Когда взрослые поправляли неправильно произнесённое тобою слово, ты, помолчав некоторое время, очевидно, произносила его мысленно правильно, а потом обращалась к окружающим:
– Какая Цили глупенькая, она говорит так, хотя правильно надо говорить по-другому.
А когда тебе указывали на неправильное поведение, ты обычно задумывалась на некоторое время и не всегда соглашалась с тем, что тебе говорили. Но и тогда, когда ты соглашалась с мнением взрослых, ты говорила:
– Какая Цили плохая, она всё делает так, как нельзя, а хорошие дети делают хорошо.
Дьюри потерял нить, почему-то начал вспоминать детство Чиллы, он умолк, но не успокоился. Читая дневник, ему что-то хотелось ей объяснить, в чём-то возразить. Наверное, поэтому он снова начал вспоминать былую жизнь, но на главный для себя вопрос он так и не ответил. Дьюри снова обратился к страницам дневника:
«..Не могу понять, зачем моим родителям дети?»
– Эх, дочка, если бы ты знала, насколько глуп твой вопрос? С таким же успехом, ты могла меня спросить: зачем я дышу? Но я постараюсь тебе ответить. Больше всего на свете я любил твою мать, без неё я не мыслил жить на свете. Ты этого не поймёшь никогда. Ты начисто лишена этого чувства. Я не хочу тебя обижать или умалять твоё достоинство. Ты очень хорошая девочка, добросовестная, с огромным чувством ответственности. Ты намного лучше меня и своей матери. И если бы на свете было много таких людей, как ты, люди жили бы намного лучше, правильней. Но любовь – это другое, что-то необъяснимое. Я, быть может, и не смогу тебе объяснить, что это такое, но знаю одно, что без этого чувства жизнь была бы как у кроликов. Если меня спросят, счастлив ли я? Как ты думаешь, что я отвечу? Не догадаешься. Мой ответ будет не «да», а «ОЧЕНЬ». Смешно? Нисколько, для того, кто прожил жизнь. Чем я счастлив? Тем, что разбазарил родительское состояние, ничего не нажив? Тем, что стал пьяницей? Тем, что у меня есть дети, которым я ничего не могу дать? Нет, нет, нет!!! А чем? Тем, что я был мужем твоей матери…. Женщины незаурядной…. Женщины, без которой немыслимо было жить… После возвращения её из Будапешта я ничем не мог её привязать к себе, кроме вас, хотя прекрасно понимал, что и эта связь не самая прочная. Чем можно было её удержать? А самое главное, ради чего всё можно было выдержать. После того как она чувствовала, что беременна, она сразу теряла всякий интерес к мужчинам, переставала жить своей жизнью и жила только интересами будущего ребёнка и заодно и нашими. По-моему, самые счастливые дни для всех в семье приходились на периоды начала её беременности до конца кормления ребёнка.
Дьюри ещё немного подумал, хотел ещё что-то добавить к своему мысленному монологу, но, не найдя подходящих слов, решил продолжить чтение:
«…Меня часто поражало отношение Ицы к нашей кошке, и поэтому, увидав в её дневнике несколько строк о кошке, я с интересом прочла бы их, однако решила, чтобы не зависеть от её мнения, написать самой о кошке, а затем прочитать те записи из дневника Ицы и сравнить их.
Итак! За всю свою жизнь я ни разу не видела, чтобы Ица хоть раз погладила Цили, а ведь насколько я помню, она принесла её котёнком в дом. Папа и я привязались к кошке, особенно папа, а Цили платила каждому своей любовью в той мере, в какой её получала. Больше всех она любила папу, потом меня и почти не замечала Ицу. Когда подросли Габи и Тыко, они потеснили меня. Однако папу, Цили по-прежнему любила больше всех. Ведь бедное животное не могло знать, что именно папа утопил тогда ещё слепых котят, и возил её саму в ветлечебницу на операцию. Возможно, Цили и не была бы так привязана к нему, но кошки не умеют думать. После потери котят Цили долго не могла успокоиться. Никого она не замечала, даже пищу не принимала – искала котят. В этот период я даже начала бояться её. Появлялась она внезапно, двигалась крадучись, с сосредоточенным взглядом, как будто впереди видела цель. Иногда забивалась в угол и мяукала, да так, что хоть из дому беги. Мама в этот период вообще не появлялась дома, жила у своих родителей, потом и меня взяла к ним. Не помню, сколько времени мы жили у деда с бабушкой, однако, когда мы вернулись домой, кошка вела себя уже совершенно по-другому. Она почти не появлялась во дворе, стала пугливой. Она поправилась, но вздрагивала при резком звуке и сломя голову неслась куда-то. Когда я поинтересовалась, чем вызваны эти перемены, мне сказали, что она вскоре успокоится, но, чтобы больше не повторялась история с котятами, её возили к ветеринару, иными словами, у неё больше никогда не будет котят. Я её тогда немного пожалела, очевидно, для приличия, но в душе обрадовалась, что тех ужасных дней больше не будет, но с годами мне больше и больше было её жаль. Нам, без сомнения, было лучше так, ну, а ей? Она перестала выходить во двор, боялась животных, особенно котов. Вместо того чтобы ловить мышей, она играла с мячом или другой небольшой игрушкой, подвешенной на ниточку. Страшно много спала. Иногда, видя её спящей, мне казалось, что она видит сны о своей молодости. Уйди она от нас сразу после потери котят, может, и прожила бы нормальную жизнь, а то искала она их в доме и, возможно, даже ждала помощи от нас, именно от тех людей, которые и лишили её потомства. И получила помощь!»
«… Я не люблю кошек. Они мне напоминают наглых людей, не то, что собаки, особенно немецкие овчарки, в них помимо ума и преданности много такта. На животных я люблю смотреть, любоваться, в редких случаях ласкать, но не ухаживать за ними. Как-то раз, выходя из дома, у калитки я нашла котёнка, он симпатичный и так жалобно мяукал, что я взяла его на руки, приласкала, а затем и напоила молоком. Уходя по делам, я решила подбросить его соседям, но он так сладко спал, свернувшись в клубок рядом с тарелкой молока, что я пожалела его тревожить и ушла. Котёнок вскоре стал любимцем Чиллы и Дьюри, он им не давал проходу, требуя, чтобы они с ним играли. Очевидно, игра им настолько понравилась, что когда по какой-то причине котёнок исчезал, они направлялись на поиски. Эти игры вошли в привычку, что никто и не заметил, что котёнок вырос и превратился в громадную кошку, которая начала вскоре мне действовать на нервы. Потом начали выть коты, и вскоре она „осчастливила“ нас своими котятами, от которых надо было избавляться, а потом пришлось её стерилизовать. Я бы, конечно, не писала об этом так подробно, если бы не увидела в этом свою постоянную ошибку. Я часто уступаю, помимо моего желания, тем, с кем не согласна, тем, кто мне противен, тем, кого жалею, только чтобы поскорее избавиться от неприятного разговора, не задумываясь о последствиях, за которые приходится платить и порой очень дорого».
Цили чувствовала, что Дьюри читает о ней. Как обычно лёжа у Дьюри на коленях, она спала, но сон полон опасных видений, она часто вздыхала и никак не могла удобно устроиться на привычном месте. Дьюри гладил её, стараясь успокоить не то её, не то себя. Прочитанное напомнило ему не самое приятное прошлое. До появления в доме котёнка он даже не знал, как он вообще относится к семейству кошачьих. Видеть он их, конечно, видел, даже знал примету насчёт чёрного кота, но в неё не верил. Каждой весной он слышал мартовские оргии котов во время любовных игр. Одним словом он их видел, но не замечал, не испытывал ни любви, ни ненависти, не интересовался их жизнью. После возвращения их с Балатона в доме появился новый питомец. Принесла его Ица. Чилла с рёвом отстояла его пребывание в доме. Постепенно и Дьюри стал играть с котёнком, так как тот не упускал случая напомнить о себе и своём желании играть. Вскоре, по возвращению домой, Дьюри уже искал котёнка, если тот вдруг не появлялся сразу, как только Дьюри переступал порог дома. Это единственное существо в доме, которое радовалось в любое время дня и ночи контакту с любым членом их семьи, кто только ни пожелает. Но как водится, согласно эгоизму любящего Дьюри казалось, что это его привилегия. А когда котёнок подрос и превратился в огромную, пушистую кошку, Дьюри настолько привязался к ней, что каждый вечер, посадив её себе на колени, и гладя её роскошную белую шерсть, делился с ней своими радостями и неприятностями, испытанными за день. Излияния его были длинными, под конец которых кошка просто засыпала, Дьюри успокаивался и тоже быстро засыпал. Такие откровения случались, если день выдавался, довольно бурным. Но настало время, когда Цили перестала быть игрушкой. У неё появилась своя, кошачья жизнь за стенами дома, она исчезала неизвестно куда, являлась под утро, а то и в середине следующего дня. По двору начали шнырять коты. После первой бессонной ночи из-за Цили, Дьюри решил запереть её в комнате. Как только стемнело, коты устроили во дворе такой концерт, а Цили так страстно отвечала им из комнаты, что её пришлось выпустить. На этом кончилась его «воспитательная работа», но отнюдь не тревоги. Он понимал, что Цили скоро «осчастливит» котятами и надо будет от них избавляться, Ица их не выдержит. Поэтому он начал расхваливать Цили своим знакомым в надежде на то, что кто-то захочет взять её котёнка, но никто не соглашался. В тот день, когда котята появились на свет, Ица решила уйти из дому, заявив, что вернётся только после того, как Дьюри избавится от них. Он уверял её, что ей не стоит уходить, так как процедура займёт у него не больше нескольких минут. Ица с удивлением посмотрела на него, но ушла. Как только дверь калитки закрылась за Ицей, Дьюри бросился к Цили и её котятам. Он их ещё не видел, но уже ненавидел. Ица из-за них ушла из дому. Когда он увидел котят, ещё мокрых, мяукающих, слепых, никакого хорошего чувства в нём не шевельнулось. Было только отвращение. Он направился к старой бочке, которую уже давно хотел выкинуть, и решил наполнить её водой. Бочка была сухой. Чем больше он заливал в неё воды, тем больше из неё выливалось. Дьюри злился. К нему на помощь пришла Чилла, и откровенно радовалась струйкам воды. Они промокли до пояса, но так и не смогли наполнить бочку. Вода уже не выливалась струйками из щелей, а медленно струилась со всей поверхности бочки. Чилле стало неинтересно, и она ушла. Дьюри вскоре последовал её примеру. Переодеваясь, он решил дождаться, когда Чилла заснёт. Дюри надеялся, что к тому времени рассохшаяся бочка настолько пропитается водой, что будет удерживать её дольше, и тогда он быстро покончит со всем этим… Ночь он просидел, не сомкнув глаз. Несколько раз он подходил к Цили, но стоило ему увидеть её, измученную, но полную забот о своих детёнышах, он немедленно отступал в нерешительности. И снова принимался искать то спасительное решение, которое избавит его от каких-либо действий. Он готов был на всё, даже на исчезновение своей любимицы Цили, но только без его участия. Под утро, когда Цили заснула, он забрал у неё котят и бросил в бочку с водой. Даже сейчас, спустя столько времени, он с ужасом вспоминал эту картину. Звёзды погасли, исчезла луна, которая мешала ему своим холодным светом, солнце ещё не появилось. Было непривычно тихо. Он котят нёс через свой двор, в котором вырос, как вор, как преступник, крадучись, затаив дыхание, боясь звука своих шагов. И чем дольше всё это длилось, тем невыносимее становилась для него ситуация. Вначале его собственные шаги, казалось, звенели на весь город, затем всплеск, падающих в воду котят оглушил планету, а затем нескончаемый вой Цили облетел всю галактику. Такой ценой он вернул Ицу домой, а она только внимательно посмотрела на него и, ничего не сказав, прошла к себе в комнату. Ему хотелось крикнуть ей, рассказать, что он пережил ради неё, но Ице, очевидно, было неинтересно. Или она знала, что он уже способен для неё на всё, что он – в её полной воле. Поэтому с ним можно и не считаться.
