Паэруй попытался улыбнуться. Я набралась наглости и погладила его по руке. А потом решила, что стать их приёмной дочерью не отказалась бы.
– Выражаю вам свои глубокие соболезнования. Надеюсь, что теперь вашему сыну легче. Его не должны наказывать за суицид. Никто не обязан терпеть жуткие боли без смысла. В аду место тем, кто издал такой вшивый закон. По радио недавно передавали – известный учёный-ядерщик тоже добровольно ушёл в мир иной. Дядина жена сказала, что её отец знал этого человека. Вам, конечно, от этого не легче. Но хуже всего страдать, когда другие радуются жизни.
– Да, я такой не один, – согласился Григорян. – У тех несчастных тоже были родные. Но меня это не утешает. Теперь вот нужно лететь в Краснодар. Раз к жене не пускают, поеду сейчас за билетом. Только доктора дождусь, и с передачей что-нибудь решу. Пусть хоть в холодильнике оставят. Может, для других сгодится. Все люди есть хотят, пока живут…
Паэруй взглянул на часы. Они были командирские, еще с советских времён. Как и все лётчики, он поворачивал часы циферблатом на внутреннюю сторону запястья. Мог бы давно купить другие. Но это был подарок коллег, с которыми Григорян работал на ликвидации землетрясения 1988 года. Какая пропасть лежит между нами! Ему тогда было пятьдесят лет. А я родилась только через три года.
– Ох, побегу я! Доктор ждать не будет. У него больных много. Номер моего мобильника помните?
– Нет, к сожалению. – Я очень этому удивилась. – Вы не давали.
– Вот моя визитка, здесь всё есть. Звоните, если что. Я в Краснодар ненадолго – только с сыном попрощаюсь. Думал, он год-другой ещё протянет. И врачи подтверждали, что ресурс есть. Летом хотели вместе с Чарной съездить к нему. Теперь вот придётся планы менять.
– Паэруй Аветисович, вы не стесняйтесь! Если нужно помочь по хозяйству, я готова. Ближайшие дни проведу в Москве. Понятно, что вам тяжело. А я знаю всякие лайфхаки…
– Чего знаете? – Григорян задрал свои соболиные брови.
– Бытовые женские хитрости. Они позволяют быстро решать мелкие проблемы. Давно живу одна – приходится крутиться.
– Люблю таких людей, как вы, – растроганно сказал Паэруй. – У курдов есть поговорка. «Кто сказал и сделал – человек. Кто не сказал и сделал – лев. Кто сказал, но не сделал, – осёл». Так вот, сейчас вокруг одни ослы. Почти никому нельзя верить. Это, вроде, уже норма – пообещать и не выполнить. Марианна, вы совсем другая. Молча сделаете, и всё. Пожалуйста, оставайтесь такой. А то и жить незачем будет. Спасибо вам!
– И вам спасибо. – Я отвернулась, закусила губу. – Вы понимаете всё. А меня так много обсуждали и осуждали. А вы сейчас так правильно всё сказали. Как только вернётесь, сразу звоните. Я буду ждать.
Жаркий солнечный полдень резал мне глаза. Хотелось нырнуть в метро, в прохладу, чтобы немного прийти в себя, наметить планы на будущее. Сейчас я по прямой линии двину к Полинке. Следователь Алсу Валиулина передала мне куклу. Она же позвонила в больницу и попросила пропустить без разговоров.
2 июня (день). В больнице мне выдали халат, бахилы и шапочку на голову. В провожатые назначили медсестру. Проходя мимо зеркала, я увидела свою физиономию и пришла в ужас. Глаза заплыли, губы раздулись – как будто меня искусали пчёлы. Всю дорогу я тихо плакала из-за свалившихся на меня известий. Но всё-таки не ожидала, что так подурнею. Без звонка Валиулиной меня сюда точно не пропустили бы. С такой рожей и в полицию угодить можно.
Пока ждала медсестру с нужного мне отделения, смотрела телик в холле. Показывали город Металлурга – Екатеринбург. Вчера там прошло молитвенное шествие школьников по случаю успешного окончания учебного года.
Рядом со мной, на диване, переживали две врачихи. Их дети как раз сегодня сдавали ЕГЭ по математике. Русский язык сдали 25 мая. Теперь до получения аттестата остался последний рывок. Я в душе позавидовала этим деткам. За меня во время сдачи экзаменов никто не болел. Правда, горевать долго не пришлось – явилась медсестра.
– Жалко девочку – хорошенькая, умненькая, – тараторила она немного погодя. Мы протискивались мимо инвалидных колясок, каталок и родителей с детьми на руках. – Никаких оснований держать её в больнице. Заболевание у ребёнка хроническое. Травм нет. Только вот куда её выписывать? Плачет всё время, маму зовёт. Чужие родители с ней возятся, таскают на прогулки. Полиночка – всеобщая любимица, поверьте…
– Я верю. Она очень славненькая, – согласилась я. – А родственников ищут – не беспокойтесь. Но это не так просто. Они, понимаете ли, с Украины…
– Конечно, конечно, мы всё знаем. Ребёнок ни в чём не виноват. И будет находиться здесь, сколько потребуется. Даже фонд благотворительный подключился. «Спасение», кажется. Как раз оттуда, из Донбасса. Вы куда, девушка? Нам дальше по коридору. Палата в самом конце.
Мне показалось, что нарисованный на голубой стене Микки-Маус вырос в полтора раза и хлопнул глазами. Приземистая широкоплечая медсестра, наверное, приняла меня за чокнутую. А тут ещё ресницы, моя всегдашняя гордость, стали больно колоть глаза. Всё-таки, наверное, кроме слёз ещё какой-то аллерген виноват. Ведь всё вокруг цветёт и пахнет.
– «Спасение»? – Я пыталась говорить спокойно. – Они уже приходили к Полине?
– Два раза, – пожала плечами медсестра. – Дело в том, что Полиночка знает Ирину и льнёт к ней. Главное ведь, чтобы ребёнок не плакал и не боялся. А после визитов Ирины Полиночка спокойная, хорошо кушает…
Чему я, спрашивается, удивляюсь? Бабульки ведь говорили, что Ирина с мужем часто навещали Великойских. Конечно, Полинка их знает. Но это ещё ни о чём не свидетельствует. Э-эх, поговорить бы с этой женщиной! Или, наоборот, благоразумнее затаиться? Надо обсудить это с Дроном. Самостоятельно принять решение я не могу.
– Вот сюда, прошу! – Медсестра открыла дверь в светленькую палату с четырьмя кроватками. Окно было распахнуто в садик, где звонко галдели маленькие пациенты – из выздоравливающих. – Ой, а где Полина? Тут к ней пришли.
Около трёх беленьких кроваток с решётками сидели родители. Только одна постель – Полинкина – была пустая. Я облилась холодным потом и вцепилась в сумку с куколкой. После всего, что произошло за последнее время, я уже не верила в хорошее.
– Её Ирина гулять унесла, – сообщила мать Полинкиной соседки. Это была тщедушная девочка лет трёх, с жидкими волосами. – Во дворик они ушли минут десять назад.
– Пойдёмте, я покажу! – И медсестра закрыла дверь.
Посередине палаты, среди наваленных горой игрушек, сидел на пластмассовом горшке мальчик лет двух и задумчиво смотрел в окно. Его мамаша, сидя на стуле неподалёку, слушала через наушники плейер.
В коридоре три родительницы наседали на женщину-врача. Как я поняла, они требовали разрешить детям пользоваться планшетами в больнице. Они якобы без игр не могут жить и никогда не поправятся. Вспомнив жалобы старушек на скамейке, я замедлила шаг и прислушалась.
– И не думайте, и не мечтайте! – зычным голосом отвечала статная брюнетка в нежно-зелёном халате. На шее у неё висел стетоскоп. – Вам нужно получить отсюда здоровых детей? Или, в случаем случае, тяжелых неврастеников? Вы как себе это представляете? Ваши ненаглядные монстров будут громить, и другим детишкам покою не дадут. Они тогда и ночью не угомонятся. Без того почти у всех гиперактивность. Вам самим-то не жутко? Сегодня они играют в «Расстреляй автобус», а потом учителей или товарищей в школе «мочканут». Такие примеры уже были, между прочим. А то и дома бойню устроят – это тоже очень вероятно. Дети должны знать не только слово «хочу», но и слово «нельзя». Каждый тут пуп Земли, даже не подозревающий, что вокруг тоже люди…
– Пойдёмте скорее, – поторопила медсестра.
Я припустила вдогонку. Толстуха дождалась меня, и мы пошли рядом.
– Ирина – беженка из Луганска. Очень симпатичная и приятная женщина. К нам ещё и до поступления Полиночки приезжала. На работу хотела устроить тех, кто оттуда прибыл. Мы нескольких взяли – санитарками, дворниками. Одного мужчину – электриком. И сменщица моя родом из Углегорска. Это – бывшая Хацапетовка…
Мы вышли во дворик, где вокруг клумбы с петуньями стояли скамейки. На каждой из них сидели мамаши с детьми. И только на одной, отдельно – молодая женщина с Полиной на руках. Обняв девочку и наклонившись к ней, женщина что-то оживлённо рассказывала. Потом начала болтать Полинка – хоть и шёпотом, но увлечённо, охотно. Женщина поцеловала её в макушку, обняла крепче. Сегодня малышке сделали «хвостики». Наверное, ей стало жарко под копной золотистых волос.
– Вон они, – указала медсестра. – Как раз подсесть можно. Бегите скорей, а то другие место займут…
– Да, иду! Спасибо, что проводили.
Медсестра ушла, но я сразу не бросилась к Ирине. Сначала изучила её издали. Это была хорошего сложения особа, к тому же очень обаятельная. На вид лет тридцати. Черты её лица, далеко не правильные, говорили о лёгком, несколько сентиментальном характере. Ирина Рындя постоянно морщилась, словно намереваясь вот-вот заплакать.
