– Это он нас, что ли, имел в виду? – спросила Старая, закинув голову.
– Нет, – испуганно сказала Анюта. – Он это… грехи, наверное, имел в виду наши собственные.
– Тогда тебе, Анюта, от себя надо бежать, – злобно сказала Яга.
– От себя не убежишь, – сказал Миша, стуча пластиковой бутылкой по столешнице.
Из кастрюльной крышки, лежащей на белоснежной электрической плите под вытяжкой, вился тонкий дымок. Анюта открыла окно и замахала рукой, прогоняя запах.
– В прошлый раз мать запах учуяла, – сказала она. – Пришла с работы, говорит: «Что у нас так воняет?»
– И че ты? – спросила Яга.
– Я сказала, это с улицы.
– И че, поверила?
– Вроде поверила, – неуверенно ответила Анюта.
– Надо было освежителем побрызгать, – сказала Старая.
– Я побрызгала, еще борщ поставила варить, но он же… запах, въедается.
– И че, они не брезгуют твой борщ есть? – спросила Яга, и у Ани на лице появилось обиженное выражение. – У тебя же нога гнилая, ты в ней целыми днями ковыряешься.
– А я же это… им не показывала. Мать прошлый раз меня на дачу звала, я, короче, не поехала. Там они на речке собирались купаться. Думаю, чтоб не раздеваться… Они еще недавно на Кипр ездили, – добавила Анюта, – с Маринкой, Сережкой, со всей семьей.
– И че, тебя не взяли?
– А я же это… Я за бабушкой, матерью папы Пети, присматривала.
– Ага… – отозвалась Яга. – И кто из вас, блядь, за кем присматривал?
– Я звонила ей каждый день, – сказала Аня, дергаясь лицом. – Сестра Маринка – не такая, она не позвонит родной бабушке, а у меня сердце болит, надо позвонить, узнать, как они.
– Ты, блядь, святая у нас, Анюта, – с издевкой сказала Яга.
– А я же это… когда у астролога была, она меня даже спросила: «Вас в церковь не тянет-то?» Я говорю: «Тянет. Я хожу». Она сказала, это потому, что вы в прошлой жизни святой были…
– Блядь, Анюта, теперь не знаю, как рядом с тобой сидеть, не заслуживаем, – Яга оперлась рукой о стол.
– Садись-садись, – засуетилась Анюта, уступая ей табуретку.
Яга села. Анюта отошла и прислонилась к розовой стенке.
– А еще че-нибудь сказала астролог эта? – спросила Старая. Она сидела, закинув ногу на ногу, и покачивалась. Уголки ее рта уходили вниз, утягивая за собой все лицо.
– Она еще сказала: «Но что вам мешает». Ну, во-первых, это – неуверенность. Она сказала: «Вы очень неуверенный в себе человек». А это я и сама знаю, – серьезно отвечала Анюта. – Она сказала: «Вы смотрите на мир сквозь розовые очки. Вы снимите их как бы… и будет все по-другому».
– Ну и как их снять? – спросила Старая.
– Этого она не сказала.
– А я, блядь, тоже на мир сквозь очки смотрю, через голубые, – сказала Яга. – Особенно когда вмажусь.
Старая затянулась и засмеялась.
– Это ты пуху на себя накидываешь, Анюта… – сказала она, выпуская из себя дымный смех.
– Нет, я просто по возможности пытаюсь всем помочь. Даже незначительная какая-то эта… я и то… Даже если не родной, а чужой с улицы, я и то не могу пройти мимо… Из-за этого я и страдаю… – тихо сказала Анюта и замолчала.
– Ты страдаешь, блядь, от того, что бухать и вставляться любишь, – злобно сказала Яга.
– А че ты свекрови своей не помогаешь? Она ж у тебя с раком лежит? – Старая зажала нос пальцами и шмыгнула. Вытянула подбородок, подняла лицо и смотрела на Анюту из-под полуприкрытых век.
– Да потому что если б не она… ничего бы этого не было бы, – с горечью сказала Анюта. – Она же шлялась всю жизнь непонятно где, у цыган убирала там, готовила. Лешку моего она вообще не воспитывала. Она его как оставила в подъезде, так вообще с тех пор не видела. И явилась такая – на все готовое, в однокомнатную квартиру… Она на работу сразу устроилась – в кафе, посуду мыть. Еду оттуда таскала. А потом ее рак взял… Ой, я даже про нее говорить не хочу.
– Не говори, – глухо сказала Старая и скинула пепел от сигареты в чайное блюдце.
– А ты, блядь, помолись за нее, ты ж святая, – сказала Яга, – вдруг поможет.
– Я за мать с отцом молюсь. Че мне за нее молиться?
Анюта стояла, упираясь локтями в стену, словно желала продавить ее и оказаться с той стороны. Из-под широких спортивных штанов, розовых, как и стена, выглядывал конец кружевной косынки, повязанной на щиколотку. Надувшись, Анюта поднимала глаза на Старую и Ягу, но сразу опускала, как будто боялась их видеть или боялась, что они увидят ее.
– Что вы Анютку мою обижаете? – хрипло заговорила Яга, растягивая слова. Улыбка развела в стороны ее опухшие щеки. – Не парься, Анютка, иди садись. Не парься, бога вообще нет.
– Бог есть, – невзрачно сказал Миша, не оборачиваясь.
– И че, какой он, если есть? – спросила Яга.
– Он, как бы это… – начала Анюта, выдвигая из-под стола еще одну табуретку. – Пастор сказал, он, как бы, как отец небесный. Короче, ты ему как ребенок, и если ты падаешь, он тебя поймает…
– Тихо! – Яга, до того глядевшая в окно, отъехала на табуретке к стене. – Кажется, Олег идет.
– Что ему тут надо? – испуганно прошептала Анюта. – Меня мать убьет.
– Может, Светку ищет, – прошептала Яга. – Может, узнал, что беременна.
Миша, взяв бутылку с белой пенной жидкостью, повернул ручку на плите, гася конфорку, и бесшумно удалился в угол.
– Меня нет… – тихо сказал он.
Посередине за столом, прямо напротив окна, осталась только Старая и смотрела перед собой полуприкрытыми глазами.
Олег остановился напротив окна, у свежевыкрашенных желтых колышков, вбитых в землю квадратом. Земля уже была вскопана. Заложив руки за спину, Олег разглядывал окно на первом этаже, из которого вырывалась занавеска, то приоткрывая лицо Старой, то закрывая его снова.
– Старая, ты, что ли? – позвал он.
– Ну я… – ответила Старая и втянула воздух, раздув ноздри.
– Миша там? – спросил Олег.
– Меня нет… – еле слышно прошептал Миша.
– Его нет… – равнодушно отозвалась Старая.
– А кто есть?
– А кто тебе нужен? – проскрипела она.
– Миша мне нужен.
– Его нет.
– Я щас поднимусь проверю! – крикнул Олег.
Старая шмыгнула носом, еще больше уронила уголки рта, как будто вдохнув чего-то неприятного, открыла глаза, высунулась в окно.
– Не поднимешься, – сказала она. – Тут замок кодовый… В подъезде…
– Скажи номер квартиры, я по домофону позвоню, – сказал Олег.
– Не говори… – пропищала из своего угла Анюта.
– Короче… – Старая несколько раз сильно зажмурилась, словно прочищая глаза, вытерла пальцами нос, сильно потянув его вниз и еще больше удлинив лицо. – Короче, сейчас Анькины родоки приедут, ментов позовут, все в говне будем. Миши тут нет.
– Че, в натуре нет?
– Говорю же, нет.
– Ну я пошел тогда…
– Иди…
Олег еще постоял, расставив худые ноги. Пнул колышек, пригнув его к земле. Пошел, оборачиваясь. Старая продолжала смотреть в окно, ее лицо оставалось неподвижным, как театральная маска, повешенная на стену. Только занавеска обмахивала его.
– Ушел? – спросил Миша.
– Да, блядь, – ответила Старая, не шевелясь.
Миша вышел из угла, снова повернул ручку, и кольцо фиолетового огня трескуче взялось за кастрюльную крышку.
– Зачем ты ему? – спросила Яга.
Миша ухватил нагревшуюся крышку плоскогубцами и сосредоточенно начал двигать ее по конфорке против часовой стрелки. Яга не сводила с него глаз. В них, суженных затекшими веками, с такой силой билась злая, все и всех на свете подозревающая мысль, что, казалось, Мишина спина вот-вот разломится на куски.
– Миш-ша, – повысила голос она. – Я вопрос задала.
– Не знаю, – выдохнул Миша.
– Гонишь, – сказала Яга, переглянувшись со Старой.
Миша застучал бутылкой по столешнице. При каждом стуке в бутылке всплескивалась пенная жидкость. Вся кухня заполнилась такими сильными глухими звуками, что казалось – со стен облетит розовый кафель и известка. Глядя на Мишу, трудно было представить, что его костлявое, почти бесплотное под широкой черной одеждой тело способно извлекать из столешницы такой звук. Казалось, что не он держит бутылку, а бутылка сама поднимает и опускает его руку. Кухня словно сжималась каждый раз, как бутылка ударялась о столешницу, и расслаблялась, когда бутылка взлетала вверх.
Наконец, стук прекратился.
– Светка правда беременна? – спросила Анюта.
– Смотри, не говори никому, – предупредила Яга.
– Вот что за человек такой? – сказала Анюта, выглянув в окно. – Взял колышек сломал. Мать сегодня собиралась там гладиолусы сажать.
– Че за проходной двор! – проворчала Старая.
Возле желтых колышков стоял Ванька. Темно-синие джинсы плотно облегали его тонкие бедра, переходя в тугой пояс черной кожаной куртки, застегнутой до самого горла. Руки он упирал в бока. Дышал, раздувая ноздри, и смотрел на Старую недобрым взглядом.
– Яга, спрашиваю, тут? – крикнул он.
– Иди спроси у Яги – она тут? – обернулась Старая к Анюте.
Анюта побежала в комнату с задранной штаниной и шприцем в руках.
