Его лицо было умоляющим и одновременно настойчивым. Волевым и беспомощным. Любимым и ненавистным. Лживым и искренним. Он пришел к ней не ради нее, не искать ее любви, не умолять, не раскаиваться. Он по-прежнему был политик, виртуоз интриг, знаток огромных и страшных часов, которые своими шестернями двигали стрелки русского времени, куранты русской истории. Он сам был частью этих часов. Золотым наконечником стрелки, скользящей по черному циферблату. Но разве не это она в нем любила? Не это изощренное умение? Не это изящное и виртуозное искусство управлять загадочной и грозной машиной? Не она ли помогала ему двигать золоченую стрелку, скользящую от одной золоченой цифры к другой, любила в нем хрустальные поднебесные звоны, а не глухие скрипы и скрежеты?
– Ты хочешь пойти служить к человеку, который является моим любовником? – усмехнулась Елена. – Это не будет тебе мешать?
– Мне многое будет мешать, – ответил Бекетов, опустив глаза.
В артистическое кафе после вернисажа явились художники, и с ними главный герой Скороходов, уже без перьев, в бархатном вальяжном пиджаке с шелковым бантом. На его умытом розовом лице круглились птичьи глаза, торчал заостренным клювом нос, и волосы напоминали петушиный гребень. Он было устремился к Елене, но та досадливо повела плечом, и Скороходов не подошел. Опустился с приятелями за дальний столик и там шумел, что-то радостно вещал, весело поглядывал на Елену. Извлек из кармана куриное перышко, дунул, и оно полетело в сторону Елены.
– Пойдем отсюда, – сказала Елена, вставая.
Они вышли из галереи. Наступил темный дождливый вечер, и Москва, недавно туманная, тусклая, с вялыми очертаниями бесформенных зданий, казалась преображенной. Черная, зеркальная, блистающая, она брызгала разноцветными каплями. С желтыми, прилипшими к асфальту листьями, Москва пахнула на Елену осенним хладом, запахом сырых бульваров, тем чудесным временем, когда они с Бекетовым, раскрыв просторный зонт, останавливались под деревьями, сквозь которые светили оранжевые фонари, и сладостно целовались в дожде.
– Где твоя машина? – спросила она, опьянев от этих воспоминаний.
– Я без машины.
– Я тебя подвезу.
Она вела машину среди серебряных всплесков, разноцветных, на черном асфальте радуг. Москва казалась огромным зеркальным аквариумом, в котором плыли волшебные рыбы, струились цветные водоросли, загорались морские звезды, переливались перламутровые раковины. Елене чудилось, что они ныряли в черные глубины, населенные мерцающими рыбами, проносились среди сверкающих косяков. И вдруг взлетали в лучистую высь, где кружили планеты и луны, реяли метеоры, сказочными светилами проносились дорожные знаки. Желтый кленовый лист прилип к ветровому стеклу, и Елена молила, чтобы его не сдул ветер, а когда он улетел, испытала больной укол в сердце.
Остановилась у его дома на Тверской, у сырого, в грубом граните фасада.
– Я согласна. Познакомлю тебя с Градобоевым. Вот мой новый телефон. – Она протянула ему визитную карточку. Дождалась, когда он выйдет из машины и исчезнет среди зонтиков, мокрых плащей, тусклых огней.
Бекетов стоял в дожде, не желая уходить в подворотню, из которой дул тяжелый холодный сквозняк. Задуманная им комбинация удалась, но эту удачу сопровождало и гнетущее чувство, будто он совершил что-то непотребное и постыдное. Мимо, опираясь на палку, шел промокший старик, без шапки, с седыми, тяжко повисшими волосами. К его пальто прицепился зубчатый кленовый лист. И Бекетов подумал, что старик похож на еврея в гетто с желтой звездой.
Утром он обнаружил, что стебель орхидеи удлинился, наполнился соками. А один из бутонов посветлел, в его глубине напряглись лепестки, вот-вот раздвинут зеленую оболочку. И тогда раскроется белоснежный цветок. Чудесная мамина улыбка, ее прекрасные глаза скажут ему, что она жива, посылает ему из райских садов свою любовь, хранит его в земной жизни своей бессмертной молитвой. Он потянулся к бутону, стал осторожно дышать на него, согревая, наполняя своим обожанием. И ему показалось, бутон слабо дрогнул, в нем шевельнулись потаенные лепестки.
Градобоев принимал Бекетова в своем штабе, в рабочем кабинете, усадив за маленький столик. Сам же оставался в кресле, отгороженный от визитера полем стола. И это, как показалось Елене, было нарочитым подчеркиванием разделявшей их дистанции. Та же подчеркнутая нарочитость была в том, как оба были одеты. Градобоев в белоснежной рубахе без галстука, в вольной артистической блузе, что подчеркивало его свободу от протокольных предрассудков, необязательный, затрапезный характер встречи. Бекетов же был в строгом темном пиджаке и при галстуке, как и положено чиновнику, явившемуся на прием к начальству. Все это казалось Елене ненужной театральностью, привнесенной в важную встречу.
– Польщен и, признаться, удивлен вашим визитом, Андрей Алексеевич, – иронично произнес Градобоев, весело, с плохо скрываемым торжеством. – Еще бы, сам канцлер, хранитель печати явился из Кремля в укромный уголок безвестного оппозиционера. Как прикажете понимать?
– Я уже давно не канцлер, и гербовая печать не в моих руках, Иван Александрович. – Казалось, Бекетов не заметил иронии. – Вы, наверное, знаете, что уже три года между Чегодановым и мной нет никаких отношений. У нас случился разрыв, я уехал из Москвы и веду частную жизнь.
– И все-таки сам этот ваш разрыв с Чегодановым и решение обратиться к его конкуренту – это свидетельство стремительного ослабления Чегоданова. Если самые преданные Чегоданову люди покидают его корабль, значит, его корабль дал течь. Появился другой корабль, надежный и прочный, где можно чувствовать себя в безопасности.
– Я не обижаюсь, Иван Александрович, на ваше сравнение моей персоны с крысой, бегущей с тонущего корабля. Я уже сказал, что покинул Кремль задолго до того, как ваш корабль был спущен на воду. Вы неверно трактуете мотивы моего визита. Я не перебежчик от слабого и проигравшего к сильному и побеждающему. Чегоданов по-прежнему очень силен, он гораздо сильнее вас. А вы гораздо его слабее. Я пришел, чтобы усилить вас. Сделать вас сильнее, чем Чегоданов, и тем самым устранить Чегоданова и спасти государство.
Все это Бекетов произнес спокойно, с ясными глазами, и Елена почувствовала, что первую схватку, предложенную Градобоевым, выиграл Бекетов. Но проигрыш не раздосадовал Градобоева. Напротив, сблизил с гостем. Градобоев пересел из кресла за маленький столик, ближе к Бекетову, дружелюбно ему улыбаясь.
– Я трезвый человек, а не безумный романтик. Я отдаю себе отчет в моей слабости и в превосходстве надо мной Чегоданова. Против меня вся государственная машина с танками, телевидением и разведкой. А у меня всего несколько микрофонов и уязвленное несправедливостью общество.
– За вами гораздо большее, Иван Александрович. Вы обладаете волей к власти. Через эту волю реализуется историческая воля народа, который все эти годы искал своего лидера, ошибался и теперь, в вашем лице, обрел. Вы лидер новой исторической эры. Вы космодром, на который может приземлиться космолет русского будущего. Но он может и не приземлиться, если космодром не сумеет его принять. Он пролетит мимо, в очередной раз оставив над Россией призрачный след несостоявшегося величия. Я пришел к вам, чтобы, в меру моих сил, помочь построить космодром, куда приземлится звездолет русского будущего.
Елену посетило сладостное воспоминание. Его слова были завораживающей музыкой, в которую он облекал таинственные смыслы. Эта музыка очаровала ее когда-то, сопутствовала их встречам, их путешествиям. Была истоком ее любви. Звучала несколько восхитительных лет и умолкла. Елена испугалась, вспомнив теперь эту волшебную музыку. Она видела, что Градобоева коснулось тайное волшебство и он, обольщенный, был готов внимать и верить.
– Вы, Андрей Алексеевич, знаток кремлевских коридоров. Кто они, эти придворные, окружающие Чегоданова? Насколько они ему преданы? Например, режиссер Купатов. Почему Чегоданов сделал его главой избирательного штаба?
– Купатов – утомленный нарцисс. Он имеет влияние в поредевших рядах русской интеллигенции. Он не способен организовать избирательный процесс, зато способен эффектно курить вишневую трубку и глубокомысленно молчать, как если бы играл в театре немого мудреца.
– А глава Центризбиркома Погребец?
– Он выдал дочь за водочного олигарха и сам имеет фармацевтический бизнес. Он готов обеспечить любые подтасовки на выборах, вплоть до пятидесяти процентов. По-видимому, после предстоящих выборов, которые пройдут с громадными нарушениями, его отправят послом в маленькую скандинавскую страну, от греха подальше.
– А верно ли, что глава Администрации Любашин посещает закрытые гей-клубы? Ведь геи очень вероломны.
– Гей-сообщество весьма ощутимо в Кремле и правительстве. Вы их найдете в экономическом блоке, в Министерстве культуры, на ведущих телеканалах. Бойфренд Любашина, гоняя на позолоченном «бентли», сбил пешехода, и теперь Любашин занят выгораживанием своего любимца.
