Последние дни дали много пищи для размышлений. Угрызения совести по поводу того, что я ничего не делаю, гасились твердым желанием начать с понедельника новую жизнь.
Новая жизнь подразумевала ранний подъем, бег и утренний контрастный душ, тренажерный зал и бассейн, автошколу и курсы английского языка. В отношениях с окружающими – четкая установка на «не дать себя в обиду», при этом подчеркнутая вежливость и доброжелательность.
С последним-то проблем не будет, это уже в крови. А вот не давать себя в обиду – над этим еще работать и работать.
* * *
В шесть утра сработал будильник. Вставать не хотелось. Кругом темень. Отопления пока не дали.
Поеживаясь от холода, я сел.
В голову пришла спасительная мысль: можно поспать еще полчаса, полутора часов на все хватит. В темноте нашарил телефон, с ненавистью выключил будильник и переставил на полчаса вперед. Потом со спокойной душой отключился.
В полседьмого в мой сон вновь ворвался писк. На этот раз я уже решил было вставать, но тут услышал, что за окном льет дождь. «Елки-палки, да кто же в дождь бегает-то?» – подумал я и, ничуть не сомневаясь в верности решения, вновь перевел будильник, уже на семь утра. «Ограничусь на сегодня душем», – решил я.
В семь будильник не зазвонил. Он вообще не включился, потому что я его переводил во сне. Иногда со мной такое случается: я сплю и что-то делаю в полной уверенности, что это реальная жизнь.
А проснулся я от стука за окном. Какая-то ворона упорно долбила мой карниз.
– Червей там нет, – лениво сказал я вороне и ахнул.
На часах без пятнадцати девять. О нет! На девять назначена планерка с генеральным во главе. Очень быстро вскочил, наспех почистил зубы и умылся, надел новый костюм и бегом на улицу. Так торопился, что даже забыл про новый парфюм. И только на улице вспомнил, что оставил дома папку с документами.
Пришлось вернуться. Пользуясь случаем, опрыскал себя туалетной водой и вновь, перескакивая через ступеньки, помчался вниз.
На улице я на секунду задумался, как добираться: на метро или на такси. Такси – это пробки, но гарантия того, что доеду чистым и не мятым. Метро – быстрее, но ко всему это еще и давки, так что на работу могу явиться совсем непрезентабельным. Еще раз пожалел об отсутствии своей машины. И выбрал такси.
* * *
На работу я опоздал почти на час. Как назло, на вахте был Жорик.
– Здорово!
– Здорово, Резвей. Опаздываем? – взглянув на часы, спросил Жора. – Так и запишем.
– Пиши-пиши. Планерка началась?
– А то! Уже час как началась, – нехорошо улыбнулся Жора. – Да не волнуйся, ты же у нас нынче борзый, тебе все с рук сойдет.
Препираться не было времени. Бегом поднялся к себе, снял пальто, схватил папку с планами и отчетами, перекрестился и рванул к генеральному.
В приемной сидела Маргарита, секретарша шефа. Милая девушка, одна из немногих в офисе, кто относился ко мне по-человечески. Взглянув на меня, она чуть задумалась, потом, как будто поняв, кто перед ней, защебетала:
– Ой, Сережа, что же ты так опаздываешь? Шеф сказал тебе домой звонить, я звоню – никто не отвечает. Звоню на сотовый, а тут ты сам объявляешься.
– Пробки, Ритуля, пробки, – успокаивая дыхание, ответил я. – Все там?
– Все! Без тебя начали.
Подошел к двери, отдышался, поправил галстук и, постучавшись, вошел.
– Здравствуйте, Станислав Евгеньевич! Прошу прощения за задержку.
– Сергей, здравствуй, – сухо сказал шеф.
Наш шеф, генеральный директор и учредитель компании, Станислав Евгеньевич Кацюба, на директора был абсолютно не похож. Он смахивал на борца, штангиста, криминального авторитета, но не на директора медиахолдинга. Впечатление усиливали лысая бугристая голова и заросли бровей.
Он и был когда-то штангистом, наш Стас, как мы его за глаза называли. Успешным, победителем союзных чемпионатов. Но пришли новые времена, и Стас решил попробовать себя в бизнесе. В девяностые многие пришли в бизнес. Не все смогли выжить, пробиться. Стас смог.
У шефа живой ум, он рассудителен и неравнодушен к новому. Мы одними из первых в городе запустили вещание в сети, завели электронные версии изданий для планшетов и смартфонов, использовали новые каналы коммуникаций – и для себя, и для заказчиков. Я помню, как при мне Стас убеждал одного из крупнейших заказчиков – владельца сети кинотеатров – перераспределить бюджет с билбордов на интернет-продвижение.
Стас никогда не жалел денег на семинары, наше обучение, новейшую технику. Да и вообще к нам шеф относился как к партнерам по команде, а не как к наемным сотрудникам.
Так что я удивился, когда он сказал:
– Сергей, думаю, нужды в твоем присутствии на сегодня нет. По вашим проектам уже отчиталась Лидия Романовна. Ты можешь идти.
Фрайбергер победно улыбалась. Во рту у меня пересохло, кровь прилила к лицу, но я нашел в себе силы попрощаться. Ни на кого не глядя, вышел из кабинета.
Понедельник, конечно, день тяжелый, но жизнь я сам себе осложнил. Это факт.
После того как меня с позором прогнали с планерки, я с камнем на сердце пошел к нашему кабинету. Мне не хватало воздуха, захотелось проветриться. Я вышел на улицу, добрел до скверика, где несколько дней назад сидел с Лехой, и долго думал.
Ничего страшного не случилось, совещание у шефа было обычным делом по понедельникам. Поэтому я собрался и вернулся в офис.
Перед дверью выронил папку, и из нее посыпались отчеты и графики. Когда я аккуратно, стараясь не помять страницы, собирал все, услышал за дверью оживленный разговор. Обо мне.
Первая мысль – как ни в чем не бывало войти в кабинет. Ведь подслушивать нехорошо. Но потом стало любопытно. «Никогда никому еще не мешало знать истинное отношение окружающих к тебе», – подумал я. Очень тихо подкрался на корточках к двери и стал слушать. Пару выпавших страниц оставил на полу: если бы кто-то увидел меня в таком положении, у меня была бы возможность хоть как-то объяснить свои действия. За дверью слышался голос Бородаенко:
– …обнаглел он совсем! Заметили, как он разговаривает теперь? А ходит? Словно аршин проглотил. Ты бы видел, Панченко, как он оделся сегодня! Когда на планерку опоздал. Вырядился, как на свадьбу. Лопух. Еще и духами облился: несло он него, как от парфюмерной фабрики.
– Саша, ну зачем ты так, – перебил мягкий вкрадчивый голос Гараяна. – Все люди меняются, и Сережа – не исключение.
– Да он же чмо, Левон, – с нескрываемым презрением в голосе сказал Панченко. – Жаль, я не видел этого цирка. Он что, думает: нарядился как клоун, одеколоном побрызгался – и крутой стал? Лох он, и относиться к нему надо как к лоху.
Я слушал и чувствовал, как лицо заливается краской. Сердце сильно колотилось, я боялся, что его стук слышно там, за дверью. Я старался успокоить дыхание, но ничего не получалось. Страшно захотелось курить.
– Да, может, просто влюбился парень, – предположил Гараян. – Я когда на Миленку запал, тоже расфуфыренный ходил. А вспомни себя, Саша, когда ты за Маргаритой ухаживал. Я тебя тогда еще первый раз побритым увидел.
– Кстати, Александр Витальевич, – встрепенулся Панченко, – у вас что-то было с ней?
– Конечно, стажер. А ты думал? Что я, как Резвей, буду годами вокруг Лидки виться? Цветы, ресторан, переспали – и все, прости-прощай, мы разошлись, как в море корабли.
– Ну, вы орел, дядя Саша! – сказал Панченко.
– Да, стажер, я такой! – подтвердил Саня.
И оба заржали.
– Помню, как-то бухали мы… Где-то полгода назад, помните? Тебя, Панченко, тогда еще не было у нас, можешь не тужиться, не вспоминать. Резвей еще тогда был с нами, Левон, ты-то должен помнить. Потом он упился в хлам, ползал вокруг Фрайбергер на коленях и шептал: «Я люблю тебя, Лида!»
Радостный гогот ударил по ушам. Я помнил ту историю смутно, уже почти забыл, поскольку действительно выпил тогда сверх меры.
– А Лидка что? – спросил Панченко.
– Лидка? Лидка сказала ему что-то типа: «Повторишь это, Резвей, когда будешь трезвей». Резвей стал рубаху на груди рвать, копытом бить, что трезвый он, как стеклышко, а потом проблевался, лошара, прямо ей под ноги… Короче, лох – это судьба… Ха-ха!
Я и не заметил, как сзади подошла вернувшаяся с планерки Лидка.
– Резвей, что ты тут делаешь?
– Я? – пробормотал севшим голосом. – Ничего. Отдыхаю.
Я и забыл про выдуманную версию о подбирании выпавших отчетов.
Лидка насмешливо посмотрела на меня и сказала:
– Ну, отдыхай, отдыхай. Пройти дай только.
– Проходи, – прошептал я, собрал выпавшие страницы и, ничего не видя, двинулся по направлению к туалету.
Еле передвигая ноги, шел, шаркая, как старик. Из кабинета донесся строгий голос Лиды.
– Над чем веселитесь так, ребята? – строго спросила она. – Работы нет, что ли? Так я подкину!
– Резвея обсуждали, Лидия Романовна! – сказал Панченко. – Кстати, а где он?
