Монахи в синем ходили по двору, скрестив руки на груди и опустив скрытые капюшонами лица. Пройдя от одной стены до другой, они разворачивались и шли назад.
Это больше походило на тюремную прогулку, чем на ходячую медитацию. Тем более что и шагали они странно – не перекатываясь с пятки на пальцы ноги, как делают медитирующие, а резко опуская всю ступню на землю, словно солдаты на плацу. И они не сняли перед духовным упражнением обувь.
Признаться, мне в душу закралась тревога – я не был уверен, что передо мной настоящие монахи. Государственный переворот, как известно, – это нечто такое, что называют «воспаленным параноидальным бредом» за минуту до его начала и «долгожданной освободительной бурей» через минуту после. Любой потомок Павла Великого (даже настолько отдаленный, как я) всегда помнит о такой возможности.
Я собрался уже кликнуть стражу, когда мне доложили, что прибыл архат Адонис из Железной Бездны – и ждет аудиенции. Я догадался, что монахи – его свита.
Юка пришла в восторг и исчезла в своих гардеробах на целый час. Когда она появилась, на ней было совсем простое коричневое платье – вроде тех, какие девочки носят в школу. И вообще она выглядела чрезвычайно скромно. Но я уже знал, что скромная и неброская простота является сложнейшей разновидностью женского макияжа, поэтому не стал укорять ее за задержку.
Адонис ожидал нас в Малом Зале Приемов.
Он сидел в большом высоком кресле, где по этикету полагалось бы находиться мне. При нашем появлении он даже не встал. Но когда я увидел, сколько ему лет, я не испытал обиды.
Это был седой старик в синей рясе – такой же, как у монахов во дворе. На его правом плече поблескивал серебряный эполет и четыре вышитых под ним колеса – знаки ранга. Его лицо казалось задубевшим от ветра, а кожа имела странный бирюзовый оттенок. С первого взгляда делалось ясно, что это очень необычный человек.
Именно он прислал когда-то в Красный Дом усыпанного драгоценностями Франклина с разноцветной стеклянной гармоникой – в дар от Железной Бездны. После истории с Менелаем я не стал расспрашивать о подарке, решив, что Адонис, если захочет, вспомнит о нем сам. Но этого так и не произошло: видимо, канцелярия была права, и смысла в дарах действительно не следовало искать.
Мы с Юкой совершили простирание, как положено при встрече с архатом. Я вспомнил требуемый при обращении титул не без напряжения – урок этикета, где это проходили, примерно совпадал по времени с изготовлением моей последней рогатки.
– Прошу простить, Ваша Исчерпанность, что вас вынудили совершить это путешествие, – сказал я. – Я просто выразил вслух нескромное пожелание встретиться с вами, но никогда не посмел бы…
– Хватит, – ответил Адонис, поднимая руку. – Ты новый Смотритель и имеешь право знать все, что тебе хочется. Смотрители обычно вызывают меня, чтобы удовлетворить свое любопытство, а потом забывают о Железной Бездне. Они воспринимают наш огромный труд как нечто само собой разумеющееся. Знаешь почему?
– Почему?
– Потому что мы никогда никого не подводим. Про таких не принято помнить… Но я не ропщу. Наше дело – служить. Что именно ты хотел знать, Алексис?
Юка принесла с собой свой разобранный телефон – и я с поклоном показал его Адонису. Мне неловко было признаться, что я вызвал такого почтенного старика, чтобы развлечь свою подругу, и я решил чуть схитрить.
– Я часто вспоминаю уроки техники в фаланстере, где я рос, – сказал я. – В детстве я… ну, не я, а другие мальчишки, неважно, – открывали старые телефоны и приемники. Внутри был латунный цилиндр, а в цилиндре – бумажка с надписью на латыни…
– Мальчишки? – переспросил Адонис. – Может, скорее девчонки?
Я ничего не ответил, только покраснел. Архата трудно обмануть. К счастью, на помощь мне пришла Юка.
– Алекс выгораживает меня как может, – сказала она.
Адонис благожелательно кивнул. Похоже, Юка ему понравилась. Но она, в конце концов, была проектом таких же, как он, бритоголовых ребят – наверно, удивляться не стоило.
– Мы хотим знать, почему в телефонной трубке слышен голос? – продолжала Юка. – Почему на экране телевизора и вычислителя появляется картинка? И зачем эта надпись на латыни?
– Ты пробовала ее перевести? – спросил Адонис.
– Да, – ответила Юка. – Но не смогла.
– Эти надписи обычно зашифрованы, – сказал Адонис. – Главным образом для таинственности, другого смысла нет.
– А что там написано?
– Это молитва. Смысл примерно следующий – по повелению Ангелов четырех стихий да будет это устройство телефоном, работающим согласно комплекту технической документации номер такой-то, аминь… Раньше ухитрялись помещать в прибор саму техническую документацию, но с каждым годом приходилось писать все мельче, а бумагу делать все тоньше. Теперь это стало так сложно, что дается только ссылка на номер документа, хранящегося в департаменте Воздуха.
– А белые коробочки? – спросил я. – Зачем на них эмблемы элементов?
Адонис внимательно уставился на меня.
– Что тебе известно о происхождении нашего мира? – спросил он.
Я хотел спросить, что об этом известно самому Адонису, – но осекся. На плече старика были знаки достоинства одного из высших иерархов Идиллиума – наверняка он знал куда больше моего.
– Я получил посвящение от Никколо Третьего и от Ангелов, – ответил я. – Юка тоже.
– Хорошо, – сказал Адонис. – Если так, покойный Никколо должен был объяснить тебе, что мы прячемся в тени мира, от которого отпочковались два столетия назад. Когда я учу монахов, я сравниваю Ветхую Землю с небесной ширмой, заслоняющей нас от лучей Абсолюта.
– Что…
– Только не спрашивай, что такое Абсолют, – махнул Адонис рукой. – Просто представь себе жаркое безжалостное солнце. Ветхая Земля полностью открыта его лучам. Это мир жестких необходимостей и твердых причинно-следственных связей. Ветхая Земля как бы принимает удар космоса на себя, оставляя нас в тени. Поэтому Ветхая Земля ведет мучительный торг с материей за право пользоваться ее законами для своего блага, а мы свободны от этой необходимости.
– Так что это за белые штучки? – повторил я. – Почему они то большие, то маленькие?
– В белых, как ты выразился, штучках содержатся симпатические наполнители. Субстанции, через которые прибор связан с силами Огня, Воздуха, Воды и Земли. Энергии элементов, соединяясь, исполняются благодати и заставляют прибор действовать по назначению.
– Я ей так и объяснил, – сказал я, победоносно поглядев на Юку. – И в фаланстере нам говорили то же самое. Но если кто-то из учеников спрашивал, почему нельзя заставить телефон делать что угодно – например, летать по небу или превращаться по ночам в красивую девушку, – ни один преподаватель не мог внятно ответить.
– Зато всего через несколько лет тебе подарили именно такой телефон, – ответил Адонис и захохотал.
Смех у него был резкий и режущий, как будто он пилил жестяной лист ножовкой.
Я нахмурился, показывая, что шутка неуместна. Юка ничего не поняла – но на всякий случай улыбнулась.
– Извини, – сказал Адонис. – Не хотел тебя обидеть.
– Все в порядке, – ответил я. – Но я действительно не понимаю, что нас ограничивает. Почему эти телефоны, телевизоры и соковыжималки каждый год становятся немного лучше, но мы не можем сделать их какими хочется прямо сразу?
Адонис жалобно вздохнул.
– Ты неправильно ставишь вопрос, – сказал он. – Совсем как твои предшественники, Алекс.
– А как правильно?
– Правильно так – почему мы вообще такое можем? Почему мы в состоянии сделать телефон и телевизор, не вдаваясь в подробности?
– Почему?
– Да потому, – ответил Адонис, – что это уже кто-то сделал!
– На Ветхой Земле?
Адонис кивнул.
– Мы в некотором смысле паразитируем на них. Но выбора у нас нет. Никколо ведь рассказывал тебе историю новых созвездий? Которые хотели зажечь в небе вместо прежних?
– Да.
– С техникой обстоит точно так же. Мы можем лишь повторять формы, уже существующие в мире.
– Значит, все эти вещи придумывают на Ветхой Земле, – повторила Юка.
– Да, – ответил Адонис. – Только не спрашивай как – наши пути давно разошлись, и это будет сложно понять. Когда их инженеры, поторговавшись с материей и заручившись ее согласием, делают новый телевизор и телефон, нам достаточно знать, что материя не возражает. Разрешение распространяется на нас тоже. Точно так же медиумы Франца-Антона создавали когда-то горы и реки, не вдаваясь в тонкости геологии, поскольку горы и реки уже были в мире.
– Понимаю, – сказал я. – Но ведь можно предположить, что через десять лет телефоны и телевизоры станут еще лучше. И сразу написать самое продвинутое техзадание на латыни, а потом приложить к нему силу четырех элементов. Выйти из тени совсем чуть-чуть.
