Сашка – да! – хотел стать богатым. Для того чтобы поселиться отдельно, подальше от страшного, холодного, непонятного ему человека, с которым он жил и которого боялся больше всего на свете. Сурового, брюзгливого, злющего по утрам, часто хмельного и разговорчивого по вечерам, лепетавшего только о золоте, о драгоценных камнях, о тронутых временем раритетах, о легкой добыче, что лежит в земле и ждет своего часа, о возможности владеть всеми этими немыслимыми богатствами.
И главное, этот омерзительный химический кислотно-фруктовый запах. Запах так любимых дядей ликеров.
Позже, когда Сашка уже был студентом и увлекся черной археологией, дядя уносил и сбывал то, что племянник выкапывал из земли, как правило, не очень ему самому нужное, не очень редкое, то, от чего не горели диким блеском дядины глаза, не увлажнялся лоб, не учащалось дыхание и не пузырились слюной мерзкие его, толстые, как лепешки, губы. Сбывал зависимым от него комиссионщикам, антикварам и коллекционерам по завышенной цене, а на эти деньги покупал другой антиквариат, редкий, теплый, дивный, с чистой памятью, с энергией, которая давала Корнееву жизнь, дыхание, любовь, страсть, силу и власть. Да, власть! Сашке, уже студенту, он тоже выделял немного денег, хихикая блудливо, мол, на мороженое и воду с сиропом.
Мало в жизни Корнеева было верных людей. Раз-два… Да, два-три человека.
Первый – Бустилат. Особый человек для особых поручений. Вроде и доверял ему, да кто сейчас кому доверяет, все равно оно, это доверие, держалось на шантаже. Корнеев вытащил Бустилата из дрянной истории на острове Змеиный, где тот работал. Ну как работал: пригнали туда стройбат, и Бустилата в том числе как вольнонаемного хорошего строителя, то ли ремонтировать, то ли достраивать. Корнеев на остров летал по служебным делам, со специалистами по добыче нефти-газа, а заодно и разнюхать планировал, что там и как. Остров древний, со своей историей. Кто только, начиная с древнегреческих мореплавателей, сюда не заходил! И был уверен Корнеев, что почувствует кожей то, что ищет. Почувствует нервными своими окончаниями.
На Змеиный ведь как – только катером можно добраться или вертолетом. И то раз в неделю, а то и в две. Свихнуться можно было на острове. Или спиться. Такой зной стоял. И море не помогало. Море-море… Неделя, месяц, год – вокруг море. И все. Зимой ветер свистящий, воющий обжигал кожу до бесчувствия, зима совсем сводила с ума. Откуда-то из подземных пустот выходили кошки. Сотни кошек, худых, диких, опасных. И непонятно было, то ли ветер воет, то ли кошки. Немудрено, что ослабевший разум Бустилата, в юности своей сельского пастуха, привыкшего лежать на зеленом лугу, потом шофера в районе, крепко повредился и ночами под вой ветра или кошек он, как антенна, стал ловить шумы – диковинное звучание неслыханных наречий, ночное застолье, пьяный хохот, звуки нездешней музыки, глухой стук глиняной посуды и звон серебра, женский визг, драки.
А как же, ведь на остров в свое время приплывал отдохнуть сам Ахилл, именно для него подняла со дна моря этот клочок земли Фетида, Ахиллова мама… Но этого Бустилат, конечно, не знал. И однажды, желая поделиться с кем-то своими подозрениями и страхами, крепко поссорился с прорабом, который расхохотался театрально, покрутил пальцем у виска, обозвал сначала полоумным, потом алкоголиком, и тогда Бустилат столкнул того с площадки недостроенного второго этажа. Затем, даже вниз не взглянув, пошел себе. Вдаль уйти не получалось, остров маленький, так он просто к берегу пошел, на пляж Бандитский, и смотрел куда-то в море. Просветленно.
Именно этим своим бессвязным рассказом на допросе об удивительных ночных пирах насторожил и привлек он к себе Корнеева, который сильно подсуетился, чтобы Бустилата не судили, и заботливо подлечил его, почуяв своим особым нюхом, что Бустилат будет ему за это верен как собака. Взял его водителем к себе. Тем более что после недолгой реабилитации Бустилат излечился от своих галлюцинаций, приобретенных на острове, а при своей подавленности и молчаливости стал невероятно исполнителен и дисциплинирован. Иногда, в силу того что Бустилат был одинок, хотя и заработал у Корнеева на маленькую квартиру поблизости, он оставался ночевать у хозяина, в специально отведенной на втором этаже комнате, тихой, прохладной, по-солдатски простой и всегда чистой. И даже в доме он был незаметен и услужлив. Делал молча всю мужскую работу: чинил, заменял, прибивал. Ну и выполнял особые поручения Корнеева, за которые получал серьезную прибавку к жалованью водителя.
Для ведения домашнего хозяйства Корнеев давно когда-то нанял Катерину, женщину аккуратную, проверенную тщательно, хорошую кулинарку, что для Корнеева было важно, вдову и в воровстве не замеченную. Корнеев прямо сказал, что ославит на весь мир, если какая вещь пропадет. Пыль вытирать аккуратно, с места ничего не сдвигать, ни на миллиметр. Нос в шкафы не совать: Катерина кивала послушно, куда было деваться, зарплату хорошую положил Корнеев. Правда, многодетная была Катерина, шесть или семь сыновей у нее было. Но разъехались они по свету, не беспокоили, ни о чем не просили. Одного из них, младшего, – Варерика, отбывающего срок за мелкое воровство, – Корнеев вытащил как-то по амнистии. И поселился тот у бабки своей – по мнению людей, в городе живущих, опасной противной старухи с дурной репутацией, чернокнижницы, живущей недалеко от Турецкого моста. Варерик, ловкий, быстрый парень, для дел корнеевских был очень годный. А Катерина тетка фартовая оказалась: все у нее выходило складно, всего добивалась без большого труда или уговоров, даже в лотерею выигрывала. А иногда информацию приносила с рынка бесценную, сама об этом и не догадываясь, болтая за работой о пустяках, когда Корнеев в хмельном благодушии находился.
Такой вот небольшой и странный отряд у Корнеева получился. И отбирал он их, проверял так же тщательно, как и все предметы своей коллекции.
К своему собственному удивлению, Сашка, только от безденежья и слабости характера так и не сбежавший от угрюмого непонятного дяди, вдруг понял, что вопреки всему страстно полюбил древность и все, что с ней связано: историю, археологию, книги и, главное, профессора Тищенко. Не исключено, что магия времени, живущая в их доме в тех самых изысканных, отборных вещицах, которые добывал дядя, сделала свое дело и сыграла свою роль и в Сашкиной судьбе.
Сашка, конечно, выделялся среди всех студентов, что были там на археологической практике. Во-первых, он был еще совсем маленьким, ну, лет тринадцать на вид, щуплый, тихий, но увлеченный, даже одержимый – копался сутками в обломках, черепках, угольках и костях, не зная усталости, забывая поесть. Если бы не Тищенко, Сашка бы совсем истаял там под июльским солнцем. И потом каждый год, каждое следующее лето он приезжал в Аргидаву с экспедицией, но крепче не становился, только быстро вытягивался, как стебелек, как будто макушкой к небу был привязан невидимой ниточкой. Таким же оставался щуплым, подвижным, но одиноким и молчаливым мальчиком. Странным. Задумывался вдруг, замирал на одном месте в самой неудобной позе – на корточках скрючится и сидит сосредоточенный, как будто задачу какую-то решает. И потом, он никогда на свои годы не выглядел: вечный подросток, только со временем морщины на лице появлялись, прорезали щеки поперек, да глаза волчонка все больше леденели, выцветали, суровели. Сашка обладал уникальным талантом – изучать и рассматривать события так, как будто они происходили только вчера, с деталями, подробностями, самыми мелкими штрихами, и любить, и помнить участников этих событий. Лучший ученик. Лучший помощник. Лучший друг. Тищенко постепенно стал давать Сашке, студенту выпускного курса, серьезную работу: тот консультировал, работал руководителем известных экспедиций важных раскопок, был ответственен, дисцилинирован, щепетилен и кристально честен. Профессор Тищенко был в нем абсолютно уверен. О том, что по выходным дням Сашка ездит со своим высококлассным металлоискателем в свои личные археологические экспедиции, Тищенко даже не подозревал. Он продолжал доверять своему лучшему студенту. Он доверил ему свое дело. И свою жизнь.
Сашка многое взял и от Корнеева, своего дяди, – наблюдательность, подозрительность, недоверчивость, молчаливость, скупость в словах, объяснениях. И что-то в нем, в Сашке, было такое, приблатненное, пошленькое, мелкое, как будто он отсидел где-то на зоне. Хотя тогда в деле Тищенко все обошлось. Пылала в Сашке ярость истовая, что гнала его к цели. А цель у Сашки-старателя была одна – деньги, независимость и свобода от дяди. Поэтому надо было много работать. И терпеть.
Но, уверенный в себе, он не учел звериный нюх своего опекуна. Как это племянник выйдет из-под его контроля? Что это он задумал? Что вообще с ним происходит? Неужто обманывает и недоговаривает? Неужто прячет то, что нашел? И сбывает? Вон недавно один антиквар заикнулся про петровский пятак… Молодой человек приходил, сказал антиквар, худощавый… Знающий. Интересный. Да Корнеев всех тут знает. Худощавых. Знающих. Корнеев занервничал.
