И джазовая композиция приобретает законченный вид при нужной комбинации всех её элементов. Так, нечленораздельные выкрики и маловразумительные речевые конструкции, не имеющие значения, будучи выдернутыми из контекста; вплетенные же в структуру пьесы, создают неповторимый образ музыкального произведения.
Таким образом, джазовое произведение не может быть причисленным к метафизическим «вечным ценностям» искусства – отчужденным от своего создателя и опредмеченным художественным актам прошлого и будущего. Поэтому её нельзя зафиксировать в нотах и в точности воспроизвести вновь. Джазу осталось лишь настоящее, лишь живое и преходящее спонтанное музыкальное событие. И, может быть, поэтому, по своей интенсивности и тотальному воздействию джазовое переживание сравнимо лишь с переживанием живого жизненного события. Отсутствие у джазовой пьесы прошлого и будущего делает джазовую творческую активность похожей на саму жизнь, в которой прошлое и будущее реально воспринимаются как настоящее, которого уже нет, и как настоящее, которое еще не наступило.
Проводя аналогию с джазом, каждый жизненный шаг можно сравнить с джазовым произведением: оперируя набором понятий, знаний, кейсов (cases – жизненные случаи, свои и чужие, то есть свой и чужой опыт), под влиянием первичного чувственного импульса или некоей структурной идеи, человек интегрирует жизненные синтагмы и жизненная ситуация приобретает законченный вид при нужной комбинации всех её элементов.
Это похоже на решение задачек по физике – о чём Андрей говорил Кате в своё время (физика была его любимым предметом в школе). Для этого не нужно вдаваться в условия, это лишнее. Необходимо собрать все формулы, которые относятся к данному случаю, вставить в них известные данные, скомпоновать полученные уравнения в систему, и решать её алгебраически. Самое главное, таким образом, отвлечься от внешней стороны проблемы, отбросить лишнее, и вычленить суть вопроса. Далее задача сама решится по формуле.
…Тихо тянулось утро. Дождавшись восьми часов, Андрей позвонил в прокат автомобилей, с которым у него был заключен договор и попросил подать к воротам Центрального кладбища Форд Мондео. Ему ответили: «В течение полутора часов, вас устроит?» Его устроило.
Выждав положенное время, он попрощался с Катей, покинул могилу, и, опустив на глаза тёмные очки, медленно двинулся по тропинке. Могила Кати вновь вызвала в нём неповторимые переживания, и, двигаясь по немым аллеям, он подумал, что эти переживания – единственные стоящие в его тусклой жизни, что они – как одинокий свет среди дороги ночью: свет отдаляется тем больше, чем дальше от него уводит путь. Но всё же, как бы далеко Андрей ни ушёл от связанных с этими переживаниями событий, обернувшись, каждый раз он видел этот свет таким же ярким.
Деревья простирали над могилами свои ветви, их длинные тени ложились на землю. Шум листвы расплывался в голубом воздухе. На главной аллее кладбища Андрея настигло СМС. Он сдвинул очки на лоб, вынул из кармана телефон, раскрыл сообшение. Полученное известие вызвало довольную улыбку. Краски мира стали ярче, резче, он услышал пение птиц, возносивших к голубому простору гимн пленительной свободы. Случившаяся с ним проблема получила иное преломление; однозначно, у теперешнего его существования были свои плюсы.
Андрей вышел за ограду, оставив позади толпу могил, и подошёл к белому Форду Мондео, который узнал по номерам – он уже брал эту машину для поездки в Казань.
Оформив документы и расплатившись, он попрощался с сотрудником проката автомобилей и уселся за руль. Ярко светило солнце, на мгновение Андрей зажмурился, и в радужных кругах, мелькающих перед глазами, увидел сладострастно изогнутое Танино тело, и почувствовал, как его охватывает острое, горячее желание. Потерев веки, он проморгался, надвинул на глаза темные очки, завёл машину, поднял стекла, включил кондиционер и, проехав по Рионской улице до пересечения с проспектом Маршала Жукова, повернул влево, а домчавшись до Самарского разъезда и объехав по кругу мимо поста ГАИ, выехал на Шоссе Авиаторов. То была дорога на аэропорт – прямая, как стрела.
Сейчас он был далёк от мыслей о своей личной жизни, призрачная неверность которой занимала его всю прошедшую ночь – вся эта необычайная история, изобилующая экстазами и муками; главное для него сейчас – добиться ультимативных успехов в бизнесе, вот на чем необходимо сосредоточиться. Ему не приходиться перешагивать через себя, заставлять себя это делать – он любит свою работу, и привык, что называется, у станка искать ключей от замкнутого рая. Просто нужно упорядочить свою хаотическую деятельность и выбрать одно-единственное центрообразующее направление деятельности.
Компаньоны предоставили ему широкую свободу творческих исканий – ну так надо употребить время и силы на то, чтобы загрузить голову знаниями, может даже получить второе высшее образование вместо того, чтобы плодить убыточные проекты.
Но прежде чем приступить к этой новой, упорядоченной жизни, нужно хорошенько отдохнуть, собраться с мыслями и привести в порядок нервную систему, ибо сказано: чтобы хорошо работать, надо хорошо отдыхать. Он стал чувствовать городскую тоску сильнее, чем она есть на самом деле, а тоска и скука не может и не должна составлять часть его вселенной. Всё сильнее ощущалась потребность бывать на природе.
Он выехал за город. Пепельный цвет дороги и унылые серые поля вокруг подействовали на него усыпляюще. Изнуренный бессоницей и алкоголем, он почувствовал, что его охватывает сон. На секунду он заснул и проснулся от сигнала – вильнул и чуть не врезался в обгонявшую машину. С величайшим усилием он стряхнул с себя сон и сделал посильнее кондиционер, чтобы не не дай бог не заснуть снова. На спидометре было 140 км/час, но у него сохранялось неверное впечатление о медленности всего происходившего. Ему ужасно хотелось спать, это желание наполняло его тело и его сознание, и от этого всё казалось ему томительным и долгим, хотя в действительности не могло быть таким.
Приехав в аэропорт, Андрей поставил машину в тени деревьев рядом с гостиницей, которая находится напротив здания аэровокзала. До нужного рейса оставалось достаточно времени, он завёл будильник, откинул спинку сиденья, и моментально заснул.
…Когда он проснулся от звука будильника, проспав отмеренное количество времени, первым его душевным движением была радостная мысль о том, что его главный инструмент – его мозг – находится в превосходной форме… но продолжает зависеть от другого инструмента. Между ними должна быть гармония, сыгранность; и та импровизация, которая сейчас затевается, как раз будет этому способствовать.
Андрей чувствовал, как к нему возвращаются силы и жизнь. В его возвращении к действительности было что-то мажорное, он укрепился в мысли, что его усилия воли восторжествуют над всеми сложностями, которые на него навалились, и всё, что так неотступно преследует его теперь, исчезнет не на время, а навсегда. И тогда начнется настоящая жизнь.
Всё же он не до конца проснулся и пребывал в лихорадочно-дремотном состоянии. Он чувствовал, что взгляд его застилает как бы туман, мешающий различать окружающие формы, и он никак не мог его рассеять. Солнце царило над всем – огромный огневеющий шар, висящий над сожженной землёй. Но Андрей видел сизо-серые слои печального неба, замыкаемые бескрасочно-тусклым горизонтом. Здание аэропорта и гостиницы, подъездная аллея, обсаженная тополями, автостоянка – окружающий мир чувствовался как бы сквозь пелену тумана и в бесформенности своих очертаний рисовался воображению погруженным в первичный хаос. И сквозь мутный туман на него смотрели с упреком серо-зеленые глаза.
Шум приземляющегося самолёта напомнил о цели приезда в аэропорт. Мир, окутанный мглою, немного прояснился. Среди серого мрака мелькнул кусочек лазури, выглянул робкий солнечный луч, блеснула полоска лётного поля, и этой кроткой улыбке пейзажа вторил телефонный звонок. Андрей ответил.
– Я прилетела! Ты меня ждёшь? – услышал он женский голос. Серая муть застилала свет. Казалось, всё вокруг расползлось в сером тумане. Ответив, Андрей завел будильник еще на десять минут – позволил себе ещё немного поспать. Чтобы через положенное время подскочить от звука будильника, как от выстрела – нечего тут валяться, так ведь всю жизнь можно проспать! Выйдя на улицу, ступив на раскаленную землю, он почувствовал себя, как в пароварке. Удушливо палило солнце. Окружающий мир приобрёл для Андрея призрачно-картинный характер, что явилось темным и неверным ощущением, это была очевидная ошибка его усталых мускулов, его зрения, его слуха, всего этого воспринимательного и несовершенного аппарата. Он медленно поплёлся, влача за собой бесформенную тень, в сторону зоны прилета. При этом ему смертельно хотелось спать, казалось что самое большое счастье, какое только может быть, это вернуться в машину с работающим кондиционером, развалиться на откинутом сиденье и мгновенно заснуть, забыв обо всём решительно. Но именно этого не следовало делать в свете намеченного путешествия, и он продолжал идти сквозь горячую и сонную муть, глотая слюну и протирая глаза. Его усталое лицо, встретив усталых таксистов, прибавило им печали. Андрей шёл, устало переставляя ноги по горячему асфальту. Ему оставалось пройти тридцать метров до ограды, за которой начиналось лётное поле, как вдруг железная дверь открылась, и оттуда стали выходить прибывшие пассажиры. Их встречали знакомые, и таксисты тут как тут бойко предлагали свои услуги. Андрей прибавил шаг, и тут среди толпы он увидел Урсулу – в короткой маечке, джинсах в облипку и босоножках на платформе; ребенок с широко распахнутыми глазами, который внезапно начал жить по сценарию страны чудес. Светлые пряди волос обрамляли её лицо с тонкими незаметными ангельскими чертами, ниспадали волной ей на спину. Её движения были проникнуты какой-то тайной музыкой. Пожалуй, лучшая из всех девушек, которых не зовут Татьяна Кондаурова – и это самая δляΔская правда! Неисчерпаемый источник наслаждения. В этот момент Андрей, наконец, обрёл ускользающую от него ясность сознания, окончательно рассеялся тот легкий и непрозрачный туман, который окружал его во время кратковременного душевного недомогания.
