Выйдя в коридор, я занялась обычными делами. Очень боялась, что «объект» очнётся и выйдет, но его не было. Выждав положенное время, я заглянула в комнату – якобы для того, чтобы забрать чашку. Работающий планшет лежал на столике. Сам Матвиенко, в одежде и обуви, спал на кровати, хрипло дыша. Горечь кофе начисто отбила привкус клофелина. Кроме того, «НН», видимо, и так страдал гипотонией. Да и клофелин в вертепах разврата был просто убойный.
Уединившись в подсобке, я достала сою «трубу», набрала номер брата.
– Привет, я сегодня пораньше освобожусь. Приезжай, встретишь меня.
Это было условная фраза. Ещё раз заглянув к Матвиенко, я поняла – он вырубился капитально. Пока не нарисовался «Уильямс», я унесла чашку с блюдцем на кухню, чисто их вымыла. «НН», оказывается, выпил кофе до дна, включая осадок. Да, Ирина Рындя говорила, что он очень жадный…
Богдан понял, что «объект» в хостеле, и его можно брать. Единственное, о чем не догадывался мой брат – что Матвиенко в бессознательном состоянии. И это оказалось очень кстати. Как выяснилось вскоре, на случай ареста «НН» заготовил ампулу с ядом. Он не должен был попадаться живым. Таково было требования Металлурга и прочих «авторитетов», доверивших Финансисту свои дела.
Когда Николай Николаевич Матвиенко продрал глаза, вокруг него стояло много народу. Причём это были отнюдь не соседи по хостелу и не обслуживающий персонал. Не нашлось среди них и верного «Уильмса». Два человека в синих робах с красными крестами собирали свои чемоданчики и уже готовились уезжать.
Пятеро мужчин в штатском терпеливо ждали, когда «клиент» очнётся. Конечно, сначала в хостел сорвались собровцы, перепугав до визга дам и введя в ступор мужчин. Ведь у Финансиста могли быть охранники помимо «Уильмса», которого, кстати, не задержали. Скорее всего, свита «смотрящего» под шумок скрылась через чёрный ход. Во всяком случае, никто не поднял стрельбу и вообще не оказал сопротивления…
22 июня (день).
– Ну что, Микола, удивлён? – насмешливо спросил генерал Грачёв, устраиваясь за столом. – Не всё коту творог, пора и жопой об порог? Теперь убедился, что неправильно сделанный анализ ведёт к повторению ошибок? Небось, думал, что мы не можем?..
– Я о вас вообще не думал, – с невыразимым презрением ответил Матвиенко. Было заметно, что он давно отвык от такого с собой обращения.
– Обо мне – возможно, – легко согласился Грачёв. – А вот про Оксану точно вспоминал. Скажи спасибо, что её нет здесь…
– Это ещё вопрос, кто должен «спасибо» говорить, – в том же гадливом тоне ответил «НН». – Её родственников в Донбассе наши ребята давно хотели прижать. Я не разрешил, дурак! И вообще, благородство меня сгубило. Племянник-то её теперь в графском замке живёт. Ему двадцать скоро. Я всё знаю.
– И радуйся, что хоть этот грех на душу не взял! – назидательно сказал Грачёв.
– Что-то не очень мне радостно, – признался Финансист. – Но должен признать, что проиграл профессионалам. Память у вас блестящая, и креатив на уровне. Как вы меня вырубили классно! – «НН» похлопал в ладоши. – Чистая работа. Це перемога чи зрада? Никак не могу разобраться.
– А ты как думал? Не зря свой хлеб едим. Взяли бы и раньше, да ты свалил вовремя. А теперь решил «ридну неньку» продать подороже?
– Это ваша Оксана пиндосам продаётся, а я за Родину воюю. Да, не всем в окопах сидеть. Надо и «бабло» где-то брать. Любая война дорого стоит, пусть даже и гибридная.
– Ну, для тебя-то она – мать родна. – Грачёв внимательно оглядел задержанного. – Заматерел ты немного. Хотя для сороковника жидковат, конечно. Зато вертеться ловко умеешь. Как писал Джек Лондон: «Бывают люди настолько гибкие, что могут приспособиться к любым формам человеческого существования». Похоже, ты из таких. Может, подумаешь над моим предложением?
– Сначала я должен его услышать, – немного мягче сказал Матвиенко.
– Если пойдёшь на сделку со следствием, можем освободить тебя от наказания по делу девяносто шестого года. В 2011-м по нему истёк срок давности. В то же самое время мы имеем право не применять к тебе закон об истечении. То есть можно поступить и так, и этак. Всё зависит только от тебя.
– Вы меня совсем за идиота держите? – рассмеялся «НН». – Лучше я пойду по «мокрухе» двадцатилетнего розлива, где всего один труп, чем сейчас повешу на себя целое кладбище.
– Дело твоё, – сдержанно ответил генерал. – Насильно спасать тебя никто не станет.
– Не всё так однозначно, – немедленно парировал Финансист. – Никогда не говори «никогда». Что же касается младенца… Вон, даже на благополучном Западе отцы и дяди запихивают детишек в бэби-боксы – по самым разным причинам. Одному хлопчику уже полтора года было. Какой-то родственник хотел завладеть наследством. Так что совесть меня не мучила.
– А что любимую девушку убил?..
– Девушку! – фыркнул «НН». – Она родила в пятнадцать лет. И тогда жила сразу с тремя.
– Всё равно – человека.
– Аффект от ревности многое извиняет, – дёрнул щекой Матвиенко. – Вам ли меня не понять, Всеволод Михалыч? – И заговорщически подмигнул.
– Почему именно мне? – Голос генерала странно дрогнул. Я вообще удивлялась тому, что дядя ведёт себя так смирно с этим подонком. Другого он давно вмазал бы в стену.
– Как мужчине, конечно, – пояснил Финансист. – И вообще, всё в этом мире относительно. К примеру, запросто можно стрельнуть сигарету на улице. Но если кто-то ест шоколад, и ты попросишь кусочек, на тебя посмотрят, как на больного. Так и здесь. Просто сложилось определённое общественное мнение. Оно, конечно, важно, но моё мне нравится больше. К слову, народец – паршивая штука. Люди как дети – опасны сами для себя. Они издавна нуждались в мудрых пастырях. А овцы не могут воспитывать пастуха, правильно?
– А ты, я вижу, философ, Микола. – В голосе генерала я опять уловила растерянность. – Расскажи хоть, как пришёл к этому. Чем занимался после убийства и побега?
– Поскольку тут срок давности тем более миновал, можно припомнить, – протянул «НН». – Сначала торговал биодобавками. Вернее, распространял их на улице, ходил по домам. Потом мой босс сбежал в Германию, и я с ним.
– А там чем промышляли? – Грачёв едва не зевал. – Автомобилями, конечно?
– Так точно! – весело согласился задержанный. – Договаривались с владельцем о покупке у него авто по цене ниже рыночной. Потом перегоняли покупку в Россию. Этим лично я занимался. Мне другой паспорт сделали сразу же. Дальше – растаможка, постановка на учёт. И – продажа ничего не подозревающему гражданину. После этого немца ставят в известность, что машина прошла «очистку». И он может подавать заявление о краже, чтобы получить страховую компенсацию. А потом «тачка» всплывает в полицейской базе данных как разыскиваемое транспортное средство. Думаете, мне было стыдно? Ошибаетесь. В те годы у честных людей таких денег не было. А жуликам поделом…
– Так тебя, оказывается, ещё и наградить нужно? – удивился генерал.
– От вас дождёшься… Я имею в виду государство. Я верил, что мне станет лучше, потому что хуже уже некуда. И добился в жизни кое-чего. Мать моя не в халупе без удобств теперь живёт, а в трёхэтажном коттедже. Женился я, детей уже трое. Маленькие, правда, но вырастут. Знаете, какую песню поют у нас в Донбассе? Называется «Шахтёрская лирическая».
– Ну, спой, что ли, – попросил генерал. – Интересно.
– «Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был?» – довольно-таки приличным тенором затянул Микола.
Многие наши попсовые «звёзды» не годились ему в подмётки. Да и Лемешев с Козловским остались далеко позади. – «Только тот ценит солнце и высокое небо, кто поднялся с зарёй на-гора!» Так вот и я – ценю свою нынешнюю жизнь. Первая «Ауди»-сигара у меня именно тогда появилась. Рухлядь, а сколько радости! Мой отец был гросс, и дед, и прадед. Кто погиб в забое, кто умер от силикоза. А что они имели? Рукомойник в огороде, сортир на задах? Только кучу почётных грамот и профессиональную гордость? А ведь гросс, Всеволод Михалыч, это элита. Горный разведчик. Он проектирует ходы в шахте, первым спускается в забой. А Родина наплевала на моих предков. И я решил иначе жить. Видно, Господь сжалился, вразумил. Я дал обет людям помогать, если разбогатею. Ведь не садист, не урод какой-нибудь, чтобы бессмысленно убивать. Но если кто нарвётся…
«НН» замолчал, перевёл дух, выпил полстакана воды. Грачёв молчал, задумчиво глядя в окно.
– Так вот, теперь я стою на горе и смотрю вниз. Все в моей семье спускались, а я поднялся к совершенно иной жизни. И никогда не сдам тех, кто мне её обеспечил. А потом ещё и землякам моим помог в лихую годину. Да, война кормит того, кто в ней прописался. Но это ещё не значит, что меня можно на понт взять. Как известно, самые преданные друзья – те, кто от вас зависит. А я завишу от многих сильных мира сего…
