Первый. Ничего, сеньоры поэты. Мы уже в списке. Из списка не вычеркнешь. Плывем, плывем… Новое время – новые люди!..Клянусь полным собранием своих сочинений, помяните мое слово, друзья, лет через пять этого «Дон Кихота» у нас надежно забудут!..
Третий. И у нас, и во Франции… и везде, где он есть.
Первый. Солнце село. Идемте спать. Все хорошо. Не турок же нам бояться.
Шум волн.
[2]
Обмануть обстоятельства
«Судьба, судьба» – слово вертится на языке, но впервые по-настоящему я задумался о судьбе четыре года назад, когда выносил из квартиры пятнадцатое ведро штукатурки. У нас рухнул потолок на кухне, покорежив стулья и стол, но никого не убив, потому что, несмотря на час ужина, ни детей, ни жены, вопреки обычаю, за столом не было. Грех жаловаться на судьбу. И вот опять же судьба: живу я в этой старой петербургской квартире с самого своего рождения (мои быстро взрослеющие дети тоже родились здесь), и вообще наша семья проживает в этих стенах уже более семидесяти лет! Моему отцу не было девяти, когда в 1932 он въехал сюда вместе с братом и сестрами и своими родителями, моими дедом и бабушкой. Правда, сейчас мой пожилой отец, инвалид войны, предпочитает большее время проводить в деревне, где, хоть и нет ни магазина, ни почты, ни аптеки, но и потолки все же не падают.
Кстати, об аптеке. Мы живем в бывшей аптеке. До тридцать второго года на месте нашей и соседской квартир была большая аптека, и, как недавно я узнал, называлась она «аптека имени Софьи Перовской». Ленинградские аптеки в конце двадцатых носили имена революционеров. Но если на улице Желябова закономерно находилась аптека им. Желябова, а на улице Слуцкой – аптека им. Слуцкой, не совсем понятно, почему аптека на Фонтанке, рядом с Обуховским мостом, на весьма почтенном расстоянии от улицы Софьи Перовской носила-таки имя этой Софьи Перовской. Не потому ли, что год постройки нашего дома – это год казни знаменитой народоволки – 1881? В том же году, между прочим, скончался Достоевский. Право, мне, обитателю дома вблизи Сенной, было бы понятнее, если бы наша юдоль носила имя Ф. М. Достоевского. Дух Федора Михайловича незримо витает в нашей квартире, как и во многих других петербургских жилищах, – скажем, в начале двадцать первого века для меня, горожанина, ответственного квартиросъемщика, стала актуальной тема топора… Бог даст, о топоре поговорим в другой раз как-нибудь.
Не стало Достоевского, не стало Софьи Перовской, рухнула одна государственность, потом другая, так много событий произошло, столько эпох сменилось, а дом как не знал капитального ремонта, так и не знает. Ветхие балки гниют, прогибаются, пол проваливается, потолок опускается. После исторического обрушения потолка и чудесного спасения нашей семьи жена моя и отец обращались в соответствующие эксплуатационные службы. Письма, комиссии… Ну, это особый сюжет. Не будем касаться. Квартиру официально признали «в аварийном состоянии». Ни приватизации, ни обмену она не подлежит, потому что как бы находится, насколько я могу понять, вне закона. Вне реальности как бы. Потому что все наши законы вне реальности как бы, да и сама законность нашей реальности весьма проблематична. Потолок еще тогда попробовали восстановить посредством косметического ремонта, но через несколько месяцев стало возможным засунуть кулак в обширную, вновь образовавшуюся щель между потолком и стеной. Пол в прихожей опустился примерно на ступеньку лестницы, при этом половицы постоянно раздвигаются, замысловато топорщатся, и мы затыкаем образовавшиеся проемы газетами, чтобы знать, из какой именно дыры покажется очередная крыса (а то иначе охота будет сильно затруднена). Двери я сверху подтесываю тем самым топором, потому что вследствие неравномерного опускания стен косяки перекашиваются, отчего двери заклинивает. Что касается ванной, эксперт порекомендовал не входить в нее без лишней надобности; грех сказать, входим. Правда, перестали наполнять ванну водой. Лет пятнадцать назад (давно это было…) сосед по лестничной площадке провалился вместе с ванной к соседу снизу; урок усвоен.
И все-таки дом жив. Убеждаешься в этом ночью, когда загадочные метаморфозы выдают себя звуками – то резким щелчком, то сердитым потрескиванием. Недвижимость движется, вот парадокс!
Недавно приходил прораб, очень деловой, серьезный, произвел самое благоприятное впечатление; посмотрев, сказал со знанием дела: «Скоро провалитесь». Впрочем, приходил не для того, чтобы позлорадствовать, а как раз по делу. Дело дошло до капитального ремонта квартиры, замены перекрытий. Правда, тут же возникли препятствия, о которых мне даже и говорить не хочется. Если кто читал мой роман «Член общества, или Голодное время», знает, как мне противна коммунальная тема и как я по-человечески устал прозревать родовые признаки абсурда в самом что ни на есть обыденном.
Между тем, куда не кинь взгляд, все пронизано смыслом. Вот власть, вот мы. Некоторые считают, что между властью и нами (то есть не-властью) никаких иных, кроме враждебных, не может быть отношений. А вот я так не думаю. Нас больше объединяет, чем разъединяет. И объединяет нас вот что: общий враг. Я назову его: ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.
Я нашел ключевое слово.
Подумайте сами: и власть борется с обстоятельствами, и мы боремся с обстоятельствами. Мы все по одну сторону баррикад. Но враг хитер и зловреден. Обстоятельства сильнее нас, с ними нельзя не считаться. Сдаваться на милость обстоятельствам тоже нельзя, надо бороться. И по возможности побеждать.
Вряд ли мои заметки прочтут в Кремле. А жаль. Ведь я предлагаю ни много ни мало национальную идею. Она такова: борьба с обстоятельствами. Или так: всеобщее объединение под стягом борьбы с обстоятельствами. В самом деле, последний бомж и первый олигарх в нашей стране делают одно общее дело – борются с обстоятельствами. Как же они не могут друг друга понять?
Признаться, я не верю в капитальный ремонт с заменой обветшавших перекрытий, хотя и знаю, каких искренних огорчений доставляет чиновникам из жилищного фонда обстоятельства существования квартир, подобных нашей. Я пытаюсь войти в их положение. Кажется, я знаю, что надо делать. Надо обмануть обстоятельства, заставить работать на нас (на всех нас!). Предлагаю не устраивать капитального ремонта в нашей квартире, ее аварийное состояние зафиксировать как данность, а на базе квартиры основать Музей петербургского быта и борьбы с обстоятельствами.
Все эти трещины, провалы, дыры и пр. представляют собой безусловную историческую ценность, их необходимо сохранить для потомков как обстоятельства по-своему уникального быта петербуржцев. Я бы с удовольствием взял на себя труд директора Музея, сам бы водил экскурсии. Нет-нет, здесь не будет мазохистских демонстраций отвратительных язв – никакой прибедненности, никаких самоуничижений! Пафос нашей экспозиции будет в другом – в достоинстве, с которым петербуржец-квартиросъемщик отвечает на вызов исключительных (равно как и типичных для обстоятельств города) обстоятельств. Уж чем-чем, а тем, что живу я в этой квартире, я, в самом деле, горжусь; надеюсь, читатель, это почувствовал.
В прошлом году мне довелось побывать в Венеции. Помните, предвыборный слоган – «наш город устал»? Венеция устала еще больше, но она сумела свои морщины, пигментные пятна и раны превратить в элементы эстетики. Безобразие сделалось образом – образом увядания и сопротивления смерти. А мы? Да мы сами не подозреваем, какими сокровищами мы владеем.
Но для осуществления моего скромного проекта в границах одной отдельно взятой жилплощади необходимо на этой жилплощади законсервировать все, как есть, остановить динамику разрушения. Сэкономив на утопической идее капитального ремонта всей квартиры, власти могли бы, думаю, меньшими силами осуществить необходимую консервацию. Ну, ничего не поделаешь, надо на это пойти. В противном случае, боюсь, к сентябрю все уже рухнет вниз, и ни о каком Музее говорить не придется. К тому же не следует забывать и о безопасности будущих посетителей.
А пока… Пока Музей официально не учрежден, я позволю себе провести несколько пробных виртуальных экскурсий. Обещаю вас познакомить с удивительными экспонатами; вы узнаете, сколько тайн и загадок хранит наша квартира.
Экспонаты «Набор крысоловок», «Яд», «Сковородка»
Не думаю, что в Музее петербургского быта и борьбы с обстоятельствами, который, возможно, учредится в нашей квартире, следует устанавливать чучело крысы. Все эти чучела, муляжи, макеты и прочие заменители чего бы то ни было настоящего – стиль не наш, мы поборники естественности во всей ее полноте. Крыса, хотя и наглеет порой до такой степени, что не стесняется показываться на глаза (особенно часто – на старой петербургской кухне, которую традиционно считает своей территорией), в целом она существо достаточно осторожное, и, по большому счету, ее место под полом.
