенце, две упаковки туалетной бумаги, фарфоровая пепельница с вензелем отеля и толстая телефонная книга города Дюссельдорфа. Книгу можно было и не брать, поскольку звонить из Хрюхрюпинска в Дюссельдорф Дыркин не собирался. Но не упереть такую красивую вещь Гаврила Михеич тоже не мог. В номере и так оставалось много хорошего. Взять хотя бы лампу возле кровати. Но прихватить лампу, оставив немцу свое исподнее белье, Дыркин не хотел.
И большая плюшевая горилла создавала проблему. Примата Гаврила Михеич приобрел в подарок Серафиме. Игрушка приманила Дыркина весело торчащим розовым членом из пружинистой синтетики. Серафиму Дыркин три года не видел и скопил чувства. Подарком Гаврила Михеич намеревался загладить мизер почтового внимания даме сердца. Писать письма Гаврила Михеич не умел, поэтому передал Серафиме с заезжим хрюхрюпинцем сережки с индийскими голубыми камешками. Хрюхрюпинец Серафиму навестил, сережки передал от своего имени, после чего имел с Серафимой интимную близость. Дыркин до отъезда встречался с Серафимой один раз на пикнике под Жопловкой, где вдрызг упился. Жалостливая Серафима притащила его к себе домой, отмыла и уложила спать. Проснувшись, Дыркин мучительно вспоминал, насколько сблизила его и Серафиму совместно проведенная ночь. Припомнить не смог, а спросить напрямую застеснялся. Эта загадочная неясность долго томила Дыркина в Дюссельдорфе. Томление постепенно переросло в чувство, а чувство в размышления о брачных узах.
– Придется гориллу оставить в пакете. Хрена с два она в чемодан влезет. А влезет, так помнешь или член сломается. А без члена от нее куража нет, – резонно заключил Гаврила Михеич, оставляя плюшевую обезьяну в автономном пакете.
Но самой неудобной поклажей для путешествия оказалась громоздкая тяжелая коробка с чудом современного западного бытового прогресса – посудомоечной машиной «Жизель». Зачем Дыркину, не обладавшему не только кухней, но и собственным жильем, этот агрегат, Гаврила Михеич себе путем объяснить не мог. Как можно словами объяснить мечту? Мечта овладела Дыркиным в универмаге портового города Бреста. Не надо путать наш героический Брест с ихним. Брест, где мечта овладела сердцем Гаврилы Михеича, принадлежал Французской Республике.
