– Небольшое? Из-за небольшого недомогания – и сразу в больницу? Ну ладно, ладно, я не буду расспрашивать.
– Да нет, дело не в этом. Просто диагноз не подтвердился, и всё хорошо.
– Ну тем лучше! Я очень рада, что ты выздоровел.
– Если хочешь, можешь сейчас задать мне вопросы.
– Да нет, что ты! Какие вопросы! Давай потом, когда ты будешь на работе.
Надя засмеялась, и её смех показался Конраду обворожительным.
– Ты так красиво смеёшься, – промолвил Конрад.
– Ой, спасибо. А у тебя красивый голос, – возвращая комплимент, ответила Надя. – Конрад, расскажи мне что-нибудь о себе.
– Рассказать тебе что-нибудь о себе? Но что? – Конрад занервничал. Он не знал, как реагировать на такой вопрос. Он не знал, что рассказать о себе.
– Конрад, обед готов, иди мой руки, и за стол! – донёсся из кухни голос матери.
– Тебя, кажется, зовут кушать? – спросила Надя, смеясь.
– Да, это мама… Она не любит, когда я задерживаюсь, потому что обед остывает. Мне надо идти…
– Приятного аппетита!
– Спасибо… Пока! – неуклюже вымолвил Конрад и сбросил вызов.
Интерес Нади немного пугал Конрада. Что это может значить? Конрад помыл руки и пошёл обедать.
– С кем это ты разговаривал? – с ходу спросила мама.
– Коллега звонила, спрашивала, когда я выйду на работу, – соврал Конрад.
Мать усмехнулась. Конрад нахмурился и опустил голову, внимательно изучая содержимое своей тарелки. Больше всего на свете Конрад ненавидел тунца, от одного запаха этой рыбы в горле Конрада начинался спазм, но мать готовила её каждый раз, когда Конрад болел. Конрад не хотел огорчать мать, она же так старалась ради него, поэтому сказал, что не голоден.
12Конрад чувствовал, что у него появилось нечто такое, о чём он хотел подумать в одиночестве. Мать, неодобрительно покачав головой, отпустила его. Но ему так и не удалось спокойно полежать. Мать с грохотом переставляла мебель и пылесосила, пытаясь создать в «берлоге», как она называла квартиру Конрада, подобие уюта. Пылесос то приближался к его комнате, стуча о дверь, то отдалялся и уходил в другую сторону, то опять приближался, раздражая Конрада всё сильнее и сильнее. Мать всегда была против дверных замков, поэтому он не мог закрыть комнату на ключ. Если даже ему удастся изолироваться от шума, он не сможет избавиться от страха, что она внезапно откроет дверь, войдёт и прочитает его тайные мысли. Казалось, пылесос никогда не умолкнет. Прошло пятнадцать минут, а он всё работает и работает. Конрад ненавидел его.
Мать никогда не просила Конрада помочь по дому и всегда следила за тем, чтобы он был накормлен и аккуратно одет. Когда Конрад пошёл в школу, она вышла на работу. Через несколько недель ей показалось, что Конрад покашливает, и она в тот же день, взяв ребёнка в охапку, побежала к врачу. Врач сказал «ничего страшного», кашель пройдёт сам. Но женщина слёзно попросила выписать хоть какой-нибудь сиропчик и освободить Конрада от школы, а её – от работы, «чтобы ребёнок выздоравливал в благоприятных условиях». Неделю мать выхаживала Конрада, изгоняя лёгкий кашель сложной и только ей известной смесью химии и народной медицины, измеряя ему каждый час температуру и требуя показать, как он «сделал кака». Но кашель Конрада не проходил, а становился только сильнее. Теперь Конрад кашлял долго и мучительно.
Повторно пошли к врачу, и мать попросила Конрада показать, как он кашляет. Конрад продемонстрировал, и врач, бегло послушав Конрада и сделав короткую запись в истории болезни, сказал:
– Это нервный кашель. Я направлю вас к невропатологу.
Невропатолог согласился с диагнозом лора и прописал успокоительное.
Конрад делал всё, что требовала мать. Пил противные капли, тепло одевался и слушал на ночь успокаивающие мелодии, но кашель не проходил. Иногда матери казалось, что Конрад получает от него удовольствие, и тогда она требовала немедленно прекратить. Конрад на несколько минут замолкал, а потом всё начиналось сначала.
Конрад опять попытался подумать о Наде. Нет, он не хочет, чтобы она увидела его, такого неуклюжего и нескладного. Он встал у зеркала и стал сгибать руки в локте, как бы качая бицепсы. Кожа свисала складками. Мать запрещала Конраду заниматься спортом из страха, что он по неосторожности нанесёт себе травму, и добыла справку для школы, что он «по физиологическим и психологическим причинам» не может посещать уроки физкультуры и труда.
Шум пылесоса стих. Конрад повернулся к стене и заулыбался, прокручивая в голове разговор с Надей, особенно её слова о том, что у него красивый голос. Больше всего на свете он хотел бы сейчас ещё раз прослушать автоответчик, но не мог, потому что в соседней комнате возилась мать. Надя, Надя, какая ты, Надя? Мысли о Наде возбуждали в Конраде приятные чувства, и он фантазировал, какой могла бы быть девушка с таким нежным голосом. Ему не терпелось попасть на работу, чтобы повнимательнее рассмотреть её профиль в Фейсбуке. Если повезёт, там будет фотография. Скорее бы настало завтра!
Часть II1– Носки и кальсоны я ему сама покупаю, а для брюк и пиджаков нужна примерка. Здесь без примерки никак не обойтись…
– Да, что верно, то верно, – соглашается хозяин магазина, сморщенный старичок в щегольском бордовом костюме в коричневую клеточку. – Очень хорошие брюки вы сейчас держите, стопроцентная шерсть, тёплые, как раз то, что надо на зиму. Возьмите, не пожалеете.
– А какой это размер?
– Минуточку… – Старичок подходит, надевает очки и всматривается в размерную таблицу. – Эти брюки – это ещё старый гэдээровский запас. Сейчас таких уже не производят, сейчас в шерсть всегда поролон или этот… нейлон кладут. А он разве греет? Он не греет совсем. А когда холодно, люди болеют чаще. Вот и вся логика.
В маленьком магазинчике мужской одежды на Пренцлауэрштрассе, 46 всё было точно так же, как и много лет назад, когда Моника Фольксманн приходила сюда выбирать одежду теперь уже покойному мужу. То ли от того, что магазин находился в полуподвале и освещение было слабым, то ли от преобладающего в товаре серого цвета торговый зал казался ещё темнее, а воздух был пропитан пылью и средством от моли. Из-за пыли было плохо видно и тяжело дышать.
– А какого размера вам нужны брюки? – спросил старик.
Вдруг кто-то громко чихнул, прервав их разговор. Мужчина отпрянул и стал испуганно оглядываться. Он не заметил, что в магазине всё это время был кто-то ещё. Моника кивнула в сторону бесшумно стоящего в сторонке человека и спросила:
– Вы что, не узнаёте его, господин Шульце? Это же мой Кони!
Мужчина прищурился, надел, потом снял очки и с удивлением воскликнул:
– Конрад?! Не может быть! Надо же, какой большой вымахал. Я помню, как вы приходили сюда ещё с вашим мужем, а Кони сядет тихонько на стульчик и смотрит, а глазёнки умные-умные. А сейчас, надо же, уже мужчина.
– Да, – с гордостью ответила Моника, – вырос он у меня, рост 185 см, размер одежды XL, обуви – 45. Но для нас, родителей, дети как были детьми, так ими и останутся.
– Сколько же тебе уже лет, молодой человек?
– Ему уже тридцать шесть, – ответила мать за Конрада.
– Тридцать шесть?! – воскликнул старик. – Тридцать шесть! Надо же, надо же…
– Вот, нашла тебе брюки. Нравятся?
Конрад утвердительно кивнул.
– А есть ли у вас другие модели нашего размера? – уже обращаясь к хозяину магазина, спросила Моника.
Старик пошёл в кладовку за нужным товаром, а Конрад безропотно взял из рук матери пару серых брюк в широкую белую полоску и направился в примерочную. К ним Моника подобрала розовую рубашку в клеточку, подтяжки, фиолетовый галстук с мелкими ромбиками и фиолетовую жилетку – в тон к галстуку.
– Ух, красавец какой! – хозяин магазина не мог скрыть восхищения, когда Конрад отдёрнул занавеску. – Будь я девушкой, непременно влюбился бы. – Конрад покраснел, а старик продолжил: – У тебя же наверняка есть девушка?
Увидев строгий взгляд Моники и поняв, что зашёл на минное поле, хозяин магазина незаметно, как опытный дипломат, сменил тему:
– У твоей матери отличный вкус! Вот это, я понимаю, стиль, не то что джинсовая униформа, которой обвешана вся сегодняшняя молодёжь. А это – классика! Строгий стиль и мягкие цвета – то, что не выйдет из моды никогда.
Конрад посмотрел на себя в зеркало. Пухлые и в то же время впалые щёки, уставшие глаза и грустный взгляд плохо сочетались с этим щегольским нарядом: широкими брюками в полоску, розовой рубашкой и фиолетовой жилеткой. Такая одежда хорошо бы смотрелась на эпатажном политике, но не на стеснительном молодом человеке. Конрад съежился при мысли, что послезавтра он должен будет прийти в таком наряде на работу и, возможно… нет-нет, непременно станет предметом насмешек сослуживцев.
– Тебе что, не нравится? – разочарованно спросила мать. – Это же классика!
