Анна Берсенева - Героиня второго плана

/ Анна Берсенева. – Москва : Эксмо, 2015. – 320 с. – (Русский характер. Романы Анны Берсеневой).

ISBN 978-5-699-80411-5

© Сотникова Т.А., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

А все-таки непонятно, что есть красота – сосуд, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?

Но только в глобальном смысле Майя этого не понимала, в обычном же, относящемся к собственной внешности житейском смысле ей было понятно: если и мерцает в ней что-то, могущее называться красотой, то сосуд, в который заключен этот огонек, закрыт очень плотно.

Но что же, как есть, так есть. Да и не слишком она об этом задумывалась. Так – на мгновение мелькнуло в сознании, как отражение в зеркале, когда выходила из комнаты.

В замкнутом пространстве гостиницы, устроенной в отремонтированной питерской коммуналке, было такое очарование, что даже на улицу выходить не хотелось. Разве что на полукруглый балкон.

С него Майя вчера не могла уйти до позднего вечера – смотрела сверху на Басков переулок и думала о том, что в здешней жизни не было перерыва. Стремительный пушкинский, мрачный достоевский, серебряный, серебряновечный Петербург, раздрай революции, мертвый ужас блокады – ничто из этого не являлось перерывом между чем-то и чем-то, пустым провалом, все было частью какого-то огромного целого. И все в этой квартире – камин с эмалевыми изразцами, массивный обеденный стол с гнутыми ножками, темный дубовый комод в прихожей – тоже было одно, общее с Басковым переулком внизу и с Невским проспектом невдалеке за домами.

Только Петербург вызывал у Майи такие мысли. То есть если смотреть шире, то не только он, конечно, Париж тоже не казался ей прерывистым, и даже эклектичным не казался, хотя состоял из тысяч разнообразных частностей. Но в России – Петербург единственный. Потому она и любила сюда приезжать.

Завтрак сегодня готовила Ольга Цезаревна, старшая из сестер, которым принадлежала гостиница. С вечера Майя попросила сварить ей кашу, и сейчас, ровно в десять утра, Ольга Цезаревна перемешивала в тарелке сухофрукты перед тем как поставить овсянку на стол. На маленькой плитке перед ней, кроме ковшика с овсянкой, стояла сковородка, на которой потрескивала глазунья, значит, еще не все постояльцы разошлись по своим делам, кто-то просыпается даже позже, чем Майя.

– Хорошо спали, Маечка? – спросила Ольга Цезаревна. – Ветер и ветер день и ночь. Мы-то привыкли, а гости жалуются.

– Я тоже привыкла, – сказала Майя. – Я же всегда в апреле приезжаю.

– Москвичам обычно все не так.

Майя улыбнулась, ничего на это не ответив, и придвинула к себе тарелку. Как она любила эту маленькую гостиницу! Завтрак здесь был настоящим завтраком – из-за вот этой кремовой скатерти с мережкой, и булочек-улиток в сухарнице под кружевной полотняной салфеткой, и тонких фарфоровых чашек с рисунком из бледных роз, и блестящего медного кофейника. Все это, конечно, и дома можно себе устроить, но разве станешь? Что-то нарочитое есть в тщательном устройстве жизни лично для себя; может, глупо, но Майя думала именно так.

Вечерами за общим обеденным столом можно было сидеть допоздна, читая или рисуя. Скатерть снималась, посередине стола ставилась лампа, такая же медная, как кофейник, и с зеленым стеклом, а ходики постукивали так, что уйти из комнаты, осененной этим мирным звуком, было просто невозможно. Майя считала, что ее работоспособность в Петербурге повышается втрое именно от того, что так легко ей сидеть над работой допоздна.

– Доброе утро, Арсений Владимирович.

Вот для кого, значит, приготовлена глазунья. Удивительно. Впрочем, вкусы у людей бывают самые неожиданные.

Удивляться вообще-то следовало не тому, что вошедший в столовую постоялец ест на завтрак незатейливую яичницу, а тому, что он вообще поселился здесь. Медный кофейник и зеленая лампа – это, конечно, и стильно, и утонченно, но все же гостиница-то самая простая и нет в ней того лоска, который уважают мужчины в дорогих английских костюмах. Впрочем, взгляд у этого Арсения Владимировича, кажется, вполне интеллигентный.

Пристально рассматривать постороннего человека Майя не стала бы, но в этом и необходимости не было: не только взгляд, но и облик, и наклон головы – все это говорит о человеке так много и так быстро, что даже художником быть не обязательно, чтобы уловить суть.

Он поздоровался с хозяйкой, сказал «приятного аппетита» Майе и сел напротив нее за стол. Ольга Цезаревна поставила перед ним тарелку с яичницей и ушла.

– Кофе? – предложил он Майе.

– Пока не надо, спасибо, – ответила она. – После каши выпью.

– А я с него начинаю жизнь. – Он придвинул к себе кофейник. – Особенно здесь. Всем бы хорош этот город, если бы не погода.

Разговор о погоде отлично подходил к завтраку. Даже не разговор, а реплики. Они составляли такую же естественную часть этой комнаты, как причудливые цветы и птицы на каминных изразцах.

В столовую заглянул Шиша, маленький фокстерьер.

– А, привет!

Арсений Владимирович взял с тарелки розовый кружок колбасы и положил перед Шишей на пол.

– Ольга Цезаревна не разрешает его кормить, – предупредила Майя.

– Ну кусочек, – улыбнулся он. – Такое нечрезмерное существо грех не поощрить.

– Какое-какое существо? – с интересом переспросила она.

– Нечрезмерное. У меня такая же собака была. Порода другая, корги, но характер точно как у Шиши. Никогда ее присутствие в моей жизни не было преувеличенным. И никогда не было недостатка в ее присутствии, когда оно требовалось.

Однако!.. Непринужденно же он перешел от замечания о погоде к такому необычному наблюдению.

– А я скорее кошку завела бы, чем собаку, – сказала Майя. – Но не решаюсь.

– Почему?

– Бывает, что уезжаю. Не то чтобы часто, но все же. Животное не с кем будет оставлять.

Он улыбнулся. Майя поняла, что не ее словам, а какой-то своей мысли. Ей показалось, что его улыбка выглядит слегка смущенной.

– Что вы?

Она тоже улыбнулась оттого, что разглядела его смущение.

– Так. – Он смутился теперь уже явно. – Вспомнил кое-что двусмысленное.

– Если расскажете, двусмысленностью обещаю не возмущаться.

– Да ничего особенного в общем-то. Один мой приятель говорил: проще завести любовницу, чем кошку. С любовницей, если что, расстался, и нет проблем. А с кошкой не расстанешься – ответственность.

Майя засмеялась и сказала:

– Вся суть мужского эгоизма.

– Мужской натуры, я бы уточнил.

– Может, и так.

– Арсений, – представился он.

– Майя.

– Надолго вы в Петербург?

– Завтра уезжаю.

Вопрос прозвучал уже не в том живом тоне, каким он говорил про собаку, а обычно, как и должен звучать дежурный вопрос, ответ на который спрашивающему безразличен. Майя и ответила машинально. Ее овсянка чуть остыла, можно стало есть, и она опустила ложку в кашу.

– А что делаете сегодня вечером? – спросил Арсений.

– Ничего особенного, – пожала плечами Майя. – Читаю, наверное.

Он задал этот вопрос таким же обыкновенным тоном, каким и предыдущий, она и ответила так же машинально. Хотя вопрос был уже не совсем обычный, конечно.

– Дело в том, что у меня есть лишний билет в Мариинку, – сказал он. – Партнеры подарили два, и жаль будет, если пропадет. Как вы относитесь к балету?

К балету в Мариинке Майя относилась прекрасно. Да и кто бы отнесся иначе?

– В таком случае встретимся в половине седьмого у входа? – сказал Арсений Владимирович. – Извините, я должен поесть быстро, опаздываю на переговоры.

– Пожалуйста, конечно. Спасибо за приглашение.

Кофе и яичницу он проглотил с такой армейской скоростью, что Майе стало даже жалко: приятно было бы завтракать неторопливо, разговаривая, отмечая еще какие-нибудь интересные его наблюдения вроде того, о собаках. Но тут же она вспомнила о предстоящей вечером Мариинке и жалеть о прервавшемся разговоре перестала. Театры Майя любила и посещала не так уж редко, но приглашениями в них избалована не была. Да и не только в них – вообще не была она избалована приглашениями куда бы то ни было.

– Честно говоря, больше всего мне понравились старушки.

– Какие старушки? – не поняла Майя.

Балет Баланчина состоял из трех частей, об этом она и спросила Арсения – что ему больше понравилось, «Изумруды», «Рубины» или «Бриллианты». И удивилась его ответу.

– Мне понравилось, что в Мариинке полно старушек, – объяснил он. – В Большом их давно уже помину нет, тем более на балете. А здесь, я поинтересовался, годовой абонемент не безумно дорогой, и все балеты в него входят, и старушки их смотрят. Все-таки Питер сохранил человеческие черты, невозможно не заметить. А вообще «Рубины» красивее всего были, по-моему. Но я в этом не очень разбираюсь.