– Я не знал. И все равно глупость получается. Тридцать лет прошло. Не пять, а тридцать. Ты сам-то веришь в то, что человек вынашивал планы мести тридцать лет?
– Всяко бывает, – Беркутов неопределенно махнул рукой в воздухе.
– У тебя что, других версий нет?
– Да с этой Галаниной даже не версия, так, зацепка. Если бы не убийство Курлина, если предположить, что не на него покушались, а на Зотова, то картина больше вырисовывается криминально – производственная. Кому-то он мешает, твой Зотов.
– Да, ладно! Лешка ничего такого не говорил. У него все тихо, отлажено. Он же не пахан какой, а директор завода.
– А завод у нас что? Акционерное общество. А там, где владельцев несколько, разборки весьма вероятны.
– Согласен. А где машину взорвали – то?
– Около «Сюрприза». И что он там делал? Время, правда, обеденное, взрывное сработало ровно в двенадцать. Мог, например, просто в магазин заехать. Кстати, он почему жить остался: в момент взрыва как раз из магазина выходил, десяток шагов до машины оставалось, когда бабахнуло. Сидел бы внутри – все, конец! В доме до последнего этажа все стекла выбиты. Кроме Зотова, еще двое пострадавших.
– Я, кажется, могу сказать, что он делал у «Сюрприза». У него свидание намечалось.
– Еще новость. С кем?!
– С Ариной Судняк. Влюбился Зотов, блин, на старости!
– В жену Судняка? Интересно. В кафе она тоже была…., – Беркутов вдруг вспомнил, что Зотов во время их разговора выходил в коридор, чтобы кому-то позвонить. Наверное, как раз с этой дамочкой договаривался о встрече.
– Ты с ней еще не встречался?
– Сегодня, в три. Вот и поговорим.
– Я пойду, поднимусь к Татьяне. Увидимся, – Роговцев направился к двери лифта.
– Галя, я не купил куклу. И обедать не приду. И про вечер ничего сказать не могу. Ты все узнаешь из новостей, – Беркутов с сожалением отключился: вместо домашнего супчика его ждал гамбургер с кружкой растворимого кофе, разговор с дамочкой по имени Арина Судняк и очередная выволочка от начальства.
Светлана не находила себе места. Вроде бы квартира большая: три комнаты, коридор десять метров, в ванной даже кресло кожаное поместилось. Профессорская квартира, дедушкина. В старом доме с метровой толщины стенами и высоченными потолками. И ажурным балконом, выходящим в тихий двор. Она жила в этой квартире, как выяснилось, до трех лет. А потом ее украли. Еще год она жила с цыганами, потом сильно заболела, и те ее оставили в деревне у Агафьи, местной целительницы, а сами ушли кочевать дальше. Больная она им была без надобности. Агафья, съездив в город, пошла сразу в милицию. Кто эта девочка, брошенная на нее табором, выяснилось довольно быстро: родные не прекращали искать Светлану. Так она вернулась к бабушке и дедушке.
Родителей у Светланы не было, погибли в горах. «Одержимые были, тебе только год исполнился, а они на байдарках, да по горным речкам. И не вернулись», – рассказала ей бабушка. Дед умер, когда ей было семь лет, бабушка – через год. Никаких родственников у них не было. Агафья с мужем, которые навещали Светлану в городе часто, не реже раза в месяц, удочерили ее и увезли к себе в деревню. Соседка согласилась присматривать за квартирой, Агафья исправно привозила ей свежие продукты и рыбу, которую ловил ее муж Иван.
Живя в городе, Светлана часто болела, застуженные в кочевой палатке бронхи не выдерживали городского смога, да и одними таблетками врачи Светлану вылечить не смогли. Агафья отпаивала ее настоями, читала молитвы и натирала на ночь барсучьим жиром. К восемнадцати годам Светлана была здорова и знала все секреты Агафьи.
Муж Агафьи к тому времени умер. В деревне на десяток дворов осталось полтора десятка стариков, а из молодежи одна Светлана. Автобус в город ходил все реже, а потом и вовсе стал проезжать мимо: отстроили новую трассу в нескольких километрах в сторону, и пылить в Витевку шоферам было не с руки. До трассы желающих довозил дед Осип на лошади, запряженной зимой в сани, летом в телегу. Светлана почему – то боялась города, там ей становилось сразу душно, словно бы город сам ее отталкивал, словно и не родилась она в городском роддоме и не ходила с нянькой в городской парк на прогулки.
Лечиться к Агафье ездили со всей округи и из города тоже. Денег она не брала, но продуктов оставляли у нее порой так много, что Светлана вечером ходила по домам и раздавала пачки чая, банки кофе и колбасу соседям.
Светлана хорошо помнила тот день, когда в их доме появилась Катя. Был ноябрь, с неба лил ледяной дождик, и дед Осип, отправившись на трассу за пациентами, как он называл всех, кто приезжал за помощью к Агафье, вернулся пустым. Агафья, решив, что на сегодня она свободна, собралась съездить в город сама. Дед Осип, как он потом отчитался перед Светланой, самолично посадил ее в автобус, идущий из Екатериновки. Встретить ее Агафья велела в три часа. Светлана сготовила обед, завернула чугунок с горячими щами в старое ватное одеяло и взяла вязание. Мысль о том, что Агафья, вернувшись из города, обязательно начнет опять разговор об учебе, пугала. В институт поступать Светлана не хотела. И опять-таки только потому, что ей совсем не хотелось жить в городе. Тем более одной в пустой огромной квартире.
«Тпру-у, каналья», – послышался голос деда Осипа со двора. Светлана выглянула в окно и увидела, как Агафья помогает слезть с телеги женщине, замотанной в большой клетчатый платок.
– Светочка, воды нагрей побольше, – попросила ее Агафья, едва переступив порог.
Она усадила гостью на кровать и стала ее раздевать. Осторожно сняв с нее платок и посмотрев на ее лицо, Агафья перекрестилась.
– Кто же с тобой так, а?
– Можно, я потом расскажу? Мне больно, – простонала женщина.
– Конечно. Молчи. Светочка, принеси мазь от ожогов. Ту, что я нынешним летом сделала.
Света принесла из кладовки глиняную банку. Она старалась ничем не выдать того ужаса, который заставлял дрожать руки и холодил спину. Ужаса от того, что она увидела на месте лица гостьи. Вздыбленная пузырями кожа была красно-желтого цвета. В некоторых местах она висела неровными лоскутами, напоминая изрезанную ткань. Когда Светлана с Агафьей снимали с нее остальную одежду, гостья уже плакала навзрыд: на теле ее не было живого места.
Несколько месяцев Агафья и Светлана, дежуря у постели гостьи по очереди, меняли ей повязки, кормили с ложки и поили настоями. Гостья почти не разговаривала с ними, назвав только свое имя – Катерина.
– Тетя Агаша, а вдруг ее ищет кто? – попыталась однажды выведать хоть что-нибудь Светлана.
– Не пытай, Света. Захочет Катя, сама нам все расскажет.
Но Катя молчала.
Однажды Светлана проснулась от крика Кати… Через несколько месяцев он мог бы родиться живым, этот маленький комочек плоти. Катин ребенок, за которого кто-то решил, что ему не жить…
Катя им так ничего о себе и не рассказала. Только попросилась пожить немного. Да и куда ей было идти с таким лицом!..
Светлана прислушалась. Так и есть, пришла Катя.
– Я беспокоилась, – Светлана посмотрела на Катю вопросительно, но, заметив, что с подругой что-то не то, замолчала. Катя, словно ничего не видя, на ощупь нашла пуфик и устало на него опустилась.
– Вот и еще одного настигла кара небесная, – куда-то в сторону произнесла она тихо.
– Кать, что случилось? – у Светланы вдруг запершило в горле, и она закашлялась.
– Я уже не знаю, что происходит. Все идет мимо меня, не так, как я хотела. Они не должны умирать. Они должны быть здоровы, чтобы жить долго, но…они не должны быть счастливыми. Я только хотела, чтобы они поняли, как тяжело, когда все от тебя отворачиваются. И никто не хочет понять и помочь. И, что можно предать человека, ничего особенного для этого не делая. Просто не заметить, просто пройти мимо, просто сказать не то и не во время.
– Катя, ты мне скажешь, что случилось? С кем? С Зотовым? Или с Матвеем?
– Лешка Зотов в больнице. Взорвали машину, – Катя скинула сапоги, переобулась в тапочки и поднялась с пуфика.
– Катя, – остановила ее Светлана, когда та уже шла по коридору на кухню, – Скажи только одно: ты уже читала заговоры? Читала или нет?
– Да! Да! Света! Ну, почему ты меня не слышишь? Я же жить не смогла бы! Видела бы ты их троих! Холеные, довольные! Понимаешь, они мое счастье украли! Мое! Я могла быть женой Матвея, я могла бы родить ему ребенка! И мы с ним принимали бы у себя в доме друга Лешку Зотова! И я не подглядывала бы тайком за своей сестрой, карауля ее у подъезда дома! У меня уже внуки могли быть!
– Почему же ты не ушла от нас с Агафьей?
– Света, а ты меня помнишь ту? Без лица, без души, без желания жить? Ненависти даже не было! Пустота. И куда мне с этим всем было идти? И зачем?
– Но позже, после операции?
– Сколько мне уже было? Почти тридцать. И еще. Сейчас на мне не мое лицо. Это чужая маска. Я к нему привыкнуть до сих пор не могу. Вроде бы, сходство с фотографией на паспорте идеальное, но как тебе объяснить? То мое лицо принадлежало беспечной девушке. Та девушка радоваться умела, любила всех вокруг, хотела учиться, замуж хотела. И все эти простые желания были написаны на ее лице. А сейчас… Мне пятьдесят, а кожа тридцатилетней. А в душе мне все девяносто. Никакой гармонии. Правильно Агафья мне говорила: молодость должна уходить вовремя. А я к вам попала уже старухой. Вроде, и жить еще не жила, а уже дальше ничего нет. Вроде за двадцать первых лет я уже свое все пережила. Дальше только тело живо.
