Оставшись сиротой, Лиза сильно похудела и вытянулась. Теперь ее трудно было назвать красавицей. Запали щеки, под глазами легла синева. Еще недавно смугло-розовая, кожа посерела и на скулах отдавала желтизной. Смотрела Лиза теперь куда-то вдаль, отрешенно и безразлично.
После похорон она долго не появлялась на занятиях, обнаружив в себе крамольное желание, червячком выгрызающее внутренности. Решение выпорхнуло внезапно и легко – Лиза бросила консерваторию. Никто из опекунов этому не препятствовал, ведь она могла бы здорово помочь с детьми, если бы дома сидела.
Профессор Анисов, насколько мог, старался удержать Лизу. Он разговаривал с ней по душам, грозился сообщить учителю, обещал, что через год она сможет сыграть концерт, что пошлет ее на конкурсы в Москву, в Варшаву, только занимайся. Лиза отводила глаза и решения своего не меняла.
Ей теперь нужны были свои, неподконтрольные деньги. Дело было в том, что в последние, самые тяжелые месяцы маминой болезни, Лиза опять почувствовала непреодолимое желание умереть. Ей часто снился сон про абсолютное счастье. В нем она плыла на спине, даже не плыла, а качалась на волнах теплого, светящегося моря. Над головой стояла луна, а на берегу сидели мама и учитель. Ей было хорошо, потому что она умерла, но об этом они не знали и просили далеко не заплывать. Просыпалась всегда в слезах от осознания, что еще живет, что сладкий сон про смерть прошел. Она заставляла себя встать, пойти в магазин, аптеку, купить еду, лекарства, подмыть мать и позвонить Анисову, чтобы каким-то образом выспросить о Хлебникове. Ей казалось, что Паша вот-вот вернется или хотя бы ей позвонит. Разве может быть иначе после той ночи? Знает ли он, как Лизе сейчас тяжело, что мать болеет, что некому помочь? Почему он молчит? Наверное, ему еще хуже.
Не так давно на уроках аккомпанемента она познакомилась сначала с Лилькой, а через нее – с Вадичкой и Юриком. Лилька была вокалисткой на подготовительном, а Вадичка и Юрик – третьекурсники-духовики. Один играл на флейте, другой на гобое, и оба были начинающими наркоманами. Пластилин и Соломка – так называла их Лиза. Про наркотики она мало что знала, в доме мать все больше водки боялась. Когда Лиза в первый раз затянулась косячком, то ясно увидела, как мать над газовой плитой держит плохо ободранную курицу. Запах паленого пера, древесной стружки и бог знает чего понравился Лизе, и как-то легче стало, веселее. Выяснилось, что можно, не особо заморачиваясь, классно проводить с мальчишками время в постели, а курение травки с ними напоминало детскую игру. Они втроем ото всех прятались, потрошили папиросы, потом забивали их опять табачком с подмешанной дурью. Лиза не видела в этом опасности. Под кайфом все казалось не таким страшным – ни мамина болезнь, ни Пашино молчание. Мама стонет в кровати, а она придет веселая, быстренько уберется, покормит, утешит – и в постель. Сразу засыпает и спит хорошо, маминых стонов не слышит.
А по-настоящему Лизу накрыло, конечно, после похорон. Чуть было не подсела она крепко на это дело. Пара ампул промидола остались и таблетки с кодеином. Ребятам дала и сама попробовала. Совсем плохо ей стало. Ребятам в кайф, а ее выворачивает, немножечко полетала, а потом в такой мрак выпала, хоть вешайся. Мальчишки объяснили ей, что так бывает, когда организм наркоту отторгает, а с алкоголем дружит. Лучше не смешивать, выбирай.
Она выбрала – с винцом и водочкой оно как-то повеселее будет, и разговоры всякие, песни под гитару, танцы-шманцы. Для этого в самый раз подходила Лилька, подрабатывающая в кооперативном ресторане на сцене и на кухне. Войдя в Лизкино положение, Лиля стала уговаривать начальство взять Лизу – хоть кем. Из вакансий была одна – место посудомойки на полставки, и Лизу приняли на работу. Скидывая с грязных тарелок остатки пищи и сливая в бочок недоеденный борщ, она вспоминала, как сдвигала на край тарелки гущу, чтобы легче было отхлебывать винно-розовый борщовый сок, и как ругалась мама. Сейчас она съела бы все, еще и тарелку вылизала бы. Ей хотелось к маме, к теплу ее рыхлой груди, к мягкому, широкому животу. Хотелось просто уткнуться и пореветь во весь голос, а мама гладила бы и утешала.
«Хотя вряд ли: накричала бы, да еще по шеям надавала, – подумала Лиза. – В объедках ковыряюсь, вот перчатки опять порвались, пальцы красные, как морковки, из них торчат – чертов кипяток! Ничего, скоро зарплату получу, сядем с Лилькой, выпьем. Сегодня Толик, Лилькин ухажер, обещал друга привести. Говорит, друг на стеклотаре работает. Кучу хренову бабок имеет. Интересно, друг брюнет или блондин? Собственно, какая разница… Глаза закрыла – и вперед. Под водочку с любым пойдет, и никто не сбежит, еще попросят. А тебе, Паша, уже ничего не достанется».
Лиля была в курсе Лизиных страданий, но никак не могла въехать, как можно так долго на этом циклиться. Подумаешь, один раз трахнулись, так что? Ну была нетронутая дурочка малолетняя, а он хитрый, подгадал, как по нотам, – пистон вставил – и в поезд. Все понятно, чего ждать и чего страдать? Бросать «консу» – чего ради? Вот ее, Лилю, не взяли даже на первый курс консерватории, а эта дуреха со второго уходит.
Лиля на вступительных экзаменах провалила все теоретические дисциплины, зато по вокалу заработала очень приличные баллы. Знаменитая и заезженная на все голоса «O Mio Babbino Caro» в ее исполнении прозвучала томно, с изрядным сексуальным потенциалом. Мужская часть приемной комиссии оценила несомненные хорошие данные будущей оперной дивы, но это не помогло. После того как обе девушки, Лиза и Лиля, остались вне стен консерватории, они решили, что самое время создать концертную программу и с ней выступать везде, куда пригласят. Они уже обсудили репертуар, начали репетировать, но этим планам не суждено было сбыться.
Однажды в их ресторане, попросив Лизу подыграть, Лиля преподнесла сюрприз известному композитору-песеннику, приехавшему на гастроли в их город. Заарканив его, они могли надеяться на хорошие знакомства в мире эстрадной музыки. Спев его знаменитый шлягер и пару песен на бис, она исполнила знаменитую итальянскую арию. В этом спектакле все было рассчитано до мелочей – черный атлас платья, облепивший дивные формы, гладко зачесанные медные волосы, ягодно-алые губы и пристальный взгляд в мутноватые глаза знаменитости. Обалдевший и уже крепко нетрезвый песенник захотел эту женщину сразу и, как оказалось, навсегда. Пока продолжались гастроли, Лиля не выходила из его гостиничного номера, забыв про Лизу, ресторан и концертные планы их только что родившегося дуэта. Это, наверное, и стало последней каплей для Лизы – ныне посудомойки, а в прошлом талантливой пианистки. Несколько дней подряд она пыталась дозвониться и буквально докричаться до своей единственной подруги. Снова и снова Лиза подходила к гостинице и, стоя под сводчатыми окнами, надрывно кричала:
– Ли-ля-а-а! Лилька-а-а!
Люди вокруг вздрагивали, а разъяренный швейцар отгонял ее на середину улицы, но Лиза возвращалась. Как-то, не выдержав, швейцар кликнул ребят из охраны. Они пытались ее образумить, походя обозвав проституткой, и пригрозили сдать в милицию. Лиза набросилась на них с кулаками и крепко получила по зубам. Она лежала на мостовой, глотая пыль и слезы. В эту ночь она пропала. Несколько дней Николай и Татьяна просто не замечали ее исчезновения, а заметив, не спешили заявлять в милицию. Думали, могла и загулять – уже совершеннолетняя, а если что и случилось, то квартира все равно останется за ними. Прошло несколько месяцев, прежде чем они случайно узнали о Лизиной судьбе. Никаких угрызений совести никто из них не испытал.
Совесть – вообще-то штука болезненная, но беспокоит она не всех, а некоторых – не так часто, как кажется со стороны. Паша вполне совладал с ее уколами и внезапными пробуждениями. После глобального перемещения в пространстве он решил для себя, что оставил за спиной весь груз прежних больших и мелких грехов и расплачиваться за них тут не придется. Хотя иногда ловил себя на мысли, что Лиза так и осталась, несмотря на затертые годами воспоминания, источником довольно приятных переживаний. Теперь в его мозгу она приобрела несколько другой образ – более порочный, соединивший в себе одновременно детскую угловатость и гибкую негу природной развращенности. Эти фантазии всегда вызывали сильное сексуальное желание. Записку Лизы он прочел без какого-либо волнения и обрадовался, что она не приложила фотографию. Ему не хотелось, чтобы новая повзрослевшая Лиза стала на место той сказочно прекрасной, нежной девочки, с которой он однажды имел счастье и одновременно несчастье оказаться в постели. Он все собирался записать в книжку ее новый адрес и телефон, но закрутился и забыл. Письмо куда-то запропастилось, но он успокоил себя, зная, что Лизу всегда можно найти через Анисова. Сейчас в его жизни были вещи куда более важные – обустройство в новой стране.
