* Телеграмма для Омулька: на обед у нас был сваренный вчера с вечера гуляш, а на ужин свинина.
21 октября 2010. Ислингтон
Бродили с Севой по совершенно пустынному, практически вымершему Ислингтону. Солнце светило как-то косо, что, учитывая конец октября, еще хорошо с его стороны. Чудесные дверцы, ступеньки, ограды и постриженные кустарники, как будто бы все одинаковые. Так организовывается пространство. Так бывает в селениях: едешь, к примеру, по бесконечной среднерусской низменности, и видишь, как мелькают единобразные деревни. В одной кто-то завел моду красить ставни в ярко-голубой, в другой повелось строить кирпичные дома на две семьи с одинаковыми верандами, в третьей крыльцо делают на один манер, в четвертой красят заборы в зеленый цвет. Кто-то один начинает – другим нравится.
Здесь, как ни странно (хотя, что странного?) – с поправкой на другой уровень жизни – то же. То шахматные кафельные дорожки, то близнецы-горшки, то жестяные козырьки на одной улице – на один лад. Ислингтон один из центральных районов Лондона, и Лондонская Школа Экономики, где на мастерской программе учится Глеб, по стечению обстоятельств располагает одним из особнячков, неотличимых от прочих, в котором обустроено что-то вроде общежития для семейных студентов. Энсон роад как две капли похожа на другие улицы Ислингтона. Мы заняли пристройку, которая появилась позднее основного здания, она уходит во двор таким широким крылом. В пристройке четре квартиры, и только две из них заняты. Кто наши непосредственные соседи, не знаю, но они приезжие, как и мы, а из тех, кто живет в основном здании, я знакома с двумя другими семьями – это украинцы и англичане: оксфордцы. В обеих семьях поступили жены, а мужья на хозяйстве.
Ислингтон богат на плетистые розы, которые пока цветут, и разнообразные плющи. Один зацепился за мой шарф, и вырвать шарф из его цепких когтей оказалось невозможно, потому что шипы у него наподобие рыболовных крючков, загибаются под острым углом. Пришлось остановиться и аккуратно вынимать снасти из шарфа.
Нынче с Севой варили суп, прообразом которому служил «Суп из бычьих хвостов» из прекрасной повареной книжки, принадлежающей Глебовой маме. В роли бычьих хвостов, отсутствующих по уважительным причинам, выступал не доеденный вчера кусок мяса.
Сегодня ночью соседского ребеночка не было слышно. Зато мы пришли с Севой с прогулки с ором – Сева много ходил, устал и слегка подмерз, дул сильный ветер. Будем считать, это наш ответ-чемберлена.
Поскольку наша небольшая (и довольно холодная) квартира последняя в пристройке, мимо окон никто не ходит. Вид из окна – первый этаж – кусок живописной ограды. Фигурирует дерево, вечный плющ, и соседний кирпичный дом с «дормерами» – Глеб объяснил, что так называются мансардные окна.
Позади дома небольшой двор с пышной травой, барбекюшницей с забытыми с лета остатками углей, столом и стульями, и детской горкой. Сегодня мы с Севой объезжали горку и обкатывали игрушечный трактор – обширный игрушечный автопарк принадлежит семье Эшли, мы уже снискали разрешение распоряжаться им по своему усмотрению.
В квартире две комнаты с довольно холодным полом. Украинская семья рассказывает, на первом этаже особнячка (точнее, на том этаже, который называется в Англии «граунд» и является нулевым, полуподвальным), пол вообще мокрый.
Англичане ходят все время весьма налегке и все время слегка простуженные (судя по их непрерывному чиханию). Как они живут в этих своих заросших плесенью полуподвалах, непонятно. Вероятно, раньше их занимала прислуга.
Условия нашего проживания совершенно деревенские. Отопление и горячая вода бойлерные, стиральной машины нет (стирать принято в прачечных), посудомойной, разумеется, тоже (но есть вполне исправная плита и микроволновка). Глебу пришлось многое здесь подкупить до нашего прибытия. Но многим еще нужно будет разжиться – в основном, из кухонной утвари.
22 октября 2010. Hовые знакомые
***
Привезли почту. Что приятно, домой. Это были, конечно, очередные немецкие слинги (я их коллекционирую). Груз, как уже сказала, доставили прямо под дверь, позвонили, – открыла.
– Вы Глеб Домненко? – строго спросил почтальон.
– Тут не может быть никаких сомнений.
Он спросил, как правильно, но затем все-таки записал «Глеб» в графу «фамилия», а «Домненко» в графу «имя», дал мне электронный экран и стилус для росписи, и отбыл.
***
Мы с Севой наконец-то открыли песочницу в этом странном, казалось, лишенном песочниц городе. Познакомились с мальчиком двух с половиной лет и его папой. Райли и Крис провели нас по окрестным дворам и показали, где еще есть детские площадки, которые именуются здесь не иначе как парки. Один такой крохотный парчок (я даже не знаю, с чем его сравнить. Кажется, в Москве абсолютное большинство улиц шире, чем этот парк) прямо за оградой нашего заднего дворика, но, к сожалению, от нас туда нет двери, нужно обходить ряды домиков.
Крис сделал вежливый комплимент моему английскому:
– Великолепный английский, – сказал он, подумал и добавил, – гораздо лучше, чем мой русский.
– А вы владеете русским?
Он еще подумал и изрек:
– Абрамович!
Вполне достаточно, чтобы объясниться в любой ситуации.
24 oктября 2010. Супермаркет
Сегодня мы затыкали дыры в нашем не совсем еще обустроенном быте. Купили крючков на окна (повесив шторы на одно окно, обнаружили, что для второго не хватает крючков, хе-хе-хе), Севе английскую книжку Про Машины, а самое главное, большую-пребольшую кастрюлю, так как в маленьких кастрюльках я каждый день должна была варить что-то новое, что в принципе само по себе хорошо, особенно когда Сева не требует читать ему книг, но всегда прекрасно иметь и большую кастрюлю, тем более, сверкающую. А еще купили пластиковые накладки на острые углы стола, на которые, я все боялась, может нарваться разбегавшийся ребенок.
Кастрюля была немедленно употреблена для варки говядины, а на говяжьем бульоне сварганена похлебка. В магазине было столько прекрасных кастрюлек и форм для выпечки, а также шумовок (здесь у нас пока нет даже шумовки, вот уж не думала, что это сколько-нибудь нужная вещь, пока не обнаружила ее отсутствие), скороварок, фритюрниц, горшочков и разных таинственных приспособлений, о которых мне не всегда было, признаться, известно что бы то ни было. Хорошо бы опробовать кое-что в деле, осталось еще обнаружить, на каких же полках, наконец, в местных супермаркетах зашхерена пшеничная мука, поскольку среди маисовой и кукурузной ее не видно.
Продуктовые супермаркеты, типа «Моррисонс» (вывеску, слегка заслоненную другой, я прочитала сослепу как «Призон») или «Вайтроуз» (кажется, самые дешевые супермаркеты в округе), как и нынешние московские супермаркеты, производят вечное удручающее впечатление шизофренического конвейера. Покупатели – в основном, покупательницы, женщины в хиджабах, некоторая заметная часть – белые женщины с детьми межрасового происхождения.
В супермаркетах я теряюсь. Практически ничего из ассортимента супермаркета мне, когда я попадаю в магазин, не нужно. Почему хождение между полками с галлюциногенными обертками, как считается, имеет терапевтический эффект, мне непонятно. В Лондоне впечатление, что не нужно, более сильное, так как ассортимент больше, обертки ярче, а то, что в них содержится, наводит на размышления: а съедобно ли это, собственно? Может быть, латиница производит на меня впечатление чего-то совершенно чужого. Хождение за продуктами всегда было мне ненавистно. Меня переполняет все это бесконечное разнообразие, огромное количество, ряды и ряды разноцветного, геометрия форм, буквы, цифры, картинки.
На некотрых пакетах нарисован зеленый квадратик с глазами и сообщается, что пакет не пригоден для вторичной переработки, но, поскольку нам небезразлично будущее окружающей среды, мы работаем над этим. Я уже машинально кидаю картон, пластик, бумагу и полиэтилен во второе мусорное ведро (первое под раковиной – для пищевых отходов), впоследствии это все обещает быть переработанным (мусор выносится в бак в соседнем дворе, где ряд черных контейнеров: для светлого стекла, для коричневого стекла и так далее).
Люди в Лондоне намного спокойнее, медленнее и приветливее, даже в метро, по сравнению в Москвой. Мы получили с Севой уже два приглашения в гости.
Психологически, как выяснилось, мне как-то легче жить на первом этаже, можно открыть дверь и выйти, почему-то перспектива спускаться на лифте с 22 этажа моего Московского дома, равно как и преодолевать две его подъездные двери – как целый пролог к громоздкому действию, в которое превращается любая прогулка с ребенком.
