– А ты выдумщик такой! Чего только не придумаешь, лишь бы меня завлечь в свои сети. А я слабенькая, маленькая девочка, не могу сопротивляться твоим чарам. Пользуешься мной, как хочешь. Хорошо, как закончу свои девчоночьи секреты, в тайничок самую большую тайну спрячу и сразу к тебе.
– Какая такая большая тайна.? – спросил он шутливо и насторожился.
– Большая, – Она о чём-то подумала, – это моя большая необъяснимая любовь к тебе. Ну, – пропела она гнусавенько, как ню, – не скучай.
– Пока! – раздосадованный, он выключил телефон и уставился на него. Телефон ему был без надобности.
– Кушать будешь? – предложила Маша Семёну.
«Третий день одно и тоже. Она предлагает так, будто голосом кормит. Прелесть и любезность ограничивались этим предложением. Уж не домой ли к жене перебраться?» – назойливо штурмовали его собственные соображения.
– Я в больнице полуфабрикатов наелся, – отреагировал он, – приготовила бы чего-нибудь.
– Привереда ты. В ресторан не ходим: с клюшкой не хочешь позориться. Заказывать в ресторане вкусненького тоже не хочешь. Набрала самого лучшего и не угодила.
– Свари щей, борща. Чтобы пахло. Тарелку хоть постных съесть. Чтоб ещё хотелось!
С минуту смотря на него, она любезно предложила:
– Давай жене твоей позвоним? и уже с горечью добавила: – Она небось с ума сходит – суп некуда девать.
– Отстань от жены. Привязалась к ней!
Она поспешно перевела разговор на другую тему.
– С бабкой Антониной созвонилась. Заняла очередь. Будь готов. А то и отношения дают трещину. Не в себе что-то ты. Похоже, не успел приехать, завистники солью дорогу тебе посыпали. Без Антонины не справимся.
Он твёрдо решил возобновить посещение семьи, надеясь извлечь несколько выгод из того. У него было непреодолимое желание съесть супа, кусок мяса, даже сваренного в домашних условиях риса или излюбленных макарон, которые он мог есть каждый день. Купленные в магазине (приготовленные там же) вызывали отрыжку, а ещё ими нельзя было наесться. Набить живот – да, полноценно поесть – нет.
Следующая выгода – остаться одному. Только дома он мог уединиться. Всё: стены, потолок, пол, запах, мебель, даже тень в окне кабинета – располагало размышлениям и сопутствовало им. Присутствие домочадцев не мешало, напротив, успокаивающе укутывало покровом единения и гармонии. В других местах его настигало напряжение. Конечно, он мог работать, и подолгу. И забываться. И свыкся бы. Но зачем?
Не счастье ли строить умственную схему, двигать в своём воображении проект и прерваться, заметив стоящего рядом Даню с протянутым апельсином. И со скоростью молнии (нет, быстрее) догадаться, даже не догадаться, а почувствовать, что апельсин надо почистить и разломить напополам. Одну ему, другую мне. Иначе он обидится, если я не оставлю себе. Ведь он угощает!
Днём Семён уехал в больницу. Переходя из одного кабинета в другой, натыкался на незнакомые лица, а порой уже и узнаваемые. Иногда думал: «А надо ли здороваться с теми, кто изо дня в день попадается навстречу, ведь с ними меня роднит некая близость?» И шарахался: «Какая близость?! Что меня может с этими людьми сближать? Нет, только не это».
В больнице, нет, не в больнице, а ещё за сто метров до неё, он мрачнел. Здесь витал особый дух. Как это понять? Он сравнил. Перенаселённое людьми морское побережье: визжанье, крики, гомон, сон и дрёма в полузабытьи, взмахи, прыжки, бег или плавная размеренная ходьба вдоль берега – всё совершается под действием чего-то, что объединяет этот коктейль в одно. Радость и счастье будто обрушиваются, сваливаются на человека. Солнце и море: на тебе счастье – в тираж!
Семён пугался навязчивой мысли под воздействием процедур. Редкий раз он угадывал пациентов, похожих на него. Они были другие, отличались от большинства. И как бы они не одевались просто и неброско, он безошибочно их распознавал. Когда он видел таких, ему становилось легче, и он слегка успокаивался. Они не верили тому, что очутились здесь. Их мало, но они были.
Около пяти часов вечера он вернулся домой.
«Возвращение блудного папы», – окрестил он своё возвращение, но не озвучил его.
Эмоциональные выпады, повышение голоса для убедительности, иронию никогда не показывал детям. Постепенно опыт перерос в привычку. Привычка – в образ жизни.
Позднее, на ночь глядя, приехала маленькая Маша.
Во время прогулки по парку она описывала ему свою скуку и тошноту от одиночества.
– Без любви и заботы ты остался. Каждую минуту о тебе думаю. Вот сейчас ты спать пойдёшь, а я с ума сходить начну. Ты же с ней спишь? С ней? – Она пристально посмотрела не него. – Что молчишь? Я знаю – с ней.
Они шли по аллее. Его тревожили другие мысли. Он не понимал, какие. Не то, чтобы не понимал. Их было множество, но они не укладывались в голове ровными рядами. Впрочем, иногда мысли, родившиеся давно, приводились в порядок. Но раньше он тысячу раз бы взвесил, посомневался. Сейчас был полон решимости. И приливы внезапной решимости его радовали. Так приходит успех, он помнил. Но наблюдая за собеседниками видел, что его признания не находят понимания. Он решил выждать. А пока замкнулся. Не привыкать. Шахматисты, те вон как долго раздумывают. А ведь ход-два им на ум приходит сразу. Потом начинается поиск из тысячи возможных комбинаций. Перебираешь их. А возвращаешься снова к тем двум. И взвешиваешь, взвешиваешь.
Он был словно поднят над суетой.
«Ну и что, если и сплю с ней? Разве имеет значение, с кем я сплю? Забивать голову чепухой? Радости земные, они же мгновенны, как вспышка. Хотя другим, будь у них цель, состояние счастья было бы обеспечено. Тогда почему она скучает без меня, а, имея возможность быть со мной, не спешит вернуться под мой бочок, уезжает к подруге? Суета».
Вокруг пахло то липовым цветом, то терпким дубом. Рябило в глазах от яркого, насыщенного зелёного цвета.
Трава тоже имеет запах. Городская, та пахнет свежестью после дождя, напоминает огуречный лосьон, неоднократно разбавленный водой. В деревне запах травы насыщеннее, от него никуда не денешься, он повсюду, будто вобрал в себя ароматы всех ветров, пропитался ими без разбора и держит над собой так, что вдохнёшь – голова кружится. Высуши траву – сеном станет, а всё равно густоты и полноты не иссушишь. И зимой напомнит.
Повсюду возникали и наваливались дела, без просветов, и он ничего не успевал. Планировал, переносил, извинялся, но изменить что-то или повлиять на обстоятельства не мог. Апатия овладела им. Хотелось отдохнуть, а ведь не устал. Чем меньше работал, тем больше подламывался от усталости.
Прогулка вымотала напрочь. Семён пожаловался Маше на питерского врача, рекомендовавшего больше ходить пешком.
– А ты не ходи. Скажи жене, что на прогулке, а мы в машине предадимся любви. А хочешь, на квартиру нашу поедем. Неласковый ты стал в последнее время. Желание на меня пропадает. Не любишь меня, да?
– Нет. Ничего не изменилось. Отвези домой. Полежать хочу.
Она повезла его домой.
Прощаясь, она прижалась к нему минут на десять.
– Я позвоню, как приеду. Не хочу оставлять тебя с ней. Ни на минуту.
Не успел он успокоиться, что требовалось для того, чтобы прийти в себя, как требуется верующему человеку прочесть молитву перед сном для успокоения души, как раздался звонок.
– Милёночек мой, я уже соскучилась.
Он прошёл в кабинет и сел за стол. Лёгкое раздражение овладело им. Он оправдывал её. Ему стало жаль маленькую девочку.
«Бездельница, ей нечем занять себя. Весь мир для неё – я, пространство вокруг – я, свободное время – я, смысл – я. Она нашла себя во мне. Никакого увлечения, никакого занятия, только я. Я и снова я. Как же я обидел мою девочку, вернувшись в семью».
Он перевёл взгляд на окно, из ночного сумрака накатило чувство вины. Он услышал шаги. Посмотрел на открытую дверь.
«Кто-то прошёл».
Снова шаги. Жена тенью шуршала мимо со стаканом воды.
«Дане. Пить захотел».
На миг жена остановилась, но как поймала его взгляд, прошлёпала босыми ногами дальше.
«По инерции, как во сне. Вот жизнь. Сама такую захотела».
Он слушал шёпот любимой женщины по телефону. Наконец признался в трубку:
– Анализы плохие. Температура держится.
– А не может из-за того, что упал в прошлый раз? Ты скажи врачам.
Чего-чего, а этого он не хотел слышать. Наверно, она была права.
– Нет. Там я оступился. Упал, конечно. Но причина в другом. Завтра, когда в больницу поеду, позвоню. Увидимся. После операции рекомендовали больше пешком ходить. Температура спадёт. По парку завтра погуляешь со мной?
– Спрашиваешь!
– До завтра.
– Подожди, Сёмочка, постой, – она торопилась договорить, – может, ты завтра погуляешь один? Мне-то зачем эти прогулки? На каблуках знаешь как тяжело!
