Александр Ахматов - Хроника времени Гая Мария, или Беглянка из Рима. Исторический роман

© Александр Ахматов, 2017

© В. А. Жуков, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-7697-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В январские календы1 (1 января) 649 года от основания Рима2 Гай Марий3 праздновал триумф4 над Югуртой5, царем нумидийским…

На рассвете шумные толпы народа стали занимать улицы и площади города, откуда можно было увидеть шествие. Двери храмов распахивались настежь. Святилища наполнялись венками и благовонными курениями. На Форум, Велабр и Бычий рынок сходились тысячи зрителей. Они поднимались на деревянные ступенчатые помосты, специально сооруженные там по случаю большого торжества. Со склонов Палатинского и Авентинского холмов нескончаемые вереницы людей, все в белых праздничных одеждах, спускались в Мурцийскую долину, к Большому цирку. Из густонаселенных кварталов Эсквилина, Виминала и Квиринала оживленные и крикливые толпы, двигаясь по извилистым и тесным улицам к Фонтинальским, Санквальским и Карментанским воротам, высыпали за городские стены, на Марсово поле6, которое уже все пестрело, словно цветами, яркими нарядами участников предстоящего шествия. Зрители частью собирались на Овощном рынке, близ Карментанских ворот, частью заполняли портики храмов Дианы и Всаднической Фортуны, стоявшие на пути к Фламиниеву цирку, или спешили прямо в цирк, где согласно обычаю должен был начаться триумф.

Там уже было полно народа. По свидетельству античных писателей, цирк Фламиния вмещал до сорока тысяч зрителей. На арене суетились общественные служители и рабы, посыпая ее чистым желтым песком. Арена имела двести восемьдесят шагов в ширину и по всей длине была разделена невысокой стеной, называвшейся спиной, на которой стояли статуи богов, священные обелиски и маленькие алтари. Во время торжественных церемоний здесь совершались жертвоприношения. На восточной и западной оконечностях спины возвышались меты в виде пирамидальных столбов. Рядом с каждой из них стояли подставки на колоннах. На одной лежали семь бронзовых дельфинов, на другой – семь бронзовых яиц. Когда в цирке устраивались колесничные ристания, служители снимали с подставок по одному яйцу и одному дельфину всякий раз, как только колесницы совершали, огибая спину, полный круг по арене, и так продолжалось до тех пор, пока на последнем, седьмом, круге не приносилась к финишу победившая упряжка.

В цирк стекались и главные виновники торжества – гордые легионеры Мария, сменившие воинские доспехи на праздничные тоги7 и украсившие головы лавровыми венками. Их должно было явиться сюда, по меньшей мере, около двадцати пяти тысяч человек из шести легионов8, принимавших участие в нумидийском походе. Здесь, в цирке, солдат ожидали вручение боевых наград и раздача денежных подарков от имени триумфатора, после чего все они должны были присоединиться к шествию, следуя за колесницей своего прославленного полководца.

Триумф привлек в Рим немало жителей Лация9, которым хотелось собственными глазами увидеть закованного в цепи царя Нумидии, столь долго издевавшегося над римским могуществом. Среди приезжих были также представители союзников римского народа, колоний10 и муниципиев11. Они явились в Вечный город с золотыми венками, чтобы почтить ими Юпитера Всеблагого и Величайшего12.

День обещал быть прекрасным. Это первое январское утро выдалось теплым и ясным, словно сам отец богов, в честь которого устраивалось празднование триумфа, решил порадовать римлян хорошей погодой. Ни одним облачком не было омрачено чистое голубое небо. Из-за отдаленных пламенеющих пурпуром горных вершин поднималось солнце, золотившее склоны Альбанских холмов. Оно вступало в победную борьбу с туманом, который клубился над Тибром и Марсовым полем, сливаясь с дымом догорающих солдатских костров на лагерной стоянке африканских легионов.

Хотя по старинному обычаю полководец, вернувшийся с войны, обязан был распустить своих воинов по домам, Марий с согласия сената удержал их в лагере. В Риме сохранялась тревожная обстановка, после того как кимвры13, вторгшиеся в Нарбоннскую Галлию14, уничтожили три месяца назад при Араузионе15 две консульские армии, повергнув в ужас Рим и всю Италию. Марий и его солдаты, испытанные в сражениях Нумидийской войны, были единственной надеждой и защитой Рима в случае внезапного нападения воинственных, окрыленных своими победами полчищ германцев.

Лагерь занимал пространство по обе стороны уходившей на север от города Фламиниевой дороги. С западной ее стороны крайние ряды палаток примыкали к берегу небольшого ручья, разделявшего почти пополам все Марсово поле и впадавшего в Тибр напротив острова Эскулапа. К югу от Государственной виллы16 и лагеря, ниже по ручью, на его правом берегу, стоял древний храм Беллоны17. От него прямиком через ручей пролегал путь, вымощенный альбанским камнем. Он соединял храм с цирком Фламиния.

В этот ранний час в храме Беллоны началось торжественное заседание сената18, на котором по традиции в честь полководца, удостоившегося триумфа, произносились хвалебные речи и зачитывалось особое постановление с перечнем его заслуг перед римским народом.

Марию назначен был однодневный триумф, и по этому поводу многие из его горячих приверженцев выражали недовольство. Они считали, что борьба с Югуртой по своей трудности не уступала войне с Персеем19, царем Македонии, за победу над которым Эмилий Павел20 получил триумф, продолжавшийся три дня. Но, как бы то ни было, сам Марий должен был испытывать огромное чувство удовлетворения и беспредельного торжества. Ведь первое его избрание в консулы21 знать восприняла словно какую-то прихоть Фортуны, неожиданным образом пославшей «новому человеку»22 благоволение народа. Мог ли кто-нибудь предположить тогда, что всего через два года Марий будет удостоен неслыханной чести, получив вместе с триумфом и второе консульство?

Но на этот раз избрание Мария не было знаком одного лишь простого расположения к нему большинства граждан, отдавших за него свои голоса на выборах, чтобы досадить высокомерной и обесславившей себя знати. Оно объяснялось страхом всех римлян перед кимврами.

Когда в Рим пришла весть о великом побоище под Араузионом и над всей Италией невиданным ужасом нависла страшная туча гиперборейских полчищ, гордые потомки Квирина23, до той поры считавшие, что перед их доблестью должны склоняться все народы, впервые вынуждены были признать: с воинственными пришельцами из Германии им придется вести борьбу не за славу или галльские владения, а ради собственной безопасности. Состоявшиеся вскоре после этого центуриатные комиции24 специальным постановлением вручили Марию заочно (он тогда еще находился в Африке) консульскую власть как лучшему полководцу республики25. Одна лишь знать яростно противилась его избранию, требуя соблюдения установлений предков, но в ответ раздавались гневные речи о том, что и раньше приходилось жертвовать законом в интересах общественной пользы, что и Сципион Африканский26 стал консулом, когда римлянам нужно было лишь Карфаген27 разрушить, а теперь гибель угрожает их собственному городу. Очевидно, из одной только ненависти к оптиматам28 народное собрание отклонило кандидатуру Квинта Лутация Катула29, опытного в военном деле, и вторым консулом был избран Гай Флавий Фимбрия, известный как оратор и законовед, но мало проявивший себя на войне.

В это время многим приходили на память ставшие пророческими слова Сципиона Эмилиана, сказанные им как бы невзначай под осажденной Нуманцией30 вскоре после того, как Марий, тогда еще никому не известный молодой солдат, поразил его своей силой и храбростью, сойдясь один на один с неприятельским воином и одолев его на виду у всего римского войска (за этот подвиг Сципион наградил храбреца венком и включил в число своих сопалатников). Потом рассказывали, что незадолго до падения Нуманции на пиру у Сципиона кто-то произносил восторженный панегирик в его честь и воскликнул: «Будет ли когда-нибудь у римского народа такой же вождь и защитник?», на что разрушитель Карфагена, хлопнув по плечу лежащего рядом Мария, сказал: «Будет. И, может быть, даже он».

Марий шел к консульству трудной дорогой. Под Нуманцией он получил звание военного трибуна31, потом был квестором32 и народным трибуном33, а за двенадцать лет до нашего рассказа Марий неожиданно для всей знати победил на преторских выборах. Претура34, как правило, открывала доступ к консульству, и надменные представители высшего сословия, считавшие консульскую должность своей особой привилегией, вознегодовали на безродного выходца из Арпинской земли, осмелившегося вплотную приблизиться к самой вершине государственного Олимпа. В ту пору знать уже оформилась в совершенно замкнутую касту. Марк Порций Катон35 был последним из тех «новых людей», которые время от времени проникали в нее. Поэтому успех Мария породил всякие толки, его подозревали в подкупе избирателей. Нашлись и обвинители, привлекшие Мария к суду. Цензоры36 поспешили вычеркнуть его имя из списков сенаторов. Впрочем, никаких серьезных улик против Мария не было. Все обвинение строилось на том, что во время голосования за оградой Септы37 видели одного из рабов Кассия Сабакона, ярого приверженца Мария. Обвиняемый объяснил судьям, что он попросил раба принести ему напиться, так как в Септе было жарко и его мучила жажда. В конце концов суд вынес ему оправдательный приговор, выразив лишь порицание за невоздержанность. Несомненно, этот судебный процесс должен был показать Марию, что отныне он находится под недремлющим оком корпорации сенатской знати, которая никогда не допустит его к консульской должности.