– Да, пойдемте. – Согласился с ним Петриков.
Еще почти два часа они осматривали весь животноводческий комплекс, где Петриков знакомился с производством, рабочими, складскими помещениями, техникой, а позже и с документами, но уже в своем кабинете, где и пробыл да самого вечера. Уже после окончания вечерней дойки, он уставший вышел из своего кабинета и сразу наткнулся на Антонину, бригадира третьей бригады.
– Ой, Виктор Андреевич! – удивилась она. – А Вы еще здесь?
– Так, а где ж мне быть? – закрывая дверь на ключ, вопросом ответил управляющий.
– Так это… – она виновато протянула. – У нас так долго управляющий раньше не задерживался, да и мы уже управились.
– Закончили значит? – переспросил он.
– Да, закончили! Сегодня и план выполнили, хорошо отдоились. А как Вы, устали небось с непривычки-то? – поинтересовалась она.
– Есть маленько. – Согласился он.
– Все сразу за один раз не сделаешь, надо отдохнуть, а завтра со свежими силами снова за работу, потихоньку, помаленьку, все и получится. Да вот и автобус уже подъехал. Поедемте, Виктор Андреевич, домой, отдохнуть Вам надо. – Ласково, по-матерински, посоветовала Антонина.
– Хорошо. Правильно, хватит на сегодня. Поехали, Антонина Ивановна. – Устало улыбнулся Петриков, и они зашагали не спеша к подъехавшему автобусу.
Таинственная ночь загадочно успела захватить все вокруг в свои нежные женские объятия, рассыпая серебро ярких далеких звезд по всему чистому небу.
Где-то там далеко-далеко в вышине по диагонали через все пространство отчетливо виднелась млечная дорога, начинавшаяся из ниоткуда и уходящая в никуда.
Воздух наполнился небывалой весенней свежестью, еще не ароматами ярких цветов, но уже такими легкими и знакомыми запахами неведомых частиц, которые будоражили все сознание, и небывалой волной накатывали огромную силу. Ту силу, сконцентрированную в каждой клеточке живого организма, готовую в одно мгновение всей массой одержимости выплеснуться потоками полной зрелости с произношением слова «благодать».
Теплая сибирская весенняя ночь. Девственная тишина, которую периодически то и дело нарушали резкие звуки проходящих по Чуйскому тракту куда-то все реже спешащие автомобили. Далекий лай деревенских собак доносился пионерской перекличкой, чуть отдавая, где-то на окраине села, повторными отзвуками эха.
Пробиваясь извилистыми зигзагами могучей серебристой змеи, постоянно изменяя своим высоким берегам, тысячелетиями перекатывая круглые камни и острый песок, жадно стремилась куда-то в незыблемую даль, наполняя своим шумом и рокотом течения покров тихой ночи, красавица река Катунь.
Да! Это действительно была огромная быстрая и величавая река. Величие ее заключалось в том, что она была непокорная никому, ни Богу, ни самому черту. Могучая, необъятная и неповторимая своей коварностью и скоростью потока далеко вниз с вершины высоких Алтайских гор в период весеннего паводка, она превращалась в коварную сказочную ведьму. Бывало, что всего лишь за одну ночь она могла в корне изменить коренное русло, унося за собой миллионы кубометров земли, песка, гравия и других разных камней, деревьев и всевозможных строений любой конфигурации и сложности. Очень высокие берега подмывались огромным течением, и почва вместе с деревьями и строениями, все, что находилось на берегу, в раз обрушивалось и стремительно неслось в огромном потоке вешних вод, куда-то в неизведанную даль, изредка задерживаясь вымытым песком на отмели, оставаясь маленьким новым островком суши. Еще там высоко вверху, в горах, река «Катунь» бежала вниз, зажатая с двух сторон высокими скалами и была сильно стиснута и скованна, и ширина ее измерялась несколькими десятками метров. А когда она вырывалась на просторы равнины, уж тогда своим мощным потоком она позволяла себе те царские капризы всего величия и долгого терпения в горах, что вольность ее достигала порой полутора или даже двух километров в ширине. Такие женские шалости Катунь позволяла себе два раза в году. Один раз, когда начиналось обильное весеннее таяние общих снегов при жаркой сибирской погоде, когда все весенние ручейки сливались в маленькие речушки и затем стремительно собирались в одну большую реку, а потом весь этот огромный поток с ужасным диким шумом на бешеной скорости единой и могучей реки мчался вниз, раздвигая всей своей мощью могучие скалы, выплескивая в один момент миллионы декалитров бурлящей воды в низовья равнины, выворачивая с корнями многолетние деревья и кустарники, наводил страх и ужас на жителей окрестных сел и деревень. И так продолжалось пять– шесть дней. Другой раз, это уже случалось в разгар летнего сезона, когда начинали таять от жаркого солнца самые высокие ледники, находившиеся высоко в горах, откуда и брала свое начало великая река «Катунь». И не всегда было понятно, когда наводнение было страшнее, первый или второй раз, даже при том, что местные жители всегда были к этому готовы, все равно попадали врасплох. Она была такая мощная, что могла поменять направление течения в сторону и за одну ночь смыть причалы, острова или сразу несколько домов вместе с крутыми берегами. Но когда наступала золотая осенняя пора, она становилась очень тихой и ухоженной. Вода ее становилась прозрачная и набирала цвет ледниковой бирюзы. В сочетании желтых, красных осенних листьев, яркого ослепительного осеннего солнца и бирюзового цвета горной реки, возникал сказочный, умопомрачительный пейзаж никем неизмеренной сибирской красоты, на которую можно было смотреть, не отрывая глаз, практически не моргая, как на медленное горение восковой свечи, или на ласковый прибой тихой морской волны. Глядя на такое божественное искусство, переливаясь мыслями с поэзией великих мастеров, поэтов и композиторов, душа невольно становилась единым целым, разливаясь в неизведанных человеческим разумом природных красках земли. В такой природной гармонии, в лесах островов реки, было множество разной дичи, от белого зайца до самого Царя леса, рогатого лося. Да и сама река могла похвастать большими и разнообразными находками разных и редких видов речной рыбы. Рыба в Катуни водилась разная, от простой плотвы и речного чебака, до быстрого честолюбивого и гордого тайменя, и королевского осетра, встречающихся порой невероятных размеров. И только после того, как Катунь сливалась с другой более спокойной горной рекой, которую в народе называли Бия, чуть ниже по течению, где был расположен провинциальный, но промышленный по своим качествам город Бийск, их воды немного успокаивались в объятиях любви и радости. Вот именно здесь брала свое начало, в слиянии двух рек, величавая сибирская матушка Обь. Река, которая уже более медленно и бережливо несла вверенные ей горные воды далеко на север, по дороге своими мощными силами двигая жернова электрических станций, преобразуя из выстроенных человеком турбин и энергоблоков электричество, дающее новую, совершенно разную, чем-то искусственную, но все равно какую-то новую жизнь.
Петриков достал из пачки сигарету, немного поразмыслив, размял ее пальцами.
– Нет. – Подумал он, стоя у окна в маленьком сельском гостиничном номере. – Курить я здесь не буду. Такая хорошая и теплая погода, пожалуй пойду прогуляюсь. – Он быстро надел ботинки, привычно, по-армейски, завязал шнурки на бантики, и в одном пиджаке, без верхней одежды, вышел на улицу. Ночь ударила ему в лицо теплым, безветренным ароматом села. Постояв немного под горящей лампочкой, вкрученной над самой входной дверью, он шагнул прямо в темноту улицы в направлении сельского клуба. Сделав несколько шагов в сторону четырех тускло горящих фонарей, подвешенных на деревянных электрических столбах по периметру дома культуры, он остановился, вслушиваясь в темноту. Где-то не далеко на соседней улице раздался громкий и протяжный собачий лай. Следом за ним чуть ближе, все на той же улице, его подхватил голос другой собаки.
Петриков чиркнул спичкой и прикурил приготовленную сигарету, осветив пламенем свое лицо, машинально положив коробок в карман пиджака. Выдохнув сигаретный дым куда-то вверх, он обратил внимание на ночное небо, густо усыпанное необычайно яркими звездами.
– Эх, красотища-то какая! – подумал он, затянувшись полной грудью табачного дыма прикуренной сигареты, задрав голову.
– Витя, Витя. Надо было тебе в летное идти учиться, глядишь сейчас уже космонавтом бы стал, да к звездам махнул. – Сам себя в мыслях упрекал он, продолжая смотреть на млечный путь. – Ведь все возможности для этого были. И здоровье, и упорство, да и мать помогла бы пробиться. Она уж все смогла бы устроить со своими связями в верхах. Но все уже давно поздно, и теперь остается тебе Виктор Андреевич со своим тупым упрямством, только коровам хвосты заносить, да доярок соблазнять на сеновал в навозных сапогах. Слава Богу, здоровье как у летчика. – Усмехнувшись, взбодрился он, неторопливо зашагав на свет фонарей. Из-за поворота вынырнули несколько урчащих мотоциклов, разрезая сельскую темноту лучами света фар, неся на себе местных деревенских седоков. Эскадрон железных коней молниеносно пронесся мимо Петрикова, оставляя за собой женский визг, громкий рык моторов и гарь выхлопных газов бензина, густо перемешанного с моторным маслом.
