(Майер даже вспомнил, как в училище, накануне выпуска, курсанты-четверокурсники прекращали следить за своей курсантской формой, порой даже вытаскивая пружины из фуражек, демонстрируя всем своим «опофигительским» видом полный игнор донашиваемой последние дни курсантской форме!)
Похожим образом, «по-дембельски» смотрелся и Разорёнкин. Он был по-прежнему без ремня. Всё ещё в фуражке, которая была изрядно помята и небрежно сдвинута набок. Руки в карманах. Наконец он вынул руки и небрежно, подобно Брежневу, вяло поприветствовал «публику». В строю раздались смешки.
– Эх! Разорёнкин– Разорёнкин! В своём репертуаре!
– Ну, орёл!
– Маладэц! Герой!
– Красава!
Разорёнкин обвёл строй блуждающим взглядом, засунул руки снова в карманы, покачался с пяток на носки, на пятки, на носки, на пятки, на носки.
– Ну, товарищи солдаты… ну, короче, … ну,.. не делайте так, как я, ясно вам? – Разорёнкин усмехнулся с должной ему надменностью, так словно этими словами он демонстрировал всем свою непоколебимость, а Майеру и другим офицерам – вдобавок ещё и своё открытое презрение. От прежнего кающегося на «губе» Разорёнкина не осталось и следа. Из жалкого бойца в бетонной клетке полкового «зиндана» он превратился едва ли не в мифического героя. Дембеля похихикивали от этой сцены «раскаяния».
– Ну чё, таварыш летенант, я же говорил, Разорёнкин – это рэалный мужъик! Борзый. Он нэ будэт плакат! Э-э-э-э! Обма-анывали мэня! А я вам и нэ вэрыл!.. – ехидно щурился Сабиров.
Майер лишь зло сплюнул, сжав холодные кулаки…
Уже на следующий день освобождённый дембель Разорёнкин являл собой пример неповиновения всему личному составу батальона. И хотя его демобилизация несколько подзадержалась, он, помахав ручкой своим товарищам-дембелям: сержанту Ибрагимову, рядовым Челябизаде и Каримову, сержанту Ахмедову из девятой роты и многим-многим другим, чувствовал себя вполне даже неплохо в своём подвешенном состоянии между уже закончившейся службой и так всё ещё и не пришедшим дембелем. Он упивался своей моно-мегапопулярностью, ведь он сейчас был один такой «дед» на весь полк. Он балдел от осознания своей особой индивидуальности, развешивая оплеухи молодым, пьянствуя по ночам, развлекаясь унижением тех, кого ещё только можно было унизить.
Что скажете вы, ещё тогда не созданные «комитеты солдатских матерей»? Вы, призванные защищать интересы солдат от таких вот разнузданных казарменных негодяев! Но нет, вы скорее засадите любого из офицеров при малейшем «перегибе» в попытках «облагоразумить» оного… Ибо питаетесь вы из рук недругов наших и имеете главную, хоть и скрытую цель, – снизить обороноспособность нашей страны, а вовсе не навести в армии порядок! Простите за прямоту.
2.12 (88.11.07) Земля обетованная – исход
Ноябрь 1988 г. Ружомберок
Канцелярия девятой роты.
И вот, Мы спасли вас от людей Фирáуна, которые возлагали на вас злое наказание, убивая ваших сынов и оставляя в живых ваших женщин. В этом для вас испытание от Господа ваше великое!
Коран стих 46 (49)
И вот, Мы разделили при вас море и спасли вас и потопили род Фир′ауна, а вы смотрели.
Коран стих 47 (50)
– Списки готовим, Моше, в особый отдел по нацсоставу роты и наличию родственников за границей, – Тимофеев строго посмотрел на писаря и добавил.
– Саядян Ашот говорил, что у него кто-то в Лос-Анджелесе вроде дядя.
– Армян много в Лос-Анджелесе, а что тут такого?
Лейтенант строго посмотрел на солдата.
– А ты почём знаешь?
– Да ведь все так говорят. Известное дело.24
– Кто говорит?
– Все так говорят. Кто именно, мне неизвестно!
– Ты пойми, мы же за границей, разве не понимаешь? Военнослужащий легко может взять автомат и перебежать на «ту» сторону. Тем более, известно, что по «ту» сторону соответствующая работа их спецслужбами ведётся в полный рост! Вот тебе и «что тут такого»! А нам потом получай по шапке за плохую воспитательную работу с личным составом! Вот ты, Моше, еврей. А что, у тебя есть кто-то в Израиле?
– Не знаю, товарищ лейтенант.
– А ты подумай! Напряги память.
– Ну, есть. Тётка, вроде, лет восемь назад в Тель-Авив уехала.
– А-а, Моше-Моше! А чё ты скрывал это?! Ты-то ведь бежать не думал? А? Тель-Авив-то далеко отсюда. А?
– Далеко! А бежать, никак нет, товарищ гвардии лейтенант, и не думал.
– Ладно! Пиши мне объяснительную. Мне лично.
– О чём? – удивился боец.
– О том, что бежать не собираешься никуда. Ну, про свою моральную устойчивость и преданность Родине! Себе положу, так, на всякий случай. А то случись что, особист всю плешь мне проест потом.
– Ну, ладно! Да и не еврей я по нашим-то еврейским законам! Куда мне бежать. Кому я там нужен-то?
– Чё? – лейтенант нахмурил лоб. – Как не еврей!?
– Ну, по матери же у нас национальность. Мама у меня белоруска, так что по матери я, скорее белорус, нежели еврей, выходит!
– А-а-а! Так-то без проблем. Ну, вот ты так и пиши, мол, я, рядовой Моше Гетц, чувствую себя белорусом. Это как ты сам себя больше чувствуешь, тот ты и есть. Я вон русского якута как-то встретил! Ха! Во то был прикол! А что? Нормально! Только вот у тебя в личном деле-то совсем другое написано!
Солдат лишь пожал плечами.
– А хочешь, Моше, будешь паспорт новый получать, ты попросись, чтобы тебя русским прописали, ну, или белорусом, как ты там говорил!
– Посмотрим, товарищ лейтенант. Что же плохого в том, чтобы быть евреем?
– Да оно, конечно, плохого-то ничего нет. Но слишком много среди евреев предателей Родины, которые в Израиль бегут, а потом ещё и пакости всякие про СССР строчат, а некоторые и на вражеские «голоса» работают. Я уж не говорю о том, что многие себя особыми избранниками бога считают. А ты читал «Посиди на камне у дороги25», кажись, так эта книжка называется?
– Не-е-т.
– А ты почитай. О-очень занимательно! И вообще, среди евреев не еврею выкарабкаться гораздо сложнее, нежели наоборот! И бегут они в Израиль напрасно. А вообще, вот евреи молодцы! Не перестаю восхищаться! Надо же, по матери придумали себе национальность. Кто это, интересно, первым до такого додумался? А?
– Я не знаю! – Моше усмехнулся. – Товарищ лейтенант, да Вы пишите там, в личном деле, всё как есть, то есть как оно положено. Чего уж там. Где наша не пропадала. И про родню. Что мне теперь, от родни отказываться. Ну, живёт тётка в Тель-Авиве. Но я-то туда не собираюсь. Я – советский гражданин. Так уж оно есть! Моя, так сказать, участь!
– Та-ак, молодец. Красиво и правильно излагаешь, как сознательный советский солдат, только не участь это твоя – быть советским гражданином и солдатом, а честь! Высокая честь! – продолжал Тимофеев, перебирая листочки, исписанные солдатскими руками.
– Харин, вон, тоже написал, что дальняя родня у него проживает где– то в Швейцарии. После революции остались. Контра он потенциальная, выходит. Того и гляди, Родину продаст за жвачку. Не рота, а сплошные потенциальные перебежчики! Кто вас только таких сюда допустил, до службы за границей-то, а?
– Не, товарищ лейтенант! Не скажите. Нет у нас перебежчиков.
– Нет, говоришь, перебежчиков? А ты лично-то гарантию дашь на всех них?
– Какую ещё гарантию?
– А пиши на бумаге, дескать, я, рядовой Моше, даю гарантию на тех и тех. Так что после, ежели что, как соучастник пойдёшь. Годится?
– Я-я-я, – замялся солдат.
– Вот тебе и я-я-я, – замполит передразнил писаря, – головка ты от противогаза! То-то и оно, чуть что, то все сразу в кусты, свои задницы ховать. А то адвокат тут выискался! Все так, пока сами своей шкурой не отвечают, то горазды в заступничков играть! А чуть что, то сразу голову в кусты!
– Я, конечно, за каждого не гарантирую, но Харин,.. он… не беспокойтесь за него…
– Почему?
– Ну, не знаю… Просто я знаю его. Он не такой. Он… За него я подпишусь лично.
– Ладно, успокоил. Но особистам всё равно что-то подать придётся. Так уж положено. С припиской, что, дескать, «морально устойчив». Ну, скажи, ну кто вас просит такое вот самим о себе-то писать?!
– У нас же «гласность», товарищ лейтенант! Сами же говорили! «Перестройка», «плурализьм»!
– Плюролизм! Моше! Плю-ро-лизм! Или Плю-ра-лизм. Ну, как-то так! Чёрт его знает!
– Да-да!
– Вот те и «да-да»! Нашёлся мне тут «плурализьм»! А я-то думаю, что это вонь такая стоит! А это я в «плурализьм» ваш вступил сапогом! Ха!
– А мож, вы не будете про Харина писать тогда, а?
– А мож, и не буду. Но с другой-то стороны, вдруг он и впрямь в бега подастся. Что тогда! Ты пойдёшь тогда в сообщники! Да и я с вами обоими – в первую же очередь!
– За что?
– За что! За сокрытие, за плохую воспитательную работу, за невыявление дезертира в конце концов. Ладно, посмотрим. Ты, Моше, присматривай за ним. А то глупостей натворит, а нам потом – расхлёбывай! Да не беспокойся, у нас ведь всё по справедливости! Ведь пока он смирно себе сидит, ему ничего за это родство-то не будет, кроме как на «передовую» его, если что, не отправят.
