– Когда? – облизал мокрые губы Горн.
– Сейчас, – ответила Скеэ.
– У тебя очень много братьев и сестер. Просто раньше ты не знал об этом. – Ак взяла его руку. – Меня зовут Ак.
– А меня Скеэ. – Скеэ взяла другую руку мальчика.
– А вы… где?
– Мы здесь. С тобой. Навсегда.
Мальчик вертел головой, глядя по сторонам. Большая черно-желтая бабочка спланировала сверху и села на голубые лепестки роз между ног мальчика. Он уставился на бабочку. Бабочка сидела, покачивая крыльями.
– Полосатая… – пробормотал мальчик и облизал мокрые губы. – Большая? Такая?
Близнецы держали его за руки.
– А где все? – спросил Горн, не спуская светло-синих глаз с покачивающихся крыльев бабочки. – Мама где? И тетя Вера? Придут?
– Сейчас мы тебе все расскажем, – произнесла Ак. – Только обними нас покрепче.
– Как? – Мальчик завороженно смотрел на крылья бабочки, пуская слюну.
– Вот так. – Близнецы взяли его руки, нырнули под них золотыми головами, прижались к мальчику.
Руки их обвили его белое тело, смуглые тела прижались, губы прикоснулись к его ушам:
– Здравствуй , брат наш Горн!
Сердца близнецов встрепенулись. И плавно взяли сердце Горн.
Мальчик вздрогнул лицом и передернул бровями. Короткие русые волосы на его голове зашевелились.
– Котыпес… – произнесли его губы.
Он пукнул. По его телу пробежали четыре волны мелкой дрожи, остановившиеся глаза наполнились влагой. Две птицы, перекликающиеся неподалеку в ветвях сакуры, смолкли.
Мальчик перестал дрожать. Замер. И его моча зажурчала между ног.
Прижавшиеся к нему близнецы словно окаменели. Мальчик вздрагивал, не моргая и не шевелясь. И писал под себя. Моча тихо струилась на белое шелковое ложе, усыпанное голубыми лепестками. Лужица между ног разрасталась, ползла по шелковой ткани. Голубые лепестки, всплывая, шевелились. Моча дотянулась до бабочки. Лепесток, на котором она сидела, всплыл и качнулся. И бабочка вспорхнула.
Ак, Горн и Скеэ застыли на 42 минуты.
Наконец сердца близнецов смолкли.
Близнецы вздрогнули, губы их раскрылись и жадно, со стоном и всхлипом втянули теплый, влажный и ароматный воздух тропиков. Руки близнецов разжались, они рухнули навзничь на ложе, сбивая лепестки роз. Мальчик остался сидеть, неподвижно глядя перед собой. Лежа навзничь на лепестках роз, близнецы жадно и радостно дышали. Голоса двух птиц снова ожили в ветвях.
Горн моргнул. И пошевелил пальцами правой ноги. Мокрые губы его дрогнули, язык зашевелился во рту.
– А м-м-м… а… м-м-м… а дай… – произнес Горн и нашел глазами близнецов.
Они дышали, восторженно глядя на него. Из их глаз потекли слезы.
– Дай, дай… – замычал Горн, и руки его потянулись к близнецам.
Ак и Скеэ взяли его за руки.
– Дай, дай, дай… – мычал Горн, хватая их и пуская слюни.
Близнецы с трудом приподнялись, обняли Горн. Теперь они, уставшие сердцем, опирались на мальчика. Он же сильно захотел их сердца.
– Дай, дай, дай! – захныкал он, цепляясь за плечи и головы покачивающихся близнецов.
Они же беззвучно плакали, обвивая его уставшими руками. Сердца их изнемогли , встретившись с сердцем Горн: сердце подобной мощи еще не попадалось им. Даже могучее сердце Храм уступало этому совсем еще маленькому сердцу, источающему потрясающую силу.
– Дай, дай, дай!! – заревел Горн, и лицо его исказилось мучительной гримасой.
Близнецы снова заговорили с ним.
Горн замер. Глаза его остекленели. Слюна обильно потекла из открытого рта.
Прошло еще 38 минут.
Близнецы дернулись и со стоном повалились на ложе.
Горн зашевелился. Лицо его пылало. Руки мелко дрожали. Из открытого пересохшего рта вырывалось прерывистое горячее дыхание.
– И… дай, и дай, и дай! – замычал он.
Близнецы лежали чуть дыша.
– И дай! И дай! И дай! И дай! – заревел Горн.
Ак с трудом оторвала свою позолоченную голову от ложа. Скеэ судорожно дышала как рыба, выброшенная на берег. Подняться она была не в силах.
– И дай! И дай! И дай! – Горн ревел, багровея щеками.
Руки его вцепились в золотые волосы Скеэ, затрясли ее:
– И дай! И дай! И дай!! И дай!!!
Обступающий ложе лес зашевелился. Все братья и сестры Океанского Дома были здесь с самого начала поддержки . Спрятавшись за широкими листьями и толстыми стволами, они следили за первым разговором. Сейчас сердца их беспокоились.
– Нужно помочь им. Подставить ! – заговорил Уф, приближаясь к ложу.
– Они не удержат ! – взвизгнула Шэ.
– Он сильнее ! – вскрикнул Дас.
– Они рушатся ! – прорычал Борк.
– И дай! И дай! И да-а-а-ай!!! – ревел во весь голос Горн и рвал волосы бесчувственной Скеэ.
Листва окружающего леса зашевелилась. Десятки рук сквозь листву потянулись к ревущему Горн. Но он ничего не замечал, продолжая реветь, тряся голову Скеэ, разбрызгивая слезы и слюни. Пробудившееся сердце его жаждало.
– Я упрусь ! – выдвинулся вперед Уф.
– Нет!! – взвизгнула Храм, останавливая всех. – Он жаждет их! Первых ! Ты погасишь ! Они должны! Поможем им! Станем опорой ! Все под них!
Десятки рук подняли Ак и Скеэ, прижали к мальчику. Горн жадно обхватил их, замер. Храм прижалась к спине Ак, Уф – к спине Скеэ. Скеэ открыла глаза.
– Говорите ! – приказали сердца обступивших.
И близнецы снова заговорили с Горном.
Братья и сестры поддерживали их. Уф прижимал Скеэ к мальчику, Храм, не в силах это сделать слабыми руками, прижалась сама к загорелой спине Ак. Мэф и Пор поддерживали Храм сзади. Шэ, Борк, Нюз и П держали Уф. Остальные обступили ложе, протянув вперед руки и положив головы на ложе. Сердца их обстояли и поддерживали.
Прошли 23 минуты.
Сердца Ак и Скеэ смолкли. Близнецы были без чувств. Руки братьев подхватили их, положили. Из их ушей и ноздрей потекла кровь.
Застывший Горн вздрогнул. И все почувствовали, как впервые просияло его сердце. Оно наполнилось. И обрело первый покой.
Горн пошевелился. И увидел окружающих его. Все молча смотрели на него. Он оперся руками о ложе, встал на колени. Затем приподнялся и выпрямился. Взгляд его выкаченных глаз стал внимательным и осмысленным. Глаза словно полиняли за эту ночь, став более прозрачными. Синева в них побледнела, стянувшись к зрачкам. Глаза скользили по окружающему миру. Теперь мальчик видел его по-другому: еще не как Горн, но уже не как Миша Терехов.
Мир обступал мальчика. Этот мир теперь был новым. И еще не до конца понятным. Сам по себе он не притягивал. Но что-то в нем было очень желанное. Что-то притягивало и томило. Оно было вкраплено в мир.
Горн повел глазами. Он смутно различил.
Между листьев, неба, ветвей, бабочек, травы и ложа с голубыми лепестками замерли те, кто смотрел на него. И в них было оно. Очень желанное. Что сильнее мира. Без чего уже невозможно жить.
Горн пошел, пошатываясь, на край ложа. Братья и сестры замерли, вглядываясь в него и вслушиваясь. Дойдя до них, Горн протянул руку. И коснулся лица. Это была сестра Шэ. Он стал трогать ее лицо. Сердце Шэ замерло. Рядом с Шэ у ложа застыл присевший Га. Горн коснулся его лица другой рукой.
Никто из братьев и сестер не проронил ни звука.
Птицы покинули тигровое дерево, раскинувшееся над ложем.
Раскрытые губы Горн шевельнулись:
– Боль… шие? Та… кие?
Все замерли, созерцая новообретенное сердце. Мощное сердце. Которого так долго и сильно ждали. Каждое движение Горн вызывало восторг у братьев и сестер. Они словно боялись спугнуть только что проснувшееся сердце.
Горн потрогал лица Шэ и Га. Перевел взгляд на Би, Ут и Форум, подошел и стал трогать их:
– Мно… го? То… же? Та… кие?
Рядом с Форум стояла на коленях Храм. Горн протянул к ней руку. Их глаза встретились. Но Горн уже не смотрел в глаза. Он смутно пытался видеть сердцем. Храм чувствовала это.
– Та… кая? Мо… я?
– Твоя! Сердцем! – произнесла Храм не только губами.
Взяла руки Горн и положила себе на худую, старую грудь:
– Твоя! Сердцем!
Горн замер. Сердце его вспыхнуло предчувствием. Оно начинало ведать. Руки обвились вокруг тонкой морщинистой шеи Храм. Он прижался к ней.
Оцепеневшие братья и сестры зашевелились. Руки их потянулись к Храм и Горн. Сердца просияли.
– Мо… я. Серд… цем, – произнес Горн.
– Сердцем ! – прошептала Храм.
– Серд… цем, – повторил Горн.
И понял.
Сердце его замерло. В нем пробудилось прошлое. Теперь оно было отдельно. И оно встало ужасом над проснувшимся сердцем.
