– С огнем комсомольским в груди, – поддакнул Филипп.
– Да хоть бы и так! – закипел Серега. – Глупо подозревать нас в государственной измене! Нас унесло штормом, мы ни в чем не виноваты.
– Это мы знаем, – вздохнул Ахмет. – А компетентные органы даже не догадываются.
– В борту есть пробоина, – напомнил Филипп, – свидетельствующая о том, что мы хотели выброситься на берег.
– Это положительный момент, – согласился Ахмет. – Но все равно как-то зыбко.
– А помнишь, Серега, мы как-то спорили, – напомнил Филипп. – В войну люди тысячами попадали в плен, и всех их автоматически объявляли изменниками Родины. Ты орал с пеной у рта, что это правильная политика партии.
– Разумеется, – фыркнул Серега. – Раз попал в плен, значит, предатель. Бейся до конца, погибни в бою, в крайнем случае застрелись, но только не попади в позорный плен.
– А то, что брали контуженых, раненых, кончались боеприпасы, нечем было обороняться и застрелиться, у людей просто не было сил и возможности что-то предпринять, – это ты в расчет упорно не брал. Мол, единичные случаи, нисколько не влияющие на общее положение дел.
– Ты к чему? – насторожился Серега.
– А ты подумай. Четверых караульных волей обстоятельств унесло в океан, они не предатели. Но хоть лбом о стену бейся, чтобы это доказать.
– Но это же другое! – возмутился Серега. – В нашем случае обязательно разберутся, поймут, что мы ни в чем не виноваты!
– Другое, говоришь? – хмыкнул Филипп. – Разберутся? А почему же в тех «единичных случаях» не разбирались? И не надо сваливать на неразбериху войны. Из немецких концлагерей в аналогичные советские людей отправляли пачками после войны, особо не разбирались. И не ори, Серега, что я антисоветчик, ничего подобного. О таких перегибах говорил еще Хрущев на двадцатом съезде. Партия согласна, что при Сталине переборщили, и нужно долго разгребать это дерьмо. Так что мои слова – никакая не крамола.
– Может, подеретесь? – с надеждой пробормотал Федорчук. – Хоть какое развлечение. Рыцарский турнир, то, се. Я вообще не понимаю, о чем вы тут надрываетесь. Конечно, нас найдут, во всем разберутся, сейчас же не война. Если не подохнем тут от голода, пока нас искать будут…
– А Гончарову-то досталось, поди, – сменил тему Ахмет и злорадно захихикал. – Будет знать, напыщенный гусак. Побежал к бабе, караул бросил, то есть грубо нарушил положение устава. А теперь ни караула, ни баржи. Пусть отвечает по всей строгости. Вы только прикиньте, пацаны. Органы будут досконально разбираться во всем случившемся, почему солдаты пропали, а он целый, где был, как допустил? Обязательно всплывет романтическая история, раскрутят весь клубок, красота! Жену его вот только жалко, несчастная женщина.
Тема оказалась занятной. Солдаты отвлеклись, припомнили похождения сержанта, который примчался на баржу за несколько минут до катаклизма, изгнанный девчонкой с красивым башкирским именем. То есть успел к самой раздаче. Он тоже ответил бы по всей строгости, а так обошлось. От коллектива не отрывался, отлично проводил время…
Вечером двадцать шестого января на судне воцарилась паника! Возмутителем спокойствия стал Серега Крюков. Он ворвался на кубрик, где товарищи пекли картошку, взбудораженный, весь на нервах, и стал орать, что с крючка минуту назад сорвалась громадная рыбина! Он ее почти вытащил, она болталась над бортом, упитанная, просто красавица, вдруг махнула хвостом, сорвалась и ухнула обратно в пучины! Вот несчастье! Возбужденные товарищи бросились на палубу, едва не затоптали его. Возможно, у Сереги действительно что-то сорвалось, рыбина сбежала в океан вместе с гвоздем и веревкой. На палубе валялась погнутая удочка-труба, а на ее конце болтался разлохмаченный обрывок. Серега в отчаянии плясал, хватался за голову, порывался перелезть через борт, испытывал такой трепетный экстаз, что товарищам пришлось его оттаскивать. Люди перегибались, всматривались в мутные воды.
– Она что, идиотка? – зачарованно шептал Полонский. – Клюнуть на голый гвоздь!
– Так она ни разу в жизни гвоздя не видела, – фыркнул Федорчук. – Вот и стало дуре интересно.
Серега отчаянно заикался, разводил руками, показывая, какая рыбина у него сорвалась. Люди возбудились, бросились за веревками, гнули гвозди, точили их о наждачный камень. Затулин притащил еще одно «удилище», насквозь проржавевшее и весьма похожее на коромысло. Крутили паклю, пожертвовав остатками свиного жира. Закинули обе удочки и напряженно уставились на воду. Временами поводили «леску», проверяя, не потяжелел ли гвоздь. Текли минуты, но ничего не происходило. Руки затекли от напряжения. Надежда сменялась разочарованием. Второй идиотки в обозримом пространстве не нашлось, а первая, видимо, была слишком испугана, чтобы дважды попадаться на одну и ту же удочку.
– Дьявол, да тебе померещилось, – разочарованно шептал Полонский. – С голодухи чего только не нафантазируешь!
– Померещилось?! – Серега в возбуждении чуть не врезал ему по челюсти. – Да что ты понимаешь?! Я рыбу поймал! Вот такую! – Он снова показывал, злясь, что товарищи ему не верят.
– Послушайте, мужики! – Федорчук замороченно тер лоб ладонью. – Это, конечно, все хорошо, но мы вроде картошку оставили в печке, нет?
Бойцы взревели в четыре глотки. Да пропади она пропадом, эта рыбалка! Про картошку в буржуйке совсем забыли! Будь проклят горе-рыбак! Они побросали удочки, бросились в кубрик, выли от отчаяния, обнаружив в печке сморщенные угольки. Солдаты вытаскивали их, перебрасывали с ладони на ладонь, лихорадочно дули, ели картошку в неочищенном виде – горелую, усохшую, насквозь пропитанную соляркой, проклинали свою забывчивость и товарища, который их так некстати отвлек.
А посреди ночи их разбудил душераздирающий вопль! Парни очнулись, уставились друг на дружку при огоньке догорающей свечи. Страшные, опухшие лица, воспаленные глаза. Их было трое, и снова в компании не хватало Сереги! А с палубы неслись пронзительные вопли, резали слух. Снова этот неугомонный!..
– Может, поймал чего? – с надеждой вопросил Федорчук. – Он ведь говорил перед сном, что спать не хочет, еще немного порыбачит.
Отталкивая друг дружку, забыв обуться, солдаты устремились на палубу и встали, впечатленные зрелищем.
– Офигеть!.. – ошарашенно пробормотал Федорчук. – Картина Падло Пикассо.
– Пабло, – машинально поправил Полонский.
– Какая хрен разница!
Ночь была в разгаре. Море монотонно вздымалось. В разрывах между облаками горели нереально яркие звезды. Посреди палубы разгорался костер. Груду березовых чурбанов, облитых маслом, бойцы сложили несколько дней назад и накрыли брезентом. Рядом с занявшимся пожарищем подпрыгивал и истошно вопил, махая руками, ефрейтор Крюков! В отблесках пламени казалось, что он исполняет зловещий экзотический танец. Появление товарищей его нисколько не смутило. Его лицо было обращено к морю, он прыгал и истошно голосил.
– Господи, закопайте кто-нибудь это сокровище, – пробормотал Полонский. – Что-то шарики разбежались у этой страстной натуры. Эй, Серега, ты развиваешь координацию и паранойю?
– Да пошли вы все! – взволнованно плевался Серега. – Я видел судно, ей-богу, пацаны, я видел судно! Красный огонек вон там, совсем недалеко! – Он тыкал пальцем в море, а ноги продолжали его подбрасывать. – Честное слово, пацаны, я думал, что немного посижу, порыбачу. Ничего не клевало, чуть вздремнул, а когда проснулся – смотрю, огонек вон там. Да что вы стоите, зенками лупаете? – разозлился он. – Я точно говорю, там было судно! Кричите громче, они должны услышать!
Он охрип, уже не мог кричать. Люди прозрели. А вдруг?.. Чем черт не шутит? Никакого огонька в темноте не просматривалось, но парни стали дружно орать, семафорить конечностями, прыгать. Серега кинулся к костру, принялся ворошить ногами разгорающиеся чурки, чтобы быстрее занялся огонь. Несколько минут на палубе дрейфующей баржи царило форменное безумие. Солдаты корчились, орали простуженными голосами на фоне дрожащего пламени. Но снова ничего не происходило! Помощь из мрака не шла. Опомнившись, Ахмет отдал приказ всем заткнуться. Воцарилась тишина. Люди вслушивались в приглушенный рокот океана.
Потом сержант повернулся и мрачно уставился на нервно дрожащего Серегу.
– Что? – выкрикнул тот.
– Ничего, – вздохнул Ахмет.
– А что это было, пацаны? – задумался Федорчук.
– С Серегой происходит что-то пугающее, – удрученно вымолвил Полонский. – То рыбу поймает, а потом она куда-то пропадает, то красные огоньки в голове блуждают.
– Сам ты псих! – взвился оскорбленный ефрейтор. – Это у вас в головах непонятно что блуждает, а с моей все в порядке! Нет у меня галлюцинаций, ясно? Я зуб даю, что видел судно! Вот как вас сейчас вижу!
– Ты видел огонек, – напомнил Ахмет.
– А что это, по-твоему? – надрывался Серега. – Просто так огоньки по океану бегают? Киты светятся?
