Через день новорождённая девочка пропала. Может, какая-то добрая душа её там же под кустом и закопала? Там в окне морга тоже лежало что-то неживое, завёрнутое в белую ткань. Но та ли это девочка, которую видела Аделаида, или уже другое «отродье испорченной женщины», которая «не смогла сдержать свою страсть», как говорила мама, – она не знала. Да, говорила же тогда Олька: чтобы забеременеть, не обязательно спать с мужем, можно просто с мужчиной. И вот эту девочку бросила та женщина, которая скорее всего спала не с мужем, а тот мужчина её не нашёл.
Ей потом часто снилось, что свёрточек в ведре шевелится, тянет к ней руки и просит его спасти.
«Я должна была умолять маму! Броситься при всех перед ней на колени! Плакать, обещать сделать всё, что она захочет, только бы не оставлять эту девочку там под кустом. Может, она пить хотела? Хотела, наверное, ведь на улице так жарко! Надо было никого не слушать, самой схватить её и бежать, бежать! Но куда?! Мама бы домой всё равно не пустила. Врачи не пустили в больницу…»
Интересно, если б тургеневская Ася без мужа родила, как настоящая испорченная, потому что она и есть испорченная, она бы бросила своего ребёнка одного в лесополосе? Она же «распущенная»! Смеялась во весь рот, бегала туда-сюда! Бросила бы? Или брат разрешил бы принести его домой? Или бы даже разрешил принести и эту чужую девочку?..
Время летело быстро.
Сёма оказался ну очень талантливым! Он уже плавал за сборную республики, и тренеры возлагали на него большие надежды. Сёма колесил по всей стране. Он совершенно неожиданно для Аделаиды то появлялся в квартире, то исчезал. Когда они не встречались несколько дней, она спрашивала у мамы:
– Мам! А где Сёма?
Мама очень удивлялась:
– Что, разве ты не знаешь?! Его же на сборы в Ужгород забрали!
Откуда она это могла знать? Разве Сёма когда-нибудь посвящал её в свои дела? Рассказывал что-нибудь о себе, о своих трудностях, о своих успехах? О нём говорили в команде, во дворе, потому что пол двора тоже ходило на плавание, родители дома говорили. Она слышала от одноклассников, что он уже улучшил свой результат на несколько секунд и скоро сделает первый разряд, что для его возраста очень и очень! Иногда соревнования проводились в их бассейне напротив дома. Аделаида в обязательном порядке их посещала, иногда даже пропускала уроки, и страшно любила запах сырой штукатурки, смешанный с запахом хлора. Медный купорос уже давно заменили хлором, и долгие годы потом именно этот запах ассоциировался у Аделаиды с чистотой и праздником. В такие дни все на неё смотрели с уважением, потому что знали, чья она сестра! И было так смешно, что именно тот Сёмка, который в голубых ползунках и белой жакетке ловил пухлыми пальчиками одуванчиковые парашюты, всё время промахивался, визжал и сердито топал ногами, теперь стоял на старте и все заранее знали, что он придёт первым!
Поболеть за сына в бассейн через дорогу мама иногда раньше ходила. Потом, видно, её стали утомлять крики болельщиков, шум воды. От выстрелов стартового пистолета она вздрагивала. Ей не нравился воздух в спорткомплексе, она говорила, что «задыхается». Мама даже и не «болела» особо. Она просто сидела в первом ряду с каменным лицом и сбрасывала с юбки капли, если кто-то её забрызгивал. Потом мама вовсе перестала ходить на соревнования. В соседний Большой Город за двадцать пять километров мама так ни разу и не попала. Когда у неё спрашивали: не поедет ли она, или как она относится к успехам своего сына, мама неизменно отвечала:
Ох! Подумаешь, занятие! Это так, для развлечения! Просто, чтоб ногами подрыгать! Разве мой сын не знает, что спорт – это развлечение?! Это же не может быть специальностью, не правда?! Как к этому можно серьёзно относиться?! Ну, плавает себе и пусть пока плавает, если ему нравится! Он окончит школу, поступит в институт…
– В физкультурный? – собеседник явно не ориентировался в ситуации.
– Ну-у-у!.. – мама мило и снисходительно улыбалась наивной недогадливости собеседника. – Ну, что вы! – говорила она в таких случаях. – Физкультурный институт я вообще вузом не считаю! Тренер – это что, специальность?! Мой сын будет инженером или врачом! – мама делала изящный жест.
– Но ведь ваш муж окончил Физкультурную академию! Разве это плохо?
– Ни-ээт! – гордо объявляла она, мотнув головой – Вы не в курсе! Мой муж сперва окончил «Физкультурный», но он понял, что всё это несерьёзно, выброшенные из жизни годы, и окончил ещё один институт!
– Так ведь он же по своей первой специальности работает?! Он же физкультуру преподаёт! – знакомый никак не мог уняться! Мама уже откровенно нервничала:
– Слушайте! Я вижу, вы не понимаете, когда с вами нормально говорят! Вам нравится – вот пусть ваш сын и поступает в «Физкультурный» или как он там называется! Ему там самое место!
– О! Если б я мог надеяться! Если б он показывал такие же результаты, как ваш сын!.. Я только делаю, что могу… Вот я его и вожу на машине два раза в день на тренировки за тридцать километров, а то пока он на автобусе доедет! И к шести утра подвожу, и к шести вечера. Вы знаете, иногда не получается с работой, приходится отпрашиваться…
– Извините, мне пора! – в маме явно зрела досада от такой одноклеточной примитивности чьего-то родителя.
Ещё у Сёмы прорезался прекрасный музыкальный слух. Несмотря на то, что аккордеон, на который он ходил, был давно продан, Сёма раздобыл где-то старую гитару и, приезжая домой, с переборами подбирал на ней всякие модные песни. Как Аделаиде хотелось попеть с ним вместе! А сколько песен она знала! У-у-у! И про «Стынут белые метели», и «Песня, моя песня». Только Сёма никогда, ни разу в жизни не сыграл ей то, что она просила Он мог сыграть всё, только не то, что просила Аделаида.
В один из приездов Сёме купили огромный бобинный магнитофон «Комета». Сёма у кого-то взял второй магнитофон и переписал себе кучу бобин групп с разными интересными названиями: «Назарет», «Дип пёпл». Безусловно, это были хорошие группы, но Аделаида не могла их много слушать. Это было слишком много, слишком громко и слишком резко. Она попросила Сёму записать ей ну очч-ч-чень популярную группу «АВВА». И вовсе не потому, что они были такими популярными, высокими, ухоженными. Было в их музыке что-то такое, от чего Аделаида замирала и совершенно терялась. Песни «АВВА» наполняли её изнутри не только самой прекрасной музыкой, но пространством, живыми красками, светом, которых в её родном сером Городе так не хватало. Особенно ей нравилась «Танцующая королева»! Конечно! Это она сама – танцующая королева! Лёгкая, нежная, почти воздушная. И нет в ней ни страшных килограммов, ни очков, ни перхоти. Совсем наоборот – стройная, длинноногая, со светлыми, прямыми волосами, почти как у Агнес из этой АВВА. Это она сама, почти не касаясь пола, раскинув руки летит навстречу…
Аделаида рисовала в своём воображении умопомрачительные картины, как она внезапно исчезает из школы и из Города вовсе и появляется снова, когда ей исполнится семнадцать лет, как королеве из песни. Почти как в её самой любимейшей сказке на свете – «Гладкий утёнок» Андерсена. Там Гладкого Утёнка тоже не любили, его дразнили, издевались над ним, «птичница била его ногой», в общем, никто его не любил и не хотел с ним играть. Сколько ему пришлось пережить горя! Сколько он страдал в одиночестве! А что потом стало, а?! Он превратился в «Прекрасного Лебедя», перед которым все другие лебеди склонили головы! Вот когда ей исполнится семнадцать лет, она снова вернётся в Город и все вообще склонят перед ней головы. И где-то, например, в огромном спортзале возле стадиона будет бал. И она придёт на этот бал, и все на неё будут смотреть и восхищаться ею. Но никто, ни один человек даже со школы её не узнает. Вот тогда она выйдет и станцует под «Танцующую королеву»! И все упадут от восторга. И к ней подойдёт руководитель вечера и спросит у неё:
– Как вас зовут, прекрасная Королева? Вы получаете первый приз за свою красоту и за лучший танец на сегодняшнем балу!
И тогда она скажет:
– А разве вы меня не помните? Я – та самая, которую вы дразнили: «Жирная камбала, тебя кошка родила!»
Сперва никто не поверит, потому что этого не может быть! Но потом, потом она расскажет, как получила «двойку» по Директорской работе по математике и все сразу поверят. И как им всем станет стыдно! И они попросят прощения за то, что так к ней относились. Но она давно всех простила, потому что всё прошло, всё изменилось и всё у неё прекрасно теперь!
У тебя дурной вкус! – Сёма был краток. – Я не собираюсь тратить плёнку на всякие «Абы – бабы»!
Сёма больше не боялся испортить с ней отношения. Ему больше не нужна была её поддержка. Он стал взрослым. Он в сборной республики. На него смотрят с восхищением и восторгом. Он давно не головастик в голубых ползунках, который ходит за ней хвостом, не глядя, просто на её запах и бормочет:
