Ольга Столповская - Куба либре

– Наш самолет готов к взлету. Пристегните ремни…

Всё. Назад пути нет.

Захотелось сложить ладони и, закрыв глаза, сказать: «Господи! Господи!» И я это сделала.

Соседка, успевшая сообщить, что ее зовут Тамара и что они с мужем из Нижнего, покосилась на меня:

– А вы из Москвы?

– Да. – Пауза. – Нижний – чудесный город. Прекрасно сохранился в отличие от Москвы, – зачем-то сказала я. – И люди очень гостеприимные…

Почему-то, чем больше я пытаюсь снять напряжение между столицей и провинцией, тем больше оно возрастает. Пусть лучше соседка думает, что я боюсь летать. Или что я – ультра-православная фундаменталистка. И я снова сложила ладони.

«Господи, избавь меня от этой фальшивой вежливости… Куда меня несет? К черту на рога! Господи, помоги мне разобраться во всем…Если ты существуешь…» – добавила я без особой уверенности.

Пока добиралась до самолета, повсюду натыкалась на очень серьезные лица. Не слишком счастливые, но зато какие уверенные в собственном предназначении! Женщина на паспортном контроле выглядела так, будто встала в шесть утра, отвела дочку в садик и поехала сюда специально для того, чтобы такая идиотка, как я, смогла удовлетворить некую блажь, перебраться на другой конец планеты со своим долбанным чемоданом платьев. И остальные пассажиры какие важные! Неужели все они настолько уверены, что им туда действительно надо?

Парень за стойкой регистрации мне улыбнулся:

– Ну и зачем вы летите в Гавану?

– У меня там друзья, – соврала я. «Ах, товарищ, если бы я знала, зачем…»

– Кубинцы?

– Что, кубинцы?

– Ваши друзья, кубинцы?

– Ах, да, да, кубинцы… И кубинки. – Я скромно опустила глаза. «А ты думаешь, я еду ебаться с двухметровым негром?»

– Я напишу, что вы шпионка.

Я рассмеялась.

Он тоже:

– Ладно, напишу в следующий раз.

– Спасибо! Постараюсь к следующему разу завербоваться.

У меня есть в Гаване только один знакомый – Пипо Педро Алехандро. Да и с ним-то я знакома не слишком. Провела один вечер, подробности которого помню смутно из-за выпитого на нервяке бессчетного количества коктейля «Куба либре».

То был вполне обычный туристический вечер. Мы с мужем сидели в баре, разглядывая слоняющихся вокруг фигуристых кубинских проституток, и собирались пойти спать.

И тут я услышала знакомый с детства звук, казавшийся мне когда-то криком раненого белого кита. Такой звук издавал большой рейсовый автобус «ЛиАЗ», проезжая бывало заснеженным Ленинским проспектом.

«ЛиАЗы» – родственники венгерских «икарусов», только попроще и поскромнее, без намека на крылья в названии и без гармошки на талии, соединяющей два салона. Зато насыщенного солнечного цвета, такого прекрасного после бесконечного ожидания на стеклянной остановке с авоськой, наполненной припорошенными снегом апельсинами.

Я огляделась. «ЛиАЗ» вывернул из-за пальм, словно огромное насекомое, сверкнул стеклянным пузом, набитым трудовым людом, тяжело вздохнул и присел на перекрестке, напротив бара.

Такой же чунга-чанга цвет, такой же щемящий звук клаксона.

Я встретилась глазами с усталым людом, едущим с работы в окраинные районы. Все как в детстве, только лица у работяг черные, но выражения те же. И в следующий миг автобус, дрожа боками на выбоинах асфальта, исчез.

Как впоследствии выяснилось, «ЛиАЗ» А был ничем иным, как предвестием того, что произойдет этим вечером.

Что-то во мне включилось. Затикала какая-то бомба. Я с тревогой прислушалась к смутным желаниям, подтачивающим изнутри башню моей житейской уравновешенности.

Вслед за автобусом, проехала пятнистая латаная-перелатаная «копеечка».

Не люблю я это невнятное состояние, когда подступает некая фантомная тоска, и ты начинаешь что-то искать.

Из-за мраморной колонны, за которой скрылись «ЛиАЗ» и «копейка», выглянул черномазый шалопай и знаками предложил коку; я отрицательно мотнула головой. Тогда он предложил моему мужу коммунистическую газету «Граниа», затем девочку.

Еще накануне, интуитивно осознав неизбежность падения, я вспомнила о том, что лучший способ защиты – это наступление. И предложила мужу переспать с проституткой.

Он, будучи умным человеком, сначала отнесся к моей идее с недоверием, но потом все же снял за тридцать куков, около тридцати долларов, черную как ночь Хулию.

Мне эта девка не понравилась: нескладная какая-то, неопрятная и плюс ко всему с гигантскими наклеенными белыми когтями.

Ее неказистость меня несколько успокоила. Если бы он выбрал одну из тех роскошных красоток с трясущимися сосками и жопами, которые подмигивали моему мужу из-за колонн и пальм бара, мне было бы труднее вручить ему карточку от номера и хладнокровно пить из трубочки коктейль под удивленными взглядами сутенеров.

Муж рассказал потом, что, едва поднявшись в комнату, Хулия спросила: есть ли у нас дети? И, услышав, что нет (а мог ли он ей сказать всю правду?), она стала показывать фотографии своей прелестной дочурки и выпрашивать для нее подарки. В основном эта девица покушалась на мою косметику и средства личной гигиены. Мой муж объяснил, что, при всем уважении к дочурке Хулии, он не готов подарить ей духи своей жены и расстаться в столь жарком климате со своим антиперспирантом.

В ответ Хулия устроила микроистерику, назвав его сумасшедшим и заявив, что другие мужчины не скупятся на подарки.

При упоминании «других мужчин» муж испытал отвращение, как он мне сказал.

Не решился войти в нее и просто подрочил, чтобы хоть как-то компенсировать деньги.

Тут я должна пояснить, что мы в браке пять лет.

Нас объединяют: общие интересы, взгляды на жизнь, секс.

Мы подходим друг другу, и наша жизнь, если ее не взбалтывать время от времени, давно бы превратилась в счастливый сон: семейные выезды на дачу, работа, посиделки с друзьями.

Все семьи счастливы одинаково. И у нас есть свой скелет в шкафу.

Больной ребенок.

Малыш, родившийся с половинкой сердца.

Поэтому врачи предсказывали ему жизни не более полугода с момента рождения. Но наш малыш жил и жил, и врачи все отодвигали «декомпенсацию». Это зловещее слово…

Ребенка взяла на себя бабушка – мама мужа.

Врачи советовали поместить нашего Ванечку в больницу, подключить к искусственному сердцу и рискнуть, сделать операцию: пересадить донорское сердце какого-нибудь ребенка, которому оно уже не нужно. Собрать из двух детей одного…

Шанс на положительный исход такой операции был, хоть и очень, по мнению врачей, небольшой.

Но бабушка была категорически против.

«Они будут ставить на нем опыты. Тренировать студентов. Человек должен умирать дома, а не в больнице».

Три года нашей жизни прошли под этими девизами.

Разумеется, все мы, включая свекровь, пытались осознать и понять, почему у нас такой малыш.

Врачи говорили: «Вам просто не повезло. Плохая экология. Такой-то процент детей в нашем городе рождается с патологиями. Попробуйте еще раз, и у вас родится здоровый ребенок. Вот увидите!»

Муж говорил: «Это грехи отцов, кармическая усталость белой расы».

А свекровь говорила: «Наш Ванечка – необыкновенно здоровый и талантливый малыш. Он обязательно выздоровеет, потому что он индиго – ребенок будущего, обладающий сверхспособностями».

Мы не грузили наших знакомых. Не то чтобы мы скрывали нашего Ванечку. Просто не хотелось, чтобы нам сочувствовали. Поэтому были в курсе только самые близкие люди.

Мы старались жить и работать как все.

Мы привыкли поддерживать друг друга в такие эмоционально трудные моменты, когда в поле нашего зрения появлялся какой-нибудь здоровый малыш. Например, в рекламе подгузников по телевизору или на развешанных по городу плакатах: «Год ребенка», «Здоровая семья – здоровая страна» или «Нам нужны ваши рекорды».

Обычно люди не замечают эти плакаты, а у меня всякий раз начинала кружиться голова.

Я привыкла улыбаться и продолжать беседу как ни в чем не бывало, когда речь заходила о детях. Муж брал под столом мою руку, и я стискивала его пальцы.

Чтобы не зацикливаться, мы ходили в кино, на выставки и по гостям. Путешествовали.

Поэтому когда в тот вечер я сказала: «Я хочу прогуляться одна», мой муж только тихо ответил: «Будь осторожна».

В тот вечер все как-то не складывалось. Не по-серьезному, а так, по мелочам.

Гостиничный сейф, в который мы положили деньги, не открывался. На ресепшене три раза в течение трех часов обещали прислать специалиста, но никто не приходил. Я решила при помощи электронного переводчика составить записку о сломанном сейфе на испанском, поскольку у меня возникло подозрение, что персонал гостиницы просто не понимает английский. Но служащий отказался дать мне шариковую ручку даже на пару минут.