Самолет, тяжело подрагивая крыльями на бетонных стыках, тронулся к взлетной полосе. Он неуклюже катился на своих маленьких шасси. Рожденный летать ездить не любит, и, только оторвавшись от земли, он вздохнул с облегчением всеми турбинами. Теперь самолет дома, в своей стихии, в воздухе…
Саша прильнула лбом к иллюминатору. Ночной город медленно превращался в светящуюся карту Москвы и Московской области. Сначала крупную, а затем все мельче и мельче, пока ее не занавесили плотные фиолетовые облака…
Когда самолет набрал высоту и земля осталась далеко внизу, Сашины переживания тоже съежились, спрятались за ночными облаками. Не так все плохо, решила она. Команда у них дружная, все организовано, прилетит на место, выступит, ответит на вопросы, встретится с людьми и без мужа. Ничего ужасного не произошло. В конце концов, все решения принимаются в Москве. А поездка в Красноярский край – всего лишь запланированное рабочее мероприятие. Они проведут его как положено. И всё будет хорошо…
Она откинулась на спинку кресла и взглянула на монитор на стене. Рекламные картинки сменяли одна другую. Можно было посмотреть фильм, но ей не хотелось занимать голову чужими приключениями. Она вспомнила остросюжетное кино в соседней кабинке ВИП-зала из жизни обнаженных «поваров» и их ненасытной «дичи» и подумала о сексе. О том, когда он был у нее в последний раз. Не во сне, а реальный, с мужчиной, с мужем. Когда последний – точно и не вспомнила, давно, очень давно. А вот первый…
Быстро сменяющиеся рекламные ролики на мониторе потянули за собой картины ее памяти. Она провалилась в них, как в фильм, где сразу после названия и перечня фамилий создателя фильма герой и героиня знакомятся на горнолыжном курорте, упав друг на друга…
Их отношения развивались, но не переходили грань. Время шло, а они лишь слегка дотрагивались друг до друга и только целовались. Без пошлости, нежно, едва касаясь языков друг друга.
Первой не выдержала Люська. Через три месяца Сашиного платонического романа она заорала во весь голос:
– Нет, ну убей меня, я не понимаю! Как можно общаться с мужчиной, испытывать какие-то чувства, приближаться друг к другу и – ничего! Как это вообще может быть?
– Это сложно объяснить, – попыталась оправдаться Саша. – Когда люди понимают, что каждый из них друг для друга является чем-то особенным, что такого с ним еще не было, и они оба это чувствуют и понимают, всё остальное уходит на второй план…
Люська похлопала ресницами и пожала плечами. Она могла бы взлететь от удивления, если бы не низкий потолок в ее квартире…
О сексе они действительно даже не говорили. Легкое возбуждение от поцелуев на прощание превращалось в теплое ожидание новой встречи. Сашу это нисколько не смущало, ей хватало их духовной близости. Правильнее сказать, близость была не их, а ее. Она сама проделала этот путь, приблизившись к нему максимально. Темой их нескончаемых разговоров был он, и только он. И Александр все больше раскрывался ей навстречу.
Он рассказывал ей обо всех своих проблемах, поверял свою боль. Говорил о детстве, в котором было много переживаний, о том, как ему было тяжело в большом и чужом городе, как он был травмирован невниманием отца, обо всем, что с ним происходило. Она по-прежнему почти ничего ему не рассказывала о себе, только слушала.
Так продолжалось до тех пор, пока Александр уже не мог жить без ее внимательных и любящих глаз. Желание близости проявлялось в виде нежности, внимания, потребности друг в друге. Просто ему каждый день нужно было видеть ее и разговаривать с ней.
А в ее голове постепенно собиралась картина из маленьких пазлов под названием «Мой мальчик». К началу следующей зимы картина была почти закончена.
В центре ее был молодой мужчина, не знавший, в чем ценность отношений между мужчиной и женщиной. Он встречался с девушками и всеми силами добивался от них любви. Но когда получал, ему становилось скучно. И дело здесь не в удовлетворении инстинкта охотника, а в том, что для него существовало одно понимание любви – любовь к себе. И очередное подтверждение того, что его любят, давало ему дополнительный стимул испытать это чувство. «Если меня кто-то любит, значит, я хороший мальчик», – доказывал он. Кому? Очень скоро Саша поняла кому…
Весь смысл жизни Александра, всё, что он делал, сводилось к одному – сказать своему отцу: «Папа, посмотри, я хороший мальчик, я не такой плохой, как ты думаешь…» И папа, похоже, благосклонно принимал эти жертвоприношения, словно каменный языческий бог, равнодушно взирающий на убитых во имя него молодых красавиц.
Женского внимания и любви у Александра было в избытке – благодаря богу и папе у него были и внешность и деньги, но в его глазах ребенка всегда жила тоска. От женщины ему нужно было только одно. Совсем не секс. Его цель – получить подтверждение, что для еще одной он центр Вселенной. Женщина как ступенька на пути к себе, а не объект, с которым идут равными шагами навстречу друг другу…
Тогда же на одной из вечеринок Саша познакомилась с Лизой. Они сразу нашли общий язык. Лизин «коктейль» из финской рассудительности и еврейского задора не мог оставить равнодушным. После обмена любезностями Лиза заявила, посмеиваясь:
– Ну наконец-то у подружки Добродела обезображенное интеллектом лицо!
– А до этого что было? – заинтересовалась Саша.
– До этого были модельки сплошные. Такой жуткий трабл запоминать их тупые мордашки! Только, блин, выучишь, что она Маша, а там уже Даша. Найди пять различий!
– А ты давно его знаешь?
– Кого? Принца твоего? Да хрен знает, сколько лет уже.
– Значит, моделей было столько же – хрен знает сколько?
– Ну почему обязательно столько же? Есть и другие числительные… Например, хренова туча, – хмыкнула Лиза. А потом рассказала историю…
С последней девушкой Александр встречался долго. Месяца три. Лиза даже успела запомнить имя – Лена. У них все было так замечательно, что он сделал ей предложение. Они назначили помолвку, объявили об этом друзьям, но в день помолвки он позвонил утром и сказал: «Мы должны отменить. Прости, но мы друг другу не подходим…»
Когда она примчалась к нему в слезах, он не мог сдержать довольной улыбки, даже не подошел, чтобы успокоить… Девушка отравилась. Ее откачали, но «крышак конкретно уехал» – как выразилась Лиза. Она была в больнице, помогала Лене выбраться, поэтому в курсе подробностей.
Сашу не слишком шокировала эта история. Она не оправдывала Александра, но уже понимала. Понимала, что им двигало, что происходило в его душе, откуда взялось такое отношение к женщине. Из детства…
Маленький Саша рос в одной комнате с двумя женщинами – матерью и сестрой. Мать, часто ругаясь с отцом, переселялась к детям на несколько дней и недель. Маленького мальчика никто не воспринимал как будущего мужчину, которого нужно стесняться. При нем надевали и снимали нижнее белье, раскидывали колготки и ходили полуголыми. Подруги матери обсуждали мужчин и смеялись над ними.
Саша ложился спать и просыпался в мире вываливающихся из халата материных грудей, вечно голого живота сестры и бесстыжих откровений взрослых женщин. Для него женщина и стресс слились водно пугающее слово. Он испытывал отвращение к маминым подругам, нежность к сестре, благоговение перед матерью и ужас перед всем женским родом одновременно. Он жил под деревом с запретным плодом и смотрел на него, просыпаясь и засыпая.
И еще был отец, которому надо было доказать, что он одной с ним крови, как говорили звери на пластинке «Маугли», которую он заслушал до дыр. И он не знал, как это сделать…
В Москве они с сестрой сначала тоже жили в одной комнате, и до отца снова было не добраться. Рядом с ним все время была чужая, новая тетя. Первую женщину Александр познал в четырнадцать лет. Их со временем становилось все больше и больше. Он доказывал папе, что тоже может менять тёть. Но это не спасало его от страха перед ними.
Высокий и красивый, с выразительными грустными глазами, он боялся подпускать женщин близко. Секс для него стал не связью между полами, а методом доказательства. Сексом он одаривал. Он же принц, и как бы очередная девушка ни была хороша, это не сестра и не мама, она чужая и, значит, достойна только роли жертвы языческому каменному идолу.
Он добивался от девушки слов «я люблю тебя». Он ухаживал, дарил цветы и подарки, говорил, что они блестящая пара, не отпускал ее от себя ни на шаг, сдувал пылинки, целовал пальчики, носил на руках. Когда же она произносила заветные слова: «Я люблю тебя, я хочу быть с тобой», – он говорил ей жестко: «Извини, мы с тобой друг другу не подходим» или «Хорошо, но мы должны расстаться, я не готов…»
Ее слезы падали бальзамом на его душу. Он словно хвастался: «Папа, смотри, из-за меня плачет женщина! Вот насколько я хорош!» И шел к другому объекту. И так до двадцати шести лет, до того дня, когда въехал на горных лыжах в девушку, с которой почему-то не получалось повторить знакомый алгоритм действий. Возможно, потому, что она другая, или потому, что она старше и напоминала ему и сестру и мать.
