Словом, многое тут изнасиловано, так что порой… порой… поройтесь, ваша милость, в ваших же мыслях и явите нам это откровение.
Чертовщина! Вы знаете, слушал я намедни Его Самого. Морщинки, морщиночки, морщинюшечки – вон как побежали, сердешные. Через все лицо пополам и наискосок. Ротик, ротик-то кривится. А глаза – усталые, усталые. Два-три сотрапезничка – вот и вся дружба. И до и после смерти.
А в последний путь проводит только туалетный работник.
Способны ли вы различать экспрессию? А соединение двух тонов так же ясно, как терцию и квинту? Ах! Вы даже не знаете, что такое терция, а тем более квинта! Хрен с ним, не ищите в словаре. Все равно ведь пока будете искать, опоздаете к раздаче.
Чувств, разумеется.
Хотя омерзение и ненависть вам еще может достаться. Их тут полно.
Не поколотить ли нам кого? Выхватить чего-либо и поколотить.
И нам плевать, кто это будет – Дидий или Септимий Север. Все равно на преторианцев не хватит денег. К чему я это? Так, вспомнилось.
Мне немедленно увиделся мир, увитый виноградными гроздями и кудрявыми лозами – умопомрачительная идея посетила-таки эту землю, нашла там меня и сейчас же заполонила мой ум. Музыка. Всем нам очень нужна музыка – не вульгарная и пошлая, но чистая, прелестная, божественная или хотя бы сносная.
А что, если нам петь указы? Все указы нашего руководства.
Не читать, а именно петь, напевать вполголоса, в такт притоптывая, рождая отличные переливы.
Пение ведь поднимает любой текст.
Все церковники это знают, потому-то они и произносят все свои мантры нараспев.
А теперь представьте себе поющую Государственную думу и всех, всех, всех чиновников, распевающих каждое распоряжение начальства. Идешь по коридорам власти и на всех этажах встречаешь поющих людей; встречаешь и понимаешь, что жизнь их была бы безжизненна, тупа и безотрадна, если б не раздались средь нее эти звуки.
По-моему, будет здорово! И вся эта лабуда, какой представляются все наши законы, постановления, распоряжения, приказы и указания, будут выглядеть не такой уж лабудой.
Ничего не укроется от взора назойливого. Вчера наш назойливый проезжал по дорогам в Ярославле. Так вы знаете ли, ужас его охватил, обуял. То есть то, что уже давно всех тут не охватывает, его вдруг охватил или охватило, если выражаться правильно, а также обуял или обуяло.
Я даже не знаю. А если вдруг он нас покинет (это я не про ужас), то что будет тогда с нашим миром? Ведь без всего останемся. То, что мы сейчас без всего, – это полбеды, а вот если он нас покинет, то кто же будет последним из живущих наблюдать весь тот ужас, который для большинства из присутствующих на данной территории давно уже обычная жизнь? Немыслимая перспектива!
А президент наш в Киеве попил с тамошними студентами чайку и чашку потом на столе оставил. Они теперь решили продать эту чашку на аукционе и на вырученные деньги помочь сиротам. Уже поступила масса предложений купить то, чего касались губы Дмитрия Анатольевича, за любые деньги.
К слову, я знаю еще по крайней мере два предмета, которых в ходе этого визита в разное время касались разные части тела нашего президента. Их тоже, как мне кажется, можно было бы продать (это я не про части тела), а на вырученные деньги освещать Крещатик в ночное время целый год.
Я перенес невыразимые муки. Это были невыразимые душевные муки, конечно. Россия станет мировым лидером в деле очистки питьевой воды. Так сказал Сами Знаете Кто, кровно в этом всем заинтересованный. Сегодня не буду ночью спать. Опять буду ворочаться и думать о России и ее новом лидерстве. Что ни день, то опять мы впереди, и я, похоже, за всем этим просто не успеваю. Я не успеваю переживать и откликаться.
А так хочется. Ты мне лидерство, а я тебе отклик.
Хочется. Хочется взять чего-нибудь и понести похожее на знамя. У вас ничего нет такого в загашнике? Подойдет любая хоругвь, а также стяг, прапор или корогва. Руки давно не сжимали древко, взор давно не туманился слезами, а в груди не возникали всхлипы.
Кстати, последнее заседание нашей Академии наук показало, что, сколько денег туда ни лей, а все равно найдется то, чем возможно гордиться.
Так что пойду поищу хоругвь.
Мое доброе сердце болезненно сжалось в ожидании ударов, которым только предстоит посыпаться на голову нашего премьера. Я уже их предчувствую – бах, бах, бах!
Аксиомы и истины – бах! Тезы и антитезы – бабах! Инициативы правительства – трах! Перспективы – еще один трах! Наши достижения – ой, ребята, не надо! Кризис – а-а-а! Дороги – твою ж маму! Финансы – блин! И наконец, чудесные владельцы шахт и их же шахтеры – только не надо!
Просто глаза повылазят, кожа отшелушится, кое-что облупится и хребет обозначится через рубашку.
– А хвост?
– А что «хвост»?
– А хвост отвалится?
– А что, был еще и хвост?
– Был.
– Ну тогда отвалится.
А все ради чего?
А все ради того.
Вы правильно поняли. Я даже не сказал ради чего, а вы тут же поняли. Народ, он же как устроен, он сразу же понимает, что тут и ради чего.
Ради долгой, исполненной потрясений и переворотов жизни.
Ради мечтаний, тайных и беспредельных чувств.
Ради неги и самодовольства языческого мира.
Никак не могу прийти в себя от заботы. Она просто на голову свалилась. И такая огромная. И все о людях, о людях. Она состоит из многих отделов – про кредиты, например, или цены – но представляет собой такой огромный шар, ком.
И этот шар на тебя надвигается, нависает угрожающе, а из него торчат небольшие остатки различных забот.
Тонко же мы рассуждаем. Тонко, очень тонко, тоньше не бывает.
Вы не видели хроменького?
Он тут бегает и орет: «Инновации! Инновации!»
Это, наверное, ругательства такие. Они в свое время бурлили и дымились в районе потрохов, сообразно нормальному ходу вещей, а потом вдруг изменили направление по причине крайнего изумления. И выплеснулись, теперь уже никто не помнит как.
Россия – это же изумление. Что-то финансируется где-то, а в остальном – природа, просторы, тишь, пустошь, слава богу, и юдоль.
Вы знаете, что такое юдоль?
Юдоль к инвестициям не имеет ни малейшего отношения. Она тут для всех, для каждого. Сегодня он носится, сердешный, а вот завтра случается она – юдоль. Даже «Отче наш» не успеет, не вдумываясь в слова, произнести. Потому что если вдуматься, то и совсем тут беда может приключиться. Лучше уж не думая, не постигая смысла.
Да и какой смысл может быть в России? Никакого.
А ведь где-то вначале было слово. Произнесли его – и все-все образовалось.
А тут произнеси – и получится юдоль.
Утром – это не то что вечером. Это вечером кажется, что мы в полном дерьме, а вот утром уже видится наша скорая модернизация.
Тут Наше Всё побывало в Ижевске у оружейников и, как вы знаете, опять оно-таки заметило, что не все у нас в полном порядке с тем оборудованием, на котором мы готовим передовые образцы. И тут во весь свой огромный рост встал вопрос: «ДОКОЛЕ? Доколе мы будем делать себе вооружение с помощью кирки, лопаты и какой-то матери?».
Увы нам! Самые современные боевые машины у нас еле-еле ходят, а броню мы покупаем в Германии. А для того чтобы изготовить, к примеру, недорогой, но отечественный фланец, рабочий не набирает программу на компьютере (нет, не набирает он ее, сердешный), а огромная куча рабочих сначала всем скопом набрасывается и почти что вручную режет металл, а потом сворачивает его снова ручками, сваривает, сверлит, шлифует, а потом – промахнулись в размерах, и все-все начинается с самого что ни на есть начала.
Так мы строим боевые корабли и подводные лодки, аналогов которым нет во всем мире.
Все правильно – нет аналогов. Давно уже нет. Давно уже все живут себе по-другому.
Как после это хочется эстетического чувства красоты, удержания от грубых наслаждений и досрочного прихода Божественного Спасителя!
Уж он-то нас пожалеет изо всех своих невиданных сил.
Уж он-то повергнет нас в немеющее безмолвие своей глубокой мудростью, направит нас, ободрит, утешит и согреет своим дыханием.
Уж он-то научит нас, как простыми, без помощи механизмов, силами ворочать тут огромными глыбами нашего потрясающего бытия.
Все факты мы понимаем ошибочно, а потом очень тонко и умно о них рассуждаем. Ну обещал, ну. А что он обещал? Он обещал посмотреть. Папку. Он не обещал не разгонять, потому что вокруг дети и дачники. Он обещал только посмотреть. И посмотрел – папка как папка, ничего особенного.
Бедный Юрик!
Из всех каштанов, поданных в тот день на стол, только один выглядел очень симпатичным и говорил только о каштанах, остальные – о тиграх, бездомных собаках и грудном молоке. Да, и о детях, конечно (как же мы забыли про детей-то!).
