– А где ваш муж работает? – спросила Инна.
– В почтовом ящике. Инженер.
Инна удивилась. Ей казалось, что у Маши муж – арабский шейх или принц Монако, он в то время был холостым. В крайнем случае – отечественная знаменитость, но уж никак не инженер из почтового ящика.
– А как его зовут?
– Игорь. Гарик.
Позже Маша расскажет, что ее детство и юность прошли в южном городе. Отец Маши был хозяином края, и Машин брак с Гариком считался морганатическим, то есть неравным, поскольку Маша – дочь короля, принцесса, а Гарик – сын водопроводчика.
– Красивый? – догадалась Инна.
– Похож на осетра.
– Благородная рыба.
– Вовсе нет. Ценители рыб называют осетра «морская свинья». Грубое мясо.
– За что же вы его полюбили?
– За то, что он ТАКОЙ…
Инна поняла, что Гарик – принц-консорт, как муж королевы Елизаветы, и ему необязательно беспокоиться о деньгах.
– Моего отца перевели в Москву, мы переехали. Отец сделал нам квартиру во время Олимпиады. Это было практически невозможно, но нам дали квартиру улучшенной планировки.
– Где? – спросила Инна.
Маша назвала улицу и дом.
Инна вытаращила глаза. Она жила в том же районе. Это был хороший знак. География в дружбе – определяющий фактор. Жить на разных концах города – это то же самое, что в разных государствах. Друзья встречаются раз в год, а потом и вовсе перестают. Жизнь разводит в конце концов. А проживание рядом людей объединяет, делает почти родственниками.
Наступило тридцать первое декабря.
Гарик приехал к обеду. Инна с Блинком сидели за столом и ели суп.
Маша встречала мужа, и они вместе вошли в зал. У Маши была немножко странная походка: она подрагивала спиной, как будто шла по острым камешкам. Ее муж шагал легко и пружинисто, что выдавало в нем спортсмена. Одет интересно: бежевый пуловер и вокруг горла длинный бежевый шарф, концы свисали низко. Тонкокостный, с прямой спиной и высокой шеей, как артист балета. Самое слабое звено – лицо. В лице действительно было что-то от осетра.
«Могла бы и получше себе найти», – подумала Инна, но ей было все равно. Какая разница… Чужая жизнь была за гранью ее интереса.
Пара подошла к столу. Инна подняла глаза на Гарика и сказала:
– Здравствуйте…
Он смотрел на Инну и, казалось, продирался взглядом сквозь ее горе и равнодушие.
– Здравствуйте, – ответил Гарик и сразу стал симпатичный, хотя оставался похожим на осетра. Но ведь и осетры бывают симпатичные.
Позже он скажет Инне, что все произошло в первую секунду. Одновременно со «здравствуйте». Он влюбился с первого взгляда. В такую вот грустную, несчастную и не особенно молодую в сравнении с женой. Маша была моложе Инны на восемь лет и красивее в восемь раз. Да что там говорить…
Инна увидела вдруг, что за столиком не хватает стула для вновь прибывшего гостя. Стол рассчитан на четырех человек, а Гарик – пятый.
Она поднялась со своего места, взяла два столовых прибора и перешла за соседний свободный столик.
Дикареша подскочила к отцу, облепила его колени. Стало видно, что они похожи – те же темно-синие волосы, низковатая макушка. Макушка у обоих располагалась чуть ниже, чем положено. Дикарь-папа и Дикареша-дочка.
Гарик остался стоять возле стола, склонив голову. Правильнее сказать: повесив голову. Его огорчил уход Инны. Хотелось компании. Хотелось, чтобы было весело. Семья – это семья. Изучена вдоль и поперек, ничего нового. А Инна с девочкой – это два новых человека, которых интересно познать и себя прокатить на новой матрице. И что-то еще, неведомое, зовущее и дразнящее.
Инна заметила эту склоненную голову, висящие руки. Маша тоже заметила, но сделала вид, что не заметила. Впереди Новый год, семейный праздник. Семья в сборе, а это – главное. Остальное – детали. Аксессуары. Кстати, красивая жена – тоже аксессуар.
Сбор гостей был назначен на одиннадцать часов вечера. Следовало проводить старый год, а потом встретить новый. Программа на всю ночь.
Инна не собиралась праздновать Новый год, но вдруг почему-то пошла в ванную. Встала под душ, пустила горячую воду, густо намылила мочалку. Она с силой терла себя, как будто сдирала и смывала всю прошлую жизнь. Стояла в густой пене. Потом эта пена падала к ногам и уходила в дырочку стока, неведомо куда, в преисподнюю.
Инна вышла из ванной, завернулась в халат. Долго отдыхала в кресле. Тело дышало, приходило в себя. Инна превращалась из подранка в молодого зверя, полного сил, способного на полноценную охоту.
Блинок включила телевизор. Там передавали танцы народов мира.
Блинок пробовала повторять эти же ритмы. Она была кругленькая и неуклюжая, но старательная. Старалась изо всех сил и была собой довольна.
– Похоже? – спросила она у мамы.
– Как свинья на коня, – ответила Инна.
Блинок задумалась. Конь и свинья – совершенно разные животные. Как они могут быть похожи?
– А кто свинья? – уточнила Блинок.
– Конечно, они. – Инна указала в телевизионный экран.
Блинок удовлетворительно кивнула головой, однако танцевать перестала.
Инна сгребла ее в охапку. Она обожала свою дочку – милую, кругломорденькую, доверчивую. Ее ничего не стоило обмануть, убедить в чем угодно. Поэтому, именно поэтому ее надо защищать, любить и баловать.
Инна целовала своего Блинка. Вспомнила при этом, как горилла ласкала своего детеныша в сухумском питомнике. Видимо, такая вот всепоглощающая, зоологическая любовь к потомству заложена природой в человека и зверя и это и есть самая подлинная и самая долгоиграющая любовь. Она не проходит никогда.
В одиннадцать часов Инна с дочкой спустились к праздничному столу.
Маша, Гарик и Дикареша уже восседали на своем месте. Как все были наряжены! Девочки сверкали, как принцессы. Гарик в черно-белом, как пингвин. На Маше что-то элегантное, но не бросающееся в глаза. Она всегда одевалась таким образом, что ее одежда не запоминалась, не затмевала саму Машу. При этом был очевиден вкус и качество.
На Инне серое шелковое платье с глубоким вырезом. Сразу был виден французский шарм и крой. Наши модельеры не обладали таким воображением.
В России модельный бизнес расцвел позже, появились свои модельеры-звезды. Но это позже. Наступал восемьдесят шестой год, и никто не предполагал, что в ближайшем будущем Союз нерушимый разрушится в одночасье, разлетится на куски.
Красивая одежда сама по себе создает праздник. Весь зал пребывал в приподнятом настроении. Все поверили, что человек создан для счастья, как птица для полета. Некоторые философы считают, правда, что человек создан для страданий и для испытаний. Но все испытания остались дома, а здесь, на отдыхе, – никаких забот, свежий воздух, море и сосны, бутылки с шампанским, пробка в потолок.
Заиграл нехитрый оркестр.
«Сейчас он меня пригласит», – подумала Инна.
Гарик поднялся из-за стола и пригласил Инну на танец.
Маша бровью не повела. Как будто так и надо.
А может быть, так и надо? Что тут особенного?
Инна поднялась. Она была вполне молодая и вполне красивая, в расцвете лет, во французском платье.
Они с Гариком присоединились к танцующим.
Гарик положил свою большую ладонь на ее спину между лопатками. Ладонь была горячая, как утюг. Не жгла, но грела.
Гарик уверенно вел в танце. Танцевал он хорошо, но не только. Чувствовался мужик.
Гарик ловко двигался, крутил Инну вправо и влево, и она крутилась, и у нее получалось.
Вернулись к столу оживленные. Выпили шампанского. Инна хватила целый фужер, как будто жаждала.
Девчонки пили клюквенный морс.
На следующий танец Гарик пригласил Машу. Это был рок-н-ролл. Гарик и Маша стали друг против друга и пустились в пляс, выделывая сложные фигуры. Танцевали слаженно, как будто долго репетировали накануне, но при этом, Инна заметила, они танцевали не вместе, а каждый сам по себе. Маша смотрела куда-то мимо Гарика. Куда? Может быть, в свои мечты, а может, в иную явь. Была не здесь, а в другом пространстве.
Гарик выделывал кренделя и получал удовольствие от ритма, от движения и от физических нагрузок. Фигура и пластика были у него отменные, и компенсировали некрасивость лица. В нем что-то было. Чувствовался жесткий диск и несомненное обаяние.
Инна пошла танцевать с Блинком. Настя прыгала, как бегемотик. К ним присоединилась Дикареша.
Дети отдавались радости так, как отдаются только дети, – всем существом до последней клеточки. Весь мир для них.
Потянулась неделя отдыха. В режим входила обязательная прогулка по морскому побережью. Вечером после ужина – кино. В один из дней Инна не пошла на прогулку. Захотелось остаться в постели и почитать. Чтение – пассивное творчество. И если Инна не работала за письменным столом, то хотя бы читала.
Депрессия иногда накрывала ее с головой, но это уже была другая депрессия. Не такая ядовитая, не так жгла. Просто отсутствие активности и желание полного покоя.
