Я – ужасный, гадкий человек. Я ненавижу свою мать.
Алешенька, как мне тебя сейчас не хватает!
17 октября 1915 г. Суббота
Папа – золото! Мой милый, добрый, умный папа! Мы с ним проговорили полвечера, и он сказал, что будет платить мне за уроки у Кольцовой-Селянской! Только я ничего не должна говорить матери. Папочка, чудесный мой, как я тебя люблю!
Во вторник первое занятие.
18 октября 1915 г. Воскресенье
Сегодня опаздывала на репетицию, мчалась что есть духу, споткнулась, и тетрадь с ролью выскользнула на землю! Кошмар! Сразу села на нее – прямо на грязный тротуар. Все оглядываются, как на сумасшедшую. А я посидела, отдышалась и вприпрыжку побежала дальше. Почти не опоздала!
Алеша сегодня очень плохо выглядел. Он простыл и чихал. Я хотела увести его домой, но он досидел репетицию до конца.
Катин Виктор играет Добчинского и Бобчинского – находка нашего режиссера, что обоих играет один актер. Виктору и не нужно ничего специально играть – он и так Бобчинский и Добчинский в одном лице.
Оглоблина по уши влюблена в Кострова – опять краснела без конца, путала роль. Костров наконец не выдержал, взорвался, стал бегать по сцене, кричать на нее: «Выходишь на сцену – откуда? Из какой жизни? Что было за кулисами? Что ты там делала? Спала? Вот и появись заспанной, шлепая туфлями, волоча юбку! Ты жила за сценой – вот эту жизнь и принеси!» Она, конечно, в слезы. Ему пришлось просить у нее прощения. Даже стал на колени, когда та собралась вовсе уйти. Сумасшедший дом!
19 октября 1915 г. Понедельник
Ходили с Алешей в «Возрождение». Фильм смотреть было интересно, а пересказать – ерунда какая-то. У скульптора Марио есть невеста, но он встречается со своей бывшей возлюбленной Стеллой. Свадьба не состоялась, и Марио в отчаянии уходит в монастырь. Там он работает над статуей. В это время в монастырь приезжает веселая компания, с ней Стелла. Она узнает Марио и пытается его соблазнить: «Ты меня не можешь забыть! Черты статуи – мои!» Тут он хватает молоток, разбивает скульптуру, потом убивает Стеллу, а сам бросается со скалы.
Вышли, идем под дождем. Весь Ростов под зонтиками и в галошах. Прижимаюсь к Алеше и думаю: какая-то там не любовь, а чушь. А любовь – вот, здесь: он и я.
Неужели Алеша действительно хочет пойти на войну? Как он может вот так взять и оставить меня?
20 октября 1915 г. Вторник
Только что вернулась от Нины Николаевны. Какая она необыкновенная! Старая, но красивая, грациозная, умная! Знала всех!
И как все-таки несправедливо устроен мир! Все это никому больше не нужно! Вся ее жизнь, весь ее опыт, вся ее красота, все ее слова, знания, память о людях, истории – все уйдет вместе с ней!
О Кадминой, знаменитой певице, с которой в юные годы была дружна: «Дуреха! Отравилась на сцене спичками из-за отвергнутой любви!»
О себе: ушла из театра, потому что не хотела заканчивать комической старухой.
О партнере: «У него не должно быть потных рук».
О сценическом имени: когда стала актрисой, родня матери заставила ее переменить фамилию, чтобы не позорить семью. «Главное – чтобы совпадали инициалы, из-за меток на белье и вензелей на ложках».
Еще она мне сказала: «У тебя есть талант, деточка! Но этого мало. И трудолюбия мало. И любви к театру тоже мало. Всего мало! Нужно, чтобы горе постучало в твою дверь, – нужно все пережить и все узнать – и то, что не нужно знать, – тоже».
Зачем мне горе? Не хочу никакого горя!
У нее на подоконнике в большом горшке ничего нет, просто земля. Спросила: «Нина Николаевна, что это?» «Посадила косточку от лимона и загадала: если вырастет деревце – буду жить долго. Старушечья глупость».
На комоде фотография – ее второй муж, актер Селянский, очень красивый мужчина. Она увидела, что я разглядываю его, и рассмеялась. Стала рассказывать, какой он был пьяница. Что-то натворил, попал под суд, и перед слушанием дела адвокат ему говорит: «Только ни слова от себя! Вот я написал вам текст – выучите и сыграйте!» Оправдали. «Была его лучшая роль!»
И все объяснила мне про Хлестакова. Все очень просто! Я влюбляюсь ни в какого не в Хлестакова, а в Петербург – в ту далекую, настоящую жизнь! И даже не в Петербург, а просто в свою любовь. Я влюбляюсь в любовь! Так вдруг стало все понятно!
Вспоминала приезд Сары Бернар в Одессу. Французской знаменитости устроили обструкцию из-за ее еврейского происхождения, и на Дерибасовской кто-то даже бросил в ее карету камень. Бернар была в то время худая и рыжая. Все говорили о ее эксцентричности, что спит в гробу, ходит дома в костюме Пьеро. «А на самом деле – просто ломака. И ее хваленый голос в подметки не годился Ермоловой!»
Слушала и думала: неужели это просто зависть старой неудачницы? Одной все – мировая слава, успех, а другая прозябает на старости лет в каком-то Ростове. А таланта у нее, может, не меньше было, чем у знаменитой Сары Бернар. Так в чем же дело? Почему судьба одних жалует, а других наказывает?
Судьба моя! Будь ко мне ласкова! Пожалуйста! Ну что тебе стоит? Дай мне все!
24 октября 1915 г. Суббота
Утром проснулась, и первое, что увидела, – пылинки в горке света. Получилась как горка поперек комнаты – из солнца и пыли, прочная, упругая – вот бы по ней скатиться!
Как здорово вот так просыпаться – возвращаться откуда-то в себя: надевайтесь, мои ручки, надевайтесь, мои ножки! – и знать, что тебя уже поджидает любовь!
Алешенька! Свет мой! Как же я тебя люблю! Как же я жила без тебя? Без твоих голубых глаз! А как они умеют менять свой цвет! Как я люблю смотреть, как они то сияют лазурью, то становятся серыми, то совсем чернеют, когда расширяется зрачок.
С Женей все было так сложно – прижаться, поцеловать, – а с Алешей так хорошо, так легко! Ужасно только, что не умею ему показать всей нежности, любви, преданности.
Как хорошо проснуться и знать – сегодня его увижу!
4 ноября 1915 г. Среда
Домашние уроки Нины Николаевны: я осталась одна дома – нужно было прибрать – и вот стала представлять себе, что служу у какой-то сварливой барыни и она ходит за мной и ворчит, что я все не так делаю, – и то сделай, и там подотри! Сама с собой разговариваю.
А потом опять стала думать о нем. И вот села записать просто, что я его люблю.
5 ноября 1915 г. Четверг И смех и грех! По пьесе я должна упасть «как подкошенная» – и вот вечером репетирую в своей комнате, вырабатываю падение – прибежала испуганная мама: «Что случилось?»
7 ноября 1915 г. Суббота
Оказывается, мама Алеши – эпилептик. Мы сидели у него в комнате, когда его позвал брат. Прибежали, она лежала на полу в припадке, вытянувшись, будто ее, как тетиву, натягивали на невидимый лук. Изо рта шла пена – я вытирала платком, а Алеша держал голову. Глаза закатились, она обмочилась, потом, после припадка, лежала как труп.
Бедный Алеша! Он так страдал!
14 ноября 1915 г. Суббота
Сегодня произошло что-то ужасное. Мне кажется, я даже не осознала еще толком весь ужас. Но такое ощущение, что внутри, в душе, уже все им заражено.
Репетицию, как всегда, начали с упражнения – нужно было сыграть, будто персонаж только что убил свою любовницу. В соседней комнате убил, а теперь к нам вышел. Мы падали с хохоту под стол, особенно когда убийцу играл Виктор – он изображал, что расчленил ее и съел. А потом Костров мне сказал сыграть то же самое: я только что за дверью убила любовника. И вот я вышла в коридор, и вдруг меня как парализовало. Я – убила? Любовника? Какого любовника? Как это – убить? Как это – любовник? Алексей мне – любовник? Оттуда зовут, а я все стою. И понимаю, что ничего такого никогда не сыграю. И не могу, и главное – не хочу. Костров недовольно: «Ну где же ты?» Я отшутилась, крикнула им: «А я его отравила, а потом сама отравилась и лежу мертвая рядом».
Все смеялись, а мне вдруг стало страшно.
Господи, неужели я – не актриса?
17 ноября 1915 г. Вторник
Перечитала и ужаснулась самой себе: о какой ерунде я пишу! Сегодня Алеша сказал, что уходит на фронт. Уже все решено. Он не говорил мне до последнего – не хотел расстраивать.
Была у Нины Николаевны и никак не могла собраться. Она сразу заметила, что со мной что-то не то, и была очень недовольна.
«Каждая актриса хочет сыграть настоящую женщину, влюбленную и несчастную». Не понимаю. Это неправда. Так не должно быть. Почему настоящая женщина должна быть влюблена и несчастна, а не влюблена и счастлива?
Она показывала мне что-то перед зеркалом – у нее в гостиной огромное трехстворчатое зеркало, в котором можно видеть себя во весь рост во всех поворотах. Я смотрела на нее и думала: какая она старая и никому не нужная. И не дай Бог дожить до этого. А она вдруг будто прочитала мои мысли, сказала: «Была, как ты, молодая, красивая и боялась старости – вот Бог меня наказал». И добавила: «Лучше быть старой, чем мертвой. Но это тебе еще не понять».
Читала монолог и вдруг разревелась – из-за Алеши. Нина Николаевна на меня закричала, хлопнула ладонью о стол: «Нельзя плакать по-настоящему! Пусть публика думает, что ты плачешь, сама же ты не должна плакать!» Я не могла больше продолжать урок, ничего ей не стала объяснять, извинилась, что плохо себя чувствую, и ушла.
