Ая отрицательно покачала головой. Парень осторожно, одним пальцем коснулся ее руки. И тут же отдернул палец, как будто обжегся. Стремительно побледнев, он побежал прочь. Его девушка бросилась за ним.
– Она настоящая?! – заорал ему в след Алик. – Скажи, она настоящая?! Я еще столько же дам, только скажи!
Парень остановился метрах в пятидесяти, поглядел на него испуганно и проорал в ответ:
– Она настоящая! – помолчал немного и добавил уже тише: – А я нет…
Он кинул пятьсот евро на землю, развернулся и медленно побрел к Садовому кольцу. Его догнала отставшая девушка. Она подняла деньги, сунула ему в руку, а он снова их выкинул. Несколько раз так повторилось. Она нагибалась, поднимала, а он выкидывал.
Алик почувствовал, как в голове надулся и лопнул злой шарик. Сомнений не осталось. Перед ним была Ая. Он стоял в трех метрах от любви своей и не мог пошевелиться. Им никто не управлял. Сорок лет злой шарик дергал его за конечности, растягивал губы в улыбке, сжимал сфинктер, заставлял беспокоиться о смысле жизни и курсе доллара. Он даже не подозревал, что его заставляют. Все люди двигаются и беспокоятся о чем-то. Это нормально. Неправда… Не нормально. Лопнул его злой шарик, а он остался. Вот сейчас действительно ОН остался. А что делать с собой, он не знал. Как жить без шарика в голове. Как ногой пошевелить, воздух липовый в легкие втянуть…
– Ты смешной, – сказала Ая грустно. – Ты очень смешной. До слез. Бедный, бедный Алик.
Сказала, словно ключ в замке ржавом повернула. Открылось что-то внутри со скрипом, и из этого чего-то хлынула, затопила его полностью и стала им Любовь. Он вспомнил, как люди дышат, и задышал. Он вспомнил, как люди ходят, и пошел. Он вспомнил звуки и заговорил.
– Аечка, слова ложь, но я не могу, я не умею по-другому. Ты прости меня, пожалуйста, я скажу. Я скажу, что люблю тебя. Я скажу, что недостоин тебя любить. Но люблю. Аечка, я сорок лет прожил и все время думал, думал… Думал, как денег заработать побольше, о сексе думал постоянно. Думал, что я великий, думал о теоремах и диетах. О последних моделях «БМВ» думал, о политической ситуации на Ближнем Востоке и ее влиянии на бюджет России. Думал о реконструкции Новорижского шоссе. О пробках, о шмотках, о процентных ставках. Я о миллионе вещей думал. И все они не имели ко мне никакого отношения. А я думал, это и есть моя жизнь. Пробки, ставки, ситуации, деньги, секс и мысли, непрерывные мысли о выдуманных вещах. Сорок лет я так жил, а потом тебя встретил. Испугался. Подумал: ты тоже выдуманная. Выдуманных денег и ставок не боялся. Хоть и догадывался, давно догадывался, что они выдуманные. А выдуманной тебя испугался. Проклял я тебя, предал. А знаешь почему, знаешь? Табу это в нашем мире. Человек должен жить в окружении придуманных неизвестно кем понятий и законов. Если сам придумывать начинает, нельзя, табу. Ты настоящая, Ая. Это мы выдуманные. Ты и есть реальность. А это все… Так, фикция. Видимость жизни. Не жизнь. Прости меня, Аечка. Мне стыдно. Прости меня, Любовь моя. Я так мелок. Меня почти нет. Но прости, если сможешь…
Алик обнял ее и заплакал. Ая пахла морем и солнцем, тропической оранжереей и райскими птичками. Жизнью она пахла. Липовый сладкий воздух скисал вокруг нее, превращаясь в смердящую гадость. Невозможно было от нее оторваться. Отпустишь, и смерть от удушья наступит тут же.
– Бедный, бедный Алик, – погладив его по голове, снова сказала Ая. – Боевой и радикальный, как всегда. Бедный. То существует, это не существует… Все существует. Мир целиком принять не пробовал? Слабо, а? Со смыслом и бессмыслицей. С пробками, курсом доллара и любовью. Попробуй. Попытайся хотя бы.
– Значит, земля, Москва, пруды, контора, все вокруг существует?
Он ждал ответа. Ая высилась над ним безбрежная, как небо недосягаемое. А он путник, заплутавший в пустыне, вопрошающий небеса, умоляющий осветить, показать дорогу.
– Конечно, – просто ответила она. – Существует.
– И я существую?
– И ты.
– И Либеркиберия?
– Существует.
– И ты?
– А я-то уж как существую! Словами описать невозможно. Я прям существо. Всем существам существо.
Алик догадался. Любовь внутри застыла, в лед превратилась на мгновение, а потом закипела, лавой стала и паром. А потом он взорвался. Жить не перестал, но распался на миллионы кусочков, кружил вокруг Патриарших прудов и не мог дотянуться сам до себя.
«Все, что со мной произошло… С самого начала… Она сама или я… Она меня… Я ее… Как это… Что в начале… Кто…».
Ая слегка надавила ему на виски, и он собрался. Снова собой стал. Осторожно, очень осторожно прикоснулся рукой к ее губам. Отдернул руку и быстро спросил:
– Ты бог?
– Конечно. Сам сделал меня богом. Не помнишь?
– Ты бог земли? Наш бог?
– Ваш, так получилось.
– Это я тебя сделал или ты всегда была?
– Ты такой сделал и была всегда в общем, сложно все, неоднозначно. Давай присядем, долгий разговор, похоже, у нас будет. И не простой.
Они сели на скамейку. Она достала из портсигара сигариллу и закурила.
– Дурацкая привычка, – сказала, затянувшись. – Не могу отказаться и вас травлю заодно.
Алик хлопал глазами и слушал. Ая умела нагнать абсурда. Бог, спокойно курящий сигариллы на скамейке у Патриарших прудов. Либеркиберия по сравнению с этим фактом казалась вершиной социалистического реализма. Что делать? Плакать, хохотать, молиться? Ориентиры потерялись, верх и низ постоянно менялись местами. Она правда бог? И он ее создал? А если создал, то кто создал его самого. Она? Урборос. Змея, кусающая свой хвост. Упражнение для начинающего дзен-буддиста. А еще он любил ее, это непонятное существо. Но если он ее сотворил, то кого он любил? А если она его создала, то мать, значит, а он сын. Если так, то инцест выходит, а если нет, то… Если, если, если…
– Сам-то как думаешь, – хитро улыбаясь, спросила Ая. – Что вначале, яйцо или курица?
– Я думаю, яйцо, только его не курица снесла, а другая птичка. Или не птичка. Птеродактиль, например. А яйцо мутировало, и курица получилась.
– Логично. Но нас двое. Ты и я. И нет никакого птеродактиля.
– Тогда не знаю.
– И я не знаю. Я помню Вселенную с начала времен. Я помню, как подумала о ней и она появилась. О, это была яркая вспышка. Вы называете ее Большим взрывом. Агрессивные вы очень. Нет, это был большой салют. Яркий, красивый, цветной. Посмотри на фотографии глубокого космоса, поймешь, какой я Вселенную задумала. Но случайные флюктуации, мелкие неточности – и вышло то, что вышло. Я задумала Вселенную, а она, негодяйка, меня думать начала. Так и живем, выдумываем друг друга. Я вот, видишь, на нервной почве курить даже стала… Но интересно, чего не отнять, того не отнять, интересно. Впрочем, это ничего не доказывает. Ты, если напряжешься, тоже вспомнишь, как Вселенную создавал.
– Так я правда создал Либеркиберию?
– Правда. Будь уверен. Либеркиберию создал ты. Такой смешной и замороченный мир мог создать только ты. Это я тебе как бог богу говорю.
Алик увидел удивительный город на берегу зеленого моря. Стеклянные небоскребы, в которых отражаются желтые дворцы, набережную, мощенную плиткой, и слегка запущенные парки с дорожками из белого песчаника. Очень захотелось снова очутиться там. Родным стало место, как Патриаршие пруды. Еще роднее.
– А как там, без меня? – спросил он, втайне надеясь, что Ая ответит: «Плохо, зачах город без хозяйского глаза, возвращайся, тебя ждут», но она надежд не оправдала.
– Да нормально, – сказала спокойно. – Без эксцессов. Лучше даже стало. По крайней мере, катастрофы перестали происходить каждый месяц.
– А миниумы как?
– Тоже хорошо. Порют их снова на улице. Ты не волнуйся, я справляюсь. Рулю в меру сил. Только стиль управления у меня пожестче. Ну, ты по истории Земли знаешь. В Библии подробно изложено. Кары небесные. Трепет божий и все такое. Это ты у нас либерал. Разводки, рычаги влияния и материальное стимулирование. А я так не могу. На мне два мира висят по твоей милости. Бросил бедную девушку с двумя мирами на руках. Одну, без поддержки, без плеча мужского крепкого. Тут не до игр в демократию. Накосячил – получи гнев божий. Хорошо себя ведешь – вот тебе благословение. И ты знаешь, работает. Простые схемы всегда работают надежно.
– А царь, царь сырьесранский, что с ним? Небось хитрит по-прежнему, изворачивается…
– Не хитрит и не изворачивается. Даже сопли не вытирает. И, честно говоря, вообще не дышит. Сняла я его. Жестко сняла. Так жестко, что новый от страху божьего либералом заделался резко. Диссидентов из тюрем повыпускал. Людей нормальных почти не гнобит. Ты не волнуйся, все в порядке. Живет и процветает великая Либеркиберия.
Алик за царя сырьесранского особенно не переживал. Другие поводы для волнений имелись, более существенные.
– Господи, – попросил он тихо и жалостливо. – Скажи мне правду. Мне знать надо. Я жить не смогу, если не узнаю. Ведь не просто так все. Не просто…
