А ведь и моего «папика» тоже взяли вместе с ними. Вернее, все считали его моим «папиком». И я, по мере сил, старалась это мнение поддерживать.
Отставив чашку и бросив слева от блюдца скомканную салфетку, я направилась к выходу. И у входа лоб в лоб столкнулась с Даней Шипицыным, которого Богдан послал сегодня за моим билетом.
– Привет! – Я очень обрадовалась Даньке – ведь могли и разминуться. – Купил?
– А то! – Шипицын полез за портмоне. – Сюрприз тебе приготовил, между прочим. Приятное с полезным – вот увидишь.
– Какой сюрприз? – Я всегда любила, когда меня эпатировали и удивляли. Шипицын об этом знал. – Про двухэтажный поезд выяснил, как я просила? Неплохо для смены впечатлений. Вот высплюсь по-человечески, тогда и оценю твою фишку…
Мы вышли на улицу, и меня охватила дрожь даже в норковой шубке. Самое интересное, что было тепло для февраля. Эта зима вообще получилась мягкая. Настоящих морозных дней было всего несколько. А сегодня – вообще плюсовая температура. Облачность, морось, туман – как и положено в Питере. И ветер-то не сильный, а пробирает буквально до костей.
В кафе работал телевизор – показывали бал тюльпанов в Голландии. Были на выставке и нарциссы, и гиацинты. Из-за этого настроение стало праздничным, хоть до Восьмого марта оставалось больше недели. Казалось, что я даже ощущаю аромат этого цветочного моря. На улице мне стало легче. Пропала странная тошнота. Я подумала, что сам ветер пахнет тюльпанами. И, значит, уже пришла весна – на два дня раньше календарного срока. Я вся подобралась, выпрямила спину и поплыла лебёдушкой.
– Тут такое дело… – Шипицын смотрел себе под ноги. Он будто решался на что-то, и был страшно виноват передо мной. – Халецкий собирался сегодня «Стрелой» в Москву ехать, но не срослось. В последний момент начальство поменяло планы – из-за этих наших проблем.
– Ну и что? – Я уже всё поняла и закусила губу, соображая, что же теперь делать. Отказываться глупо – факт. Надо менять планы на вечер, причём кардинально. А это очень трудно, когда ноги подгибаются от усталости.
– Вот Богдан и велел переоформить билет на тебя, – подтвердил мои подозрения Шипицын. – А чем плохо? Спальный вагон, всё купе твоё. Халецкий хотел ехать вместе с женой, и её билет не сдал. Пусть тебе спокойно будет. Он ведь понимает, в каком ты сейчас состоянии. На «Стреле» ездила когда-нибудь?
– Вообще-то нет, – промямлила я. – Но она же восемь часов идёт, кажется…
– И чо? – Даниил скорчил глупую физиономию. – Как раз выспаться успеешь. Давай сейчас слетаем к тебе домой. Твою машину поставим в гараж, и – на вокзал. Если подсуетиться, как раз успеем…
– Ну не приживается у нас асфальт! Отвергает его земля российская! – болью констатировал Шипицын, когда наш «Хаммер» провалился одним колесом в промоину, и у нас обоих клацнули зубы. Моя голова мотнулась так, что заболела шея.
Я прижимала к себе серо-розовую сумку с бутылкой витаминного коктейля в правом боковом кармане. Сумка всегда стояла наготове в прихожей – для экономии времени. Мне часто приходилось вот так срываться в ночь – на вокзал, в аэропорт. И при этом было неизвестно, когда именно я смогу вернуться, и смогу ли вообще. О самом плохом, конечно, старалась не думать, чтобы не отвлекаться от выполнения заданий.
– Ладно, Данька, не ворчи. Тут же стройка ещё не окончена. Потом всё будет нормально.
– Потом, может, и будет, – пробубнил усталый и откровенно сонный Шипицын. – Но едем-то мы сейчас. Хорошо, что Халецкий свой джип одолжил. А то пришлось бы пилить на твоей «Вольве», а потом в свой гараж её ставить. В твой-то меня не пустят. А снаружи всё забито под завязку…
– Ничего, поставил бы, не развалился! – беззаботно ответила я, доставая зеркальце и проверяя макияж. Увидев усмешку Шипицына, поглубже надвинула на лоб твидовую кепку. – Между прочим, это называется не гараж, а парковочное место – прямо под домом. А то у нас на улице действительно площадку не найти. Народ из области прёт, а «перехват» крошечный. Теперь, конечно, стало много лучше. «Тачка» под охраной, под крышей – что ещё надо? Кстати, когда Халецкий поедет в Москву?
– В понедельник, второго числа. Между прочим, он, как человек старой закалки, признаёт только «Стрелу». Сказал, чтобы с «Сапсанами» разными к нему и не приближались. Никакого, мол, удовольствия от такой поездки. Тогда уж лучше самолётом.
– «Так чего же ты, сокол, не летел самолётом?» – задорно пропела я цитату из Тимура Шаова, в очередной раз подлетая на вираже. На самом деле мне было совсем не весело. – Дань, ты не гони так – ещё навернёмся. Вроде, и снега нет, а всё равно почему-то заносит.
– И это говорит девушка по кличке Шумахер! – упрекнул Шипицын. На лобовом стекле сверкнули его белые зубы. – Какая-то ты сегодня робкая, Марьяна. Что же я сделаю, если уже двадцать минут двенадцатого? И ещё неизвестно, какие приключения ожидают нас в центре…
– Да, ты прав, Даня. Я действительно очень упахалась. Стала замечать, когда моргаю. А это первый признак того, что в любой момент могу отключиться. По крайней мере, сама ни за что никуда не поехала бы. Вот и сейчас сижу с открытыми глазами и вижу сон…
– И что тебе снится? – заинтересовался Шипицын.
– Зимняя сказка. Знаешь, когда все деревья в снегу, как на новогодней открытке? И небо палевое, нежное. В начале февраля несколько дней такая погода стояла. Я люблю эту красоту, особенно за городом. И чтобы снегу по колено… Ходишь, ходишь – все ноги промочишь. А потом у печки греешься и буквально умираешь от счастья. Так приятно, когда тепло проникает в тебя. Наполняет всю – до макушки…
– Да, помню, были такие дни, – кивнул Шипицын. – Так ведь, чёрт побери, соседка мне их испортила. До сих пор жутко.
– Как испортила? – удивилась я. Вообще-то Данька был спокойным парнем и старался ни с кем не ссориться.
– С балкона выпала, с шестого этажа, – тяжело вздохнул Шипицын. – Мы же не просто соседями были, а дружили семьями. Гуляли тем утром вместе. Катька – с коляской. Мы с сыном снеговика лепили. Как раз снегопад был сильный – с веток прямо комья летели. А у соседей застеклённая лоджия, как и у нас. Залепило всё снаружи, в комнатах стало темно. Катька и высунулась до пояса со щёткой. Она так часто делала. Я предупреждал об опасности, а она только хохотала. Говорила, что спортивной гимнастикой занималась – и ничего. А тут даже не знаю, как всё и случилось-то… Видимо, влезла на табуретку, чтобы повыше достать, и потеряла равновесие. А потом уж вниз затянуло. Я сперва подумал, что с крыши снег скидывают. А потом услышал характерный удар тела о козырёк над парадным. Сын Катькин в комнате заревел – как почувствовал. А она умерла не сразу. На козырьке этом стонала, плакала. Увозила её «Скорая» – кровь изо рта текла. Я по мобиле вызвал машину. Катька и шевельнуться не могла. Конечно, всё уже было ясно. А что делать? Прикинь – только что жила, смеялась. И раз – нет её…
– Кошмар какой!
Мне в сердце словно кольнули острой холодной иглой. Почудилось, что впереди распахнулась бездна. Будто не в Москву я еду, а лечу в космос без возврата. Такая тоска сжала горло, что я даже удивилась. Очень утомляет, вышибает из колеи, когда видишь чужое горе или слышишь о нём, а помочь ничем не можешь.
Вроде, всякое в жизни бывало, и лишняя трагедия вряд ли может так уж сильно меня задеть. Тем более что случилось всё с чужими людьми, а сама я ничего не видела. А вот то ли вдумалась в эти слова Даньки, то ли сердцем проникла – и обмерла в ужасе. «Только что жила, смеялась – и разом нет её…» Самое жуткое, что с каждым так может произойти – и со мной, и с Данькой, и с братом. При нашей работе тем более может…
– Сколько её ребёнку? – онемевшими губами спросила я.
– Тогда четыре месяца исполнилось. Старшей девочке три года. А мужа сразу же в коленно-локтевую позу поставили. Главное – прокукарекать, а там хоть не рассветай. У него ведь, как выяснилось, молодая подружка была. И какой вывод могут сделать наши Пинкертоны? Убил жену, чтобы не таскаться по судам. Мужик, конечно, запаниковал и начал путаться в показаниях. Он ведь как раз у любовницы был, когда жена из окна выпала. А той, разумеется, никто не верит. Ясно, выгораживает своего милого…
Даня взглянул на часы. Я тоже подняла рукав. Половина двенадцатого – надо спешить. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы сердце так не билось. Оно будто бы разрослось во всю грудь – и болело, болело…
Чем ближе мы подъезжали к центру города, тем больше огней сверкало вокруг. Фары в лицо, красные габаритные огоньки, фонари, витрины, реклама, подсветка… Потоки света буквально затопили наш джип, стекали по стенкам кузова, сверкали на покрытых капельками стёклах. Там, за светом, клубился какой-то страшный, таинственный мрак, куда я вскоре должна была шагнуть…
