– Если не ядерная, давай, – сказал Вадим. – Тоже давно не дымил.
– Мне так Митьку жалко, – неожиданно нежно сказал Боря. – Но нельзя ему сейчас потакать. Ни в чём, ни на столько. – Боря показал кончик мизинца. – Совсем. Чудовищно себя ощущаю… Жалко его. Не понимаю сына своего… Но сейчас надо просто… Как хирургу. Без жалости. Давай за то, чтобы не ошибиться!
– За это я выпью, – сказал Вадим.
Они выпили. Боря принёс сигары. Вадим выбрал среднюю, не очень толстую и ту, которая выглядела не угрожающе. Боря же взял длинную-длинную. Закурили. Допили содержимое бокалов, налили ещё. Выходили на балкон, курили и пили там. Возвращались, наливали.
Боря включил «Пинк Флойд». Старинный, любимый обоими с юности альбом. Сидели и пили, слушали, смаковали каждый звук и каждую деталь музыки. Что-то вспоминали в связи с каждой песней. Выпивали ещё.
Вдруг в кабинет постучали, и заглянул Валера, сказал, что Митя в своей комнате, но не спит, ходит, свет не гасит. И ещё он сказал, что жена Вадима задремала на диване в гостиной. Ей принесли плед. Боря отпустил Валеру, но распорядился пока не уезжать, а ещё побыть в доме, пока всё не утихнет и Митя не уляжется.
– Завтра и в воскресенье отдохнёшь. Спасибо, иди. Мы ещё посидим, – сказал Боря Валере, тот вышел. – Сколько он у меня работает? – Боря задумался. – Лет двадцать уже. А я никогда не знаю, о чём он думает, как относится к тому, что происходит, кого любит и кого не любит. О, человек! – Боря усмехнулся. – Давай за преданность! Я теперь понимаю, что преданность бывает важнее любви… Раньше я хотел, чтобы меня любили. Вот чтобы Валера любил… А сейчас знаю, что он меня не любит… Он мне предан. И это лучше… Понимаешь?
– Понимаю, – улыбнулся Вадим. – Вот жена моя мной недовольна, но спит там, на диване, ждёт меня и терпит. Преданность – великое дело! Это ты замечательно сказал. За преданность выпью с удовольствием, – весело сказал Вадим, и они выпили. – Но всё же давай, дружище, к делу, а потом ещё выпьем.
– Вадик, тут же дел на одну минуту: дал, взял – и всё. Ты лучше послушай! – Боря сделал музыку громче. Зазвучало знаменитое гитарное соло. – Вот, Вадик, это на все времена! – Боря отпил коньяку, сунул сигару в рот и, щурясь одним глазом от дыма, стал изображать, что играет на гитаре звучащее соло. Изображал неумело, но азартно. Вадим скинул пиджак и стал изображать, что играет на басе, тоже дымя сигарой. – Это и есть, Вадик, то, что меня соединяет с молодостью и жизнью… Это то, чего я не предам! А так теперь не играют, не умеют…
– Боря, мне расписку надо написать! – крикнул Вадик громче музыки, продолжая изображать игру на басе.
– Вадик, какая тебе сейчас расписка, – отмахнулся Боря. – На неделе как-нибудь напишешь, если хочешь. Взял и только музыку обломал!
– Нет, Боря! Обязательно! – сказал Вадим со всей пьяной твёрдостью и положил половину скуренной сигары в пепельницу.
Боря грузно прошёл по комнате, положив подбородок на грудь, сделал тише музыку, нажал какую-то кнопку и попросил позвать Валеру. Борина рубашка выбилась из-под ремня, волосы взъерошились. Боря набрался. Вадим это видел. Но он не видел себя.
– Валера, – сказал Боря появившемуся в дверях Валере, – принеси мой портфель, чёрный. Где он у меня? – после этих слов Валера исчез. – Ох и зануда ты, Вадик! А когда-то такие песни писал! Кто бы мог подумать! Четверть века всего прошла – и на тебе.
Расписку человек хочет писать. Бюрократ ты, Вадик.
– Ты же мне сам в прошлый раз все кишки вынул, прежде чем деньги дал. Теперь я учёный, – стараясь говорить весело, сказал Вадим. – И это правильно. Чем лучше расписка – тем крепче дружба.
– Э-э-э! Да ты затаил! Какой же ты злопамятный и обидчивый! Как я тебя терплю – не понимаю… Уже столько лет! – сказал Боря, улыбаясь и наливая коньяк Вадиму и себе.
– Это кто кого терпит ещё, – усмехнулся Вадим. – Тебя попробуй выдержи.
– Я же сущий ангел, Вадя, – сказал Боря, погасил и сломал в пепельнице сигары, свою и ту, что положил туда Вадим. – Не, курение – это зло! Давай выпьем за наше долготерпение.
– Давай! – согласился Вадим.
В то время, когда они пили, появился Валера. Он принёс красивый, твёрдый чёрный портфель матовой кожи.
– Давай его сюда, – сказал Боря, допив и вытерев ладонью губы.
Валера подошёл, отдал Боре портфель и сразу вышел. Боря поставил портфель на стол и с громким щелчком открыл золотую пряжку.
– Стоп! – резко сказал Вадим. – Сначала расписка.
– Вадик, Вадик! – покачал головой Боря. – Да ты серьёзно… Ну как хочешь.
Боря поискал что-то глазами на столе, потом открыл ящик, пьяно наклонился, заглянул в него, открыл другой, достал оттуда несколько листов бумаги, бросил их на стол, а сверху положил ручку.
– Валяй, пиши, – сделав неопределённый жест рукой, сказал Боря. – Можешь хоть в стихах.
Вадим придвинул стул к столу, сел, взял листок, пьяно его зачем-то прогладил ладонью и взял ручку.
Он помнил и знал, как надо писать расписку.
– Ручка не пишет, – сказал он, поцарапав ручкой по листу.
– Да? И не удивительно! – хохотнул Боря. – Так и живём. В кабинете чего только нет, а ручка не пишет. И для чего тогда кабинет? – Боря нажал кнопку и сказал кому-то: – Ручку мне принесите, которая пишет… Ох, Вадик, что-то я сегодня устал.
Он рухнул в кресло и вытянул ноги.
– Сейчас, Боря, отдохнёшь, – сказал Вадим. – Я мигом напишу, и мы поедем. Там Лара, бедная, уснула уже.
– Знаешь, Вадик, – почти лёжа в кресле, пьяно моргая, сказал Боря. – А я Митьку обратно в Лондон не отправлю. Хватит! Наигрались в классическое образование. Ты был прав… – Боря задумался на несколько секунд. – Сегодня принял решение, всё узнал, документы соберу быстро, главное – медкомиссия… Но в этом случае деньги решают всё.
– О чём ты, Боря? – спросил туго соображающий Вадим.
– Отправлю Митьку не в Великобританию, а в наши великие доблестные войска, – сказал Боря и печально улыбнулся.
Валера принёс ручку, не обратив на себя внимания, положил её на стол и исчез.
– В армию, что ли, отправишь? Митю? – удивился Вадим. – И готов деньги платить, чтобы взяли?
Ты шутишь?!
– Если бы это помогло, сделал бы не задумываясь, – ответил Боря и выпрямился в кресле. – Но это не поможет. Я нашёл другой вариант. Посоветовали… Отдам Митю в военное училище… Столичное училище военных переводчиков. Контора серьёзная и с историей. Учат языки прекрасно. Причём не стандартный набор – английский, немецкий… А разные. Экзотические. Индийский, в смысле хинди, арабский с диалектами… Санскрит. Понимаешь? – Боря встал, налил себе бокал. – То есть отличное образование плюс военная дисциплина. Там с первого курса казарменное положение, дежурство, увольнения…
Вадим как взял ручку, так и держал её, не начав писать, и слушал, но вдруг не выдержал.
– Боря! Ты серьёзно? – спросил Вадим и бросил ручку на стол. – Ты Митю в казарму?! После Лондона – в нашу казарму?
– Вадик! Да туда, в эту казарму, не попасть! Там конкурс как я не знаю где! Там мальчишки из таких фамилий, что ещё не известно, удастся ли туда Митю затолкать… А главное, там с такими, как Митька, умеют работать.
– С какими такими?! Боря, опомнись! Митя – он не какие-то такие… Это же Митя! Какая ему казарма?! Ты что про это знаешь? Ты! Я-то в армии служил, а ты? Боря! Ты же сейчас про сына говоришь… Про Митю…
Вадим говорил, и у него, что называется, перед глазами стоял Митя, любующийся фейерверком, а в ушах звучали Митины рыдания.
– То есть, по-твоему, пусть Митя едет в Лондон, садится на наркоту и чё-то там мутит, так? – повысив голос, спросил Боря, взял бокал и отпил большой глоток.
– Нет… Не знаю… – ответил Вадим. – Думать надо. Думать! А не кидаться из крайности в крайность. Это же живой человек. А ты его то туда, то сюда… Теперь вот в казарму. Ты говорил ему, я слышал, что теперь слушать его больше не будешь… А когда ты кого слушал? Когда, Боря? Его ты не слушал никогда! Пацану по телефону позвонить надо! Он из-за этого машину угнал – так надо. А ты: «Слушать не буду». А почему бы не послушать?! Убудет у тебя?
– Вадик, Вадик! Остановись! – сжимая в руке бокал, почти крикнул Боря.
– Что Вадик, что Вадик?! – Вадима уже несло. – Ты хотел со мной посоветоваться?! Позвал, мол, пойдём, поговорим, нужен совет! Я же, идиот, послушал тебя, думал, как помочь другу… А ты много со мной посоветовался? Ты же позвал меня, чтобы только рассказать о том, как ты всё гениально выяснил и решил. Вот сейчас зачем ты мне сказал про это училище? Опять советуешься? Хрена! Ты опять сообщаешь о своём гениальном решении.
– Вадик, не забывайся, речь идёт о моём сыне! – перебил его Боря. – О моём, понял?
– Да здесь всё твоё и все! – шагнув ближе к Боре, сказал Вадим, бледнея. – Преданность он любит! – Тут Вадим взял свой бокал и отхлебнул коньяку, будто воды. – Для тебя же людей нет… Не существует… Если ты с сыном… Со своим сыном такие эксперименты устраиваешь, то что про остальных говорить? Про меня?..
