Легко поднялась с кресла, плавно покачивая роскошными бедрами – и вправду Софи Лорен, не зря так прозвали, – удалилась на кухню. На пороге обернулась, приподняв брови и указательный палец, и спросила:
– Поняла?
Леля, красная от стыда и от того, что ее главный секрет и страшная тайна раскрыты, еле сдержалась, чтобы не разреветься. Так кулаки сжала, что ногти впились до крови. Глаза поднять побоялась – лишь кивнула, самую малость. Больше ни на что в этот момент способна не была.
Понимала, конечно: странноватый этот Эдик. Ничем не интересуется, говорить с ним не о чем, критикует ее платья и прическу, однажды сказал, что за кожей надо следить, и посоветовал пойти к косметологу. Назидательно так посоветовал. Ольга чуть не скончалась от ужаса – так надеялась, что он не заметит прыщиков, старательно прикрытых негустой челкой.
Ольга разглядывала себя в зеркало. То, что в коридоре, где свет неяркий, приглушенный, радовало. А то, что в ванной, где все в белой плитке и над зеркалом большой молочно-матовый плафон, огорчало. Вот там было все так очевидно: и черные точки на носу – длинноватом, честно говоря, носу, – и красные мелкие прыщики на лбу, если откинуть волосы. И сами эти волосы ей не нравились – скучные какие-то, непонятного цвета. Вот у Ирки волосы – золотистые, вьющиеся крупными локонами. И у Никошки тоже, кстати, кудри, правда, темные. И ресницы у Никошки! Все внимание обращают! А он огорчается – «девчачьи» ресницы. И глаза у Ирки яркие, вполлица. И у Никошки огромные. А у нее – обычные, серые, как и волосы.
Эля, правда, успокаивала: «Ресницы накрасим, волосы туда же, прыщи пройдут, расцветешь, мать моя! Как майская роза, помяни мои слова!»
Эле можно было верить. И мама говорила, что внешность – понятие второстепенное. А что главное – тоже объяснила, все понятно. Да Ольга и не спорила, со всем согласна: да, образование, характер, воспитание, ответственность, усердие – все понятно. Но и хорошенькой быть хотелось! Как Ирка или Эля. Про мать она не подумала – у той, что называется, «хорошее лицо», – так говорит бабушка Нина.
В июле, двадцатого, поехали в Кратово на дачу – Эля праздновала свой день рождения. Всегда шумно, весело, многолюдно. С шашлыками, тазами жаренных в шипящем масле прямо на участке, на огромной «уличной» плите неутомимой свекровью сказочно вкусных крошечных пирожков с черникой, малиной и вишнями.
Гремела «Де Лайла» и летка-енка. Иногда магнитофон «зажевывал» бобину с пленкой, и Эдик с важным видом все исправлял.
Родители плясали, а дети, отчего-то смущаясь, отводили в сторону глаза.
Ирка оглядела компанию, чуть поморщилась – возраст кавалеров ее явно не устраивал. Взгляд упал на Эдика в новеньких, жестких и явно неудобных темно-синих джинсах. Она вытащила его на танцпол, устроенный на поляне перед домом, и они принялись лихо отплясывать. Публика расступилась, моментально оценив свою несостоятельность и старомодность.
– Дорогу молодым! – выкрикнул кто-то.
И «молодые» задавали жару. Двигались легко оба – и стройная, длинноногая Ирка, и полноватый самую малость, но вовсе не неуклюжий партнер. Здесь был и рок-н-ролл, и модный твист, и элементы старинного танго. Все дружно зааплодировали – и было чему!
У Ольги почему-то заныло в груди и резко испортилось настроение. Стыдно было признаться даже себе – позавидовала! Иркиной красоте, легкости, смелости. Вот так, на глазах у всех, в том числе и родителей, – отплясывать! Чтобы чертям было тошно. И ведь как красиво! Ладно и изящно! Ни за какие коврижки она, Ольга, не посмела бы так выйти – в самый центр, у всех на глазах! Да и не получилось бы у нее так. Никогда! Нет у нее ни легкости, ни смелости, ни изящества.
В город не поехали – и поздно, и отец сильно подшофе, как смущенно выразилась мама. Ольгу и Никошу уложили в комнате Эдика. Ирка заявила, что спать будет в гамаке на улице.
– Ну ее с ее фокусами, – махнул рукой отец.
Ольге не спалось. В раскрытое окно легким ночным ветерком заносились запахи с улицы – затухающего костра, ночной фиалки и душистого табака. Слышались приглушенные голоса и смешки неугомонных гостей. Начало светать, запели первые птицы.
Она тихонько встала со скрипучей кровати, глянула на брата – тот безмятежно спал, натянула платье и выскользнула за дверь.
На улице было тихо – все, даже самые неутомимые, наконец успокоились и разбрелись по комнатам. Кроны высоких и стройных сосен слегка заволок легкий молочный туман. От травы, покрытой росой, поднимался чуть заметный парок.
Ольга плюхнулась в сыроватый гамак и, чуть раскачиваясь, откинулась и прикрыла глаза.
Потом вдруг резко села. Ирка? Она же оставалась тут, в гамаке! Куда подевалась? Озябла, наверно. Немудрено – утро было довольно свежим и влажным.
Ольге хватило получаса, чтобы продрогнуть и захотеть в теплую постель. Да и глаза начали закрываться – сон наконец подкрался и почти сморил. Она заторопилась в дом – скорее под одеяло!
Поднимаясь по крепкой деревянной лестнице с отполированными временем перилами, она услышала сильный храп из спальни хозяев – понятно, дядя Яша верен себе! Она улыбнулась и пошла дальше. Из маленькой боковушки на втором этаже она услышала приглушенный крик. Ничего не понимая и не анализируя, сильно испугавшись, она бросилась к двери – плохо? Кому-то из гостей? Сердце? Человек не может крикнуть громко и позвать на помощь?
Она резко рванула тяжелую дверь.
На низкой тахте без простыни и подушек стройная длинноволосая женщина, изогнув красивую спину, скакала, словно резвая наездница, пришпоривая, подгоняя, медленно идущего рысака, подбадривая его частыми вскриками.
Ольга окаменела – от ужаса, стыда и… Интереса, что ли…
И еще – это было так красиво!
Услышав звук открываемой двери, женщина обернулась.
– Чего тебе? – грубо спросила она и, отвернувшись, продолжила свои резвые скачки.
– Дверь закрой, дура! – услышала она голос Эдика.
Вслед за ним рассмеялась и старшая сестра, откинув рукой рыжие волосы.
Крушение первой любви – это страшно. Но – вполне переживаемо, что всем понятно.
Обида, развенчание светлого образа, разочарование, девичьи слезы… По прошествии времени эти страдания непременно покажутся смешными и нелепыми. А вот осознать то, что родная сестра – враг… Это куда больнее. И смириться с этим почти невозможно, и жить… И еще молить судьбу, чтобы она переменила это твое ощущение. Чуть облегчила твою жизнь…
Нет. Этого не произойдет. Увы, никогда. И ничего поделать с собой она не могла. А самое ужасное, что Ирка словно насмехалась над ней, отпуская, казалось бы, невинные шуточки в присутствии посторонних. А однажды прошипела: «Ну что? Набралась, дура, опыта? Теперь понятнее стало, откуда дети берутся?»
Спасало одно – Ирка редко бывала дома. Мать с отцом махнули рукой – просто выбились из сил.
Ольга слышала, как однажды отец сказал матери: «Теперь, Лена, куда кривая вывезет. Наша миссия окончена, и надо найти мужество признать, что мы проиграли».
Она видела – родители страдают. Особенно мать – и слезы близко, и нервы ни к черту. А тут еще Никошины приступы…
Мать говорила: «За что? Мало нам всего, а тут еще эпилепсия…» Часами могла просидеть на кухне, глядя в окно. Словно каменная.
Никоша расстраивался и тормошил ее. Ольга спешила его увести.
В восемь лет Никоша увлекся биологией. Ольга привозила ему из книжного всевозможную литературу. К десяти годам популярная его уже не устраивала. Начали покупать научную. Когда Никоша начинал демонстрировать свои познания, терялась не только мать, но и отец.
Господи! Как все они радовались Никошкиным успехам!
Отец говорил, что это такой выход! Все понимали: тревоги по поводу Никошиной дальнейшей жизни вполне обоснованны. Спасти может только интерес к науке или творчеству. Никоша выбрал науку.
* * *
Ирка появлялась редко. Мать говорила – как собака. Придет, раны залечит, отъестся, отмоется и…
А однажды сообщила:
– Выхожу замуж. С женихом не знакомлю, нет смысла – все равно не понравится.
– Да уж! – скривился отец. – Никакого желания смотреть на этого идиота. Разве кто-нибудь в здравом уме поведет тебя под венец?
Ирка хмыкнула.
– В вашем дурдоме оставаться не намерена – тут калека, тут «эта малáя», – она кивнула на Машку-маленькую. – Покоя нет, – и пошла собирать вещи.
Елена, конечно, сходила с ума. Не послушавшись строгого указания, даже требования мужа не лезть «в эту грязную историю», упросила Элю разузнать хотя бы что-нибудь.
Та узнала – какой-то немолодой аферист, деньги зарабатывает карточной игрой (скорее всего, профессиональный шулер) либо на ипподроме – там он свой человек.
Зовут Георгий, каких-то восточных кровей, то ли осетин, то ли чеченец. Квартира в центре, разумеется, машина. Обедает только в ресторанах, денег не жалеет, когда они есть. Отдыхать ездит в Сочи. Точнее – не отдыхать, а кутить. Был два раза женат, от первого брака есть сын.
