С Павликом у нас связь дальняя и прочная. В детстве мы почти каждое лето проводили вместе. Июнь – пионерский лагерь под Тамбовом, июль – Донецк, август – Севастополь. С Павликом я первый раз покурил. Это были самокрутки с кленовыми листьями лет в тринадцать. С Павликом я первый раз выпил. Это была бутылка домашнего вина, стыренная из подвала деда в Севастополе. Мы похитили бутылку вечером, перелезли через забор в полночь и через поля виноградников вышли к морю. Лёжа в джинсах на мелкой гальке, мы пили вино, курили болгарские сигареты «BT» и слушали море. А с воды нам светили фонарями военные корабли.
С ним же, Павликом, я впервые ощутил мощь своего милицейского удостоверения. Дело было так.
Окончив первый курс Омской высшей школы милиции, я решил смотаться в Донецк. С братом мы не виделись два года, мне нужно было к брату.
В первый же день выпили пива, коньяка и пошли гулять. Пьяные, косые, дымя сигаретами на ходу, по аллеям из тополей мы вышли к рынку микрорайона.
У прилавков стояли дородные бабы. Они торговали всем чем ни попадя: сигаретами, пивом, грушами, арбузами и книгами.
– У вас же сигареты по лицензиям должны продавать?
– Однозначно, – уверенно соглашается Павлик.
В моей голове просыпается бесёнок административного права.
Мы подходим к прилавкам, и перед каждым из них я демонстрирую удостоверение. Отточенный жест полукругом. Зритель успевает увидеть характерный цвет «корочки» (красный), рассмотреть на фото человека в форме, перед его глазами мелькают оттиск печати и рукописный текст. Что именно там написано, зритель прочесть не успевает. Корочка закрывается. Иногда даже с хлопком.
– Предъявите лицензию на продажу табачных изделий! – требую я.
– Та вы шо! Хлопци! Яка така лицензия? – удивляется тётка.
– Изымаем товар.
Павлик берёт блок сигарет, и мы движемся дальше.
– Ваша лицензия на продажу спиртных напитков!
– Бери, бери, дарагой, – шепчет седовласый азербайджанец, выставляя на прилавок две бутылки коньяка.
Бутылки погружаются в карманы павликовых брюк.
Мы равнодушно проходим мимо старушки, торгующей малиной и шелковицей, минуем длинный прилавок с картошкой и останавливаемся у книжного развала.
– Лицензия… – начинаю я.
И тут же заканчиваю.
Как черти из табакерки, взявшись непонятно откуда, на нас набрасываются менты. Человек пять-семь, не меньше. Павлик сбрасывает блок сигарет, бутылки разбиваются об асфальт. Наши руки заламывают, сковывают наручниками. Я моментально трезвею.
Всё! – думаю я.
Отучился. Конец ментовскому пути. Да ладно бы это, нас гонят, как каторжан, сквозь дворы, тут вообще-то и уголовным делом попахивает.
Я только-только начал изучать уголовное право и пытаюсь понять – что же в моих действиях? Злоупотребление, превышение? Да нет. Хоть я и рядовой милиции, я не должностное лицо. Вымогательство? Забирал, не угрожая. Мошенничество? Похоже на мошенничество. Но, скорее всего, грабёж. Если бы я поменял бутылку виски на коньяк, а в бутылочке вместо виски чай оказался, тогда – да, мошенничество. А так – грабёж. И применение насилия здесь необязательно. Грабёж, совершённый группой лиц по предварительному сговору. Такие у меня мысли. Иду, квалифицирую.
…Нас заводят в участок. Опорный пункт охраны общественного порядка, размещённый в квартире. Куча народа сидит в большой комнате. В комнате чем-то воняет. Видимо, воняют эти люди. Воняют и ненавидят милицию. А может быть, воняет милиция. И ненавидит людей.
Распахивается дверь. Из кабинета выходит молоденькая размалёванная мамзель. Топик, короткая зелёная юбка, туфли на шпильках. Скорее всего, проститутка. Подмигнув мне, она идёт на выход, покачивая бёдрами. Следом за ней появляется милиционер. Погоны выдают его звание. По три звёздочки на каждом. Он усат, лицо у него уставшее. Я, выпускник первого курса Омской высшей школы милиции, только-только начал хорошо разбираться в ментовской иерархии. Старлей, насколько я понимаю, является участковым.
– Что у тебя? – спрашивает участковый у одного из ментов.
– Та ось, хлопцев на рынке задэржали. Ходыли с поддэльным удостоверением…
– Каким удостоверением? У кого удостоверение?
– У меня! – отвечаю я, гордо подняв голову.
– Давай сюда.
– Руки в наручниках, неудобно. Снимите наручники.
Я даже не знаю, почему он выполнил мою просьбу. Ведь он мог свободно и бесцеремонно обшмонать меня и вытащить всё, что нужно. Но почему-то делать этого не стал.
– Снимите наручники! – велит он ментам.
Снимают.
Жестом участковый приглашает меня в свой кабинет, дверь закрывается.
– Ну, давай, показывай.
Я достаю из заднего кармана джинсов удостоверение. Первое удостоверение в своей жизни.
Раскрываю его, вытягиваю вперёд руки, точно американский коп пистолет.
– Дай его мне, – лукаво произносит участковый.
– Неа, – отвечаю.
– Почему?
Я понимаю, что можно разыграть ментовскую карту. Коллега, ёпть! Не имея чёткого плана в голове, да и откуда ему взяться за это время, я постепенно наглею.
– Нельзя же в руки давать, ты знаешь.
Участковый старше меня лет на десять, какой-никакой, но офицер, и всё же я уверен – на «ты», и только на «ты».
– Так ты что, правда мент? – удивляется участковый.
– Да, мент. Здесь же всё написано.
– Хм.
И вот тут я начинаю мочить.
– Я, конечно же, всё понимаю. Отдельная страна, независимая. Мы уже не Советский Союз. Но два года только прошло, а я всё не могу привыкнуть. Для меня пока всё едино. Союз Советских Социалистических Республик! И когда я вижу, какой беспредел творится – сердце кровью обливается. Торгуют без лицензий! Не пойми чем торгуют! Контрабанда, отрава…
– Да, – задумывается он, – мне вот тоже не нравится, что Советский Союз распался.
– Вот видишь! Я же говорю, сердце кровью обливается!
Участковый грустно смотрит на стену. На ней висит карта СССР.
– А ты сам откуда? – спрашивает участковый.
– Из Москвы! – важно вру я.
– Из Москвы?
На лице у старлея радость.
– Слушай! – восклицает он. – А ты обещай мне, что если я так же попадусь, мне тоже ничего не будет!
Ушам своим не верю. На дурачка не похож. Устал, может, действительно? Или с понятиями он? Мент – мента… Участковый – от слова участие. Всю судьбу ведь искалечить мог, но нет. Просто поучаствовал.
– О чём, – говорю, – речь?
Мы выходим из кабинета, расставаясь друзьями.
– Я разобрался, всё нормально.
Менты кивают.
– С брата наручники снимите, – начинаю распоряжаться я, – с собой его забираю…
– Да, да.
…Павлик ликовал всю дорогу домой. Каждому встречному знакомому на микрорайоне он рассказывал о том, что менты были поставлены нами на колени. Я помалкивал. Этот случай раз и навсегда отбил у меня охоту злоупотреблять служебным положением и грабить.
…И вот теперь Павлик сидит в хорошем московском ресторане и угощает своего брата яствами и напитками.
– А я тебе говорил! – вещает он нравоучительно. – Не надо жениться. Надо было подождать!
– Ты? – недоумеваю я. – По-моему, ты говорил мне другое. Про то, что Лера хорошая, что нам с тобой уже немало лет и пора бы побыть счастливыми?
– Я говорил?
– Именно.
– Ну, может, и говорил…
Павлик задумывается. Павлик уже двадцать лет как бизнесмен. Когда мы были с Лерой в Черногории, речь зашла о фирмах-однодневках, фирмах-помойках, которые создаются, чтобы уходить от налогов, Павлик взял и признался: «Так это же – я… В прошлом».
У него был классический путь предпринимателя. От создания первоначальных капиталов на не очень законных делах до вкладывания денег в благое дело. Свалив в Черногорию в 2010 году, Павлик вложился в запуск закрытого молокозавода.
– Так это было, когда мы только с ней по скайпу говорили, когда ты с Ириной ещё в Черногорию приезжал! А когда ты приезжал с Лерой…
– …ты сказал, что я в надёжных руках.
– Ну а что я ещё мог сказать?
– Ладно, проехали.
– Но ты точно уходишь?
– На девяносто процентов.
– Надо на сто!
– Почему?
– Ёбург – дно!
– Понятно.
Мы выпиваем текилы, и я спрашиваю:
– Слушай, а может, мне Ирину обратно позвать?
– Вот только давайте без бреда сегодня, пожалуйста…
Мне почти сорок, а зрение у меня стопроцентное. Стою под накрапывающим дождём и вижу их, идущих издалека. Две маленькие фигурки, одна из них чуть ли не подпрыгивает, вторая идёт неспешно. Демонстративно неспешно, я бы сказал. Если бы обе фигурки шли быстро, я бы стал ассоциировать себя с Будулаем. Помните, в конце фильма «Цыган»? Он, искалеченный, лежал на телеге и периодически поднимал голову, всматриваясь в даль. А они шли ему навстречу. Любимая женщина и сын. Одиннадцать десять на часах моих, встреча должна состояться десять минут назад, но я спокоен по этом поводу.
Я вообще сегодня с самого утра заставил себя быть спокойным, не поддаваться на провокации, ну и так далее.
