Лена с Лизой быстро, практически сразу, стали подругами. Сидоровым пришёлся по душе весёлый нрав, простота в общении и детская непосредственность Елены. Ну, просто взрослый ребёнок! У неё не было полутонов. Всё было чёрное или белое, в крайнем случае, розовое. Этому цвету она отдавала предпочтение. Её восхищению окружающим миром можно было только завидовать. То и дело в её речи слышались восклицания. «Ой, вот я видела такое… такое!!!» – все ждут действительно чего-то «такого», а она рассказывала обыденную в общем-то историю, мимо которой сотни людей проходят, не замечая ничего необычного, но только не Лена. Она всегда подмечала что-то особенное, понятое только ей. Восхищалась чьим-то внешним видом, поступком, цветком, отблеском заката, набегающей волной, да и мало ли ещё чем! И это восхищение она не могла оставить в себе. Ей обязательно хотелось, чтобы это увидели или узнали и окружающие. Поделиться с ними. Чтобы и они порадовались вместе с ней. Как будто этот рассвет или закат принадлежал ей, а она дарит его всем. Лена была наивной и солнечной женщиной. Всё принимала всерьёз. И близко к сердцу. Ребёнок – ни дать ни взять!
На третий день после свадьбы Тольки и Лены у Сидоровых раздался звонок. Алексей взял трубку. Звонил Юрьев.
– Приезжай срочно! Проблемы.
И отключился. Лёшка помчался к другу. Тот встретил его обескураженный и злой. Молча проводил Лёшку в комнату. Там царил беспорядок. Повсюду были разбросаны Ленины вещи, сама она сидела в уголке дивана и плакала.
– Вот, полюбуйся, – кивнул на неё Юрьев, – уходить собралась.
– Да, уходить, – запричитала в углу Лена. – Ты меня не любишь, нисколечко не любишь, не думаешь обо мне.
– Да я сейчас в магазин сбегаю, сто бутылок этого кефира тебе куплю! – кипятился Юрьев.
Алексей ничего не понял: куда уходить, какой кефир?
Он переводил взгляд с одной на другого, но помалкивал, ждал, пока ситуация хоть немного прояснится.
Лена снова запричитала, теперь обращаясь к Лёшке:
– Видишь, видишь, он думает – всё дело в кефире! Да не нужен мне этот кефир! Иди, покупай и хоть залейся им! Видишь, он не понимает! Он совсем ничего не понимает, до сих пор не понял! Ну как я могу с ним жить, если он меня не любит?!
И снова Алексей ничего не понял. Любит – не любит. Кефир какой-то. При чём здесь кефир? Из-за чего ссора? Развод? Из-за кефира? Абсурд. Что-то не укладывалось в голове Сидорова.
Со временем ситуация прояснилась. В этот вечер Анатолий неожиданно рано пришёл домой. В холодильнике одиноко маячила бутылка кефира, которую Юрьев с удовольствием и опорожнил. А вскоре появилась и Лена с полными сумками продуктов. Но перед приготовлением ужина решила выпить чашку кефира, которого в наличии не оказалось.
– Как ты мог? Как ты мог? – возмущалась она. – Ты же знал, что я приду, приду голодная, видел, что холодильник пустой, и не оставил мне ни глоточка этого несчастного кефира? Ты подумал обо мне? Нет, не подумал! Ты думаешь только о себе! Разве можно так жить? Что, любовь – только слова? Или поцелуи? Раз ты не думаешь обо мне, значит, не любишь, а раз не любишь – зачем вместе жить?
Насилу Лёшке удалось её успокоить. Потом уж они разбирались без него. Слава богу, это была чуть ли не самая большая их размолвка за долгие годы жизни.
И Лёшка с Еленой как-то сразу поняли, что они родственные души, потянулись друг к другу. Они всегда были рады встрече, обнимались, целовались. Как, впрочем, и Лиза с Толькой. Это было у них в порядке вещей. Им было хорошо вчетвером. Обычно после небольшого возлияния друзья заводили музыку и танцевали. Конечно, Толя с Лизой, Алексей с Леной. И Лена, прижавшись к Лёшке в танце, всё шептала и шептала ему что-то на ушко. Со стороны можно было подумать, что в любви объясняется, на самом же деле она, как всегда восторженно, рассказывала ему, какой Толя хороший, и то он делает лучше всех, и это, только скромный чересчур, как не военный. Какой-то особой скромности за Толькой Сидоров, правда, не замечал, но с Леной охотно соглашался.
Так и текла их жизнь: работа, забота, суббота. Дети росли. Танюшка пошла в школу, Денис поступил в военное училище. «Как-то незаметно жизнь промелькнула», – подумал Алексей. Апатия охватила его. Ничего не хотелось делать, никуда не хотелось ни идти, ни бежать. Не хотелось даже вставать с этой тёплой земли. Как жизнь устроена: сначала мечтал скорее стать взрослым, потом не мог дождаться окончания школы. В восемнадцать решил дожить до тридцати и застрелиться – зачем жить дальше? Всё, что судьбой предназначено, уже будет сделано, старики только мешают жить умным, молодым и энергичным. А потом, после тридцати, годы замелькали– замелькали и мыслей дурацких уже не возникало. Жить оказалось всё время интересно.
Он любил и был любим, воспитывал сына, таскал его по театрам и музеям, водил в спортивные секции, сам бегал по утрам, за что от соседей получил кличку Лось, имел прекрасного, преданного друга, а главное, у него была Лиза. Любимая, ласковая, заботливая и… тут слов уже не хватает. Он любил театр, кино, футбол, свою квартиру, наконец, – маленькую уютную бонбоньерочку – так они с Лизой называли своё жилище. Ну не было у них большой квартиры, не получилось. Но та, что была, отделана со вкусом, по его эскизам, с раздвижными дверями и корольской, как называл её маленький Дениска, мебелью. Он любил Тольку с Леной, их совместные посиделки, любил тот быт, что его окружал, любил, в конце концов, свою работу. Всё это он любил. Потом появилась Таня. Маленькая такая крохотулька. Он часами возился с ней. «Возился, возился и завозился! Как это случилось?» – думал он. Юрьев всё мотался по военно-морским базам: то на Тихоокеанском флоте, то на Северном. Только через десять лет семья возвратилась в Москву. Юрьев был уже полковником, то бишь капитаном первого ранга. Должность у него была высокая – как-никак, служил в Генштабе. Лена возвратилась на работу в музыкальное училище, а Таня поступила в университет. Всё как будто вернулось на круги своя. Только Дениска был теперь далеко от дома, да Таню Сидоровы почти не видели – её закружила студенческая жизнь, Москва. Вечерами, по субботам, воскресеньям, когда друзья собирались на свои посиделки, Тани никогда с ними не было – у неё теперь был свой круг общения. После дальних странствий она в полной мере наслаждалась столичной жизнью, новыми друзьями, навёрстывая упущенное. Юрьев иногда ворчал:
– Совсем загуляла девка.
Но Лена его не поддерживала.
– Ничего, пусть погуляет, а то совсем одичала на твоих военно-морских базах. Одни корабли да причалы. Там-то она домоседкой была – всё учебники штудировала. И добилась своего – школу с медалью окончила, в университет без всякого блата поступила. Пусть теперь погуляет, с головой у неё всё в порядке, авось в подоле ляльку не принесёт.
– Ты хоть раз дочку толком покажи, – возмущался Алексей, – а то мы в дом, она из дому. Крёстный я ей или не крёстный?!
– А ты ей свидание назначь, там и рассмотришь, – смеялся в ответ Толя. – Она у нас уже взрослая и самостоятельная, в доме и ремнём не удержишь! Не интересно ей со стариками!
– Ну да, – вздыхал Лёшка, – на днях полтинник разменяю, где уж мне за Танькой угнаться. Не придёт она ко мне на свидание.
– Сразу видно – не моряк, – смеялась Лена. – Ты попробуй, а вдруг?
– Ладно, не совращай мне мужа, – это уже Лиза. – Видишь, седина пробивается. – Она любовно погладила Лёшкину голову и поцеловала его в висок. Продолжила: – Как известно, седина в бороду, бес в ребро. Ещё накличешь.
Они посмеялись. Лёшка сказал:
– Моряк я или не моряк, а свидание назначил бы. Но по телефону вроде неудобно, а воочию, мало того что вижу её раз в год, так и то: не успею рот открыть, чтобы поздороваться, а её уж и след простыл – убежала к молодым на свидание. – Он покачал головой. – Ну и шустрая. Ветер!
А потом всё изменилось. В одночасье.
Как-то Сидоровы с Юрьевыми были на юбилее у общих знакомых. Народу в тесной квартирке было немало, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Весело, красивые тосты, хорошая компания. Выпили, потанцевали, снова за стол уселись, ещё выпили. Шумно, как на еврейской свадьбе. Звон бокалов, постукивание вилок, просьбы подать то или иное блюдо, все говорят, уже и нет общих тостов, люди пьют компанийками – кто за общим столом, кто на кухне, кто-то танцует, а кто-то курит на балконе, кто-то взгрустнул, кто-то развеселился, в общем, всё как обычно. Сидоровы и Юрьевы сидели, рядышком. Толя, большой любитель вкусно поесть, погрустневшим взглядом окидывал стол: почти всё замели, закусить нечем. Хозяйка услышала: «Как нечем?» Метнулась на кухню, тут же возвратилась с нарезкой, солёными огурчиками.
– Вот, нате вам, – поставила перед Юрьевым. – Но не забывайте – ещё горячее будет.
Взгляд Толи посветлел:
– Не волнуйся, и горячее уберём!
И к Алексею командным голосом:
– Наливай!
Лена подтолкнула его в бок:
