– Угадали, – я развел руками и в ответ ей кокетливо подмигнул.
Она захихикала в пухлую ладошку.
– Ну, что же вы сразу не объяснили! Вы, наверно, так счастливы. Ведь у вас есть все!
– Думаю, по мне это видно.
Она вновь захихикала и погрозила пухлым пальчиком с нанизанным на нем огромным перстнем.
– А вы, кстати, действительно, очень похожи на миллионера.
Правда, вы их всех переплюнули в скромности.
– Я далеко плюю, милая.
Она печально вздохнула и потупила взгляд.
– А я… А я просто несчастная администраторша, – и она громко всхлипнула, – так, наверно, и не узнаю что такое счастье.
– Ну что вы! – поспешно утешил ее я. – Чтобы вы… С вашей внешностью и вашим умом…
– Ах, – взмахнула она пухлой ручкой, – разве от этого зависит счастье?
– А от чего, милая? – я вплотную приблизился к ней и с любопытством заглянул в глаза. От чего все-таки могло зависеть счастье этой бриллиантовой люстры?
Ее глаза ярко вспыхнули. И она зашептала:
– Мне бы только красненький фиат.
Я всплеснул руками.
– Сущий пустяк! Но неужели у вас нет машины? На вас это совсем не похоже.
– Ну, есть, конечно. Но какая-то развалюха! А еще…
Еще, затараторила она, глотая слова, – еще трехэтажный особнячок, бассейнчик с голубой водичкой, цветущий садик…
Она быстро перечисляла вещи и, казалось, ее счету не будет конца и края. Мне в это мгновение она напоминала старуху из <174>Золотой рыбки<175> и я от всей души пожелал ей остаться у разбитого корыта.
– Конечно, – наконец перевела дух она, – у меня все это имеется в наличии. Но такое… невзрачное, маленькое…
– Да уж, ваши ценные пожелания мне будет сложно запомнить.
– Я напишу! – с готовностью спохватилась она.
– Не стоит, милая. В общих чертах я уловил: вы желаете стать миллионершей.
Она в ответ издала сладкий вздох. Я попал в точку. И подумал, что теперь вслух придется произнести эту несусветную чушь, и вновь себя успокоил, что она сбыться не может. Не настолько глупа материализация слов.
– Ваше счастье – в кармане, милая. Завтра вы проснетесь непременно миллионершей! – торжественно произнес я, успев сообразить, что завтра она меня вышвырнет за дверь, как бродячего пса, когда проснется у разбитого корыта.
– О, как я вам благодарна, Фил! – замяукала она, брызжа слюной. – О, если бы вы знали! Ваш номер – самый лучший. Там останавливались самые известные миллионеры со всего света. Конечно, мы все устроим за счет гостиницы. Он на третьем этаже, – и она протянула мне <174>золотой ключик<175>. – Пожалуйста, останавливайтесь на сколько угодно. Мы вам всегда рады!
А я облегченно вздохнул, уже не думая о завтрашнем утре. Во всяком случае, этой ночью мне не придется околачиваться на улице. А за одну ночь можно много здесь узнать. И я, желая поскорее смыться от этого ненасытного бриллиантового чучела, поспешил к лифту.
– Фил! – окликнула она меня. – А этой рыжеволосенькой правда здесь не было. Клянусь вам!
Я оглянулся и по ее лицу понял, что она не лжет.
Слишком я много для нее сделал, чтобы она посмела мне лгать.
Она была права. Номер оказался, действительно, первоклассный. Но скорее для миллионеров, а не для меня. К тому же здесь все было хотя и дорогое, но очень безвкусное. И очень напоминало обстановку в домище Гретты. К тому же к моей ненависти, люстра висела точь-в-точь как у Глебушки. И я, наконец, сообразил, откуда он их таскает, видимо, найдя с администраторшей общий язык. Но выбора у меня не было. И я с удовольствием принял прохладный душ. И, выпив чашку крепкого кофе, решил приняться за поиски рыжеволосой незнакомки. Но где ее можно было отыскать в куче таких же безвкусных номеров? И я хлопнул себя по лбу. Нет, все-таки я идиот! Это же так просто! Ведь, наверняка, именно в этом отеле остановилась эта милейшая шайка. Стоит только позвонить счастливейшей администраторше… И я уже поспешно набирал номер.
– Алло, это вы, милая, я вас не разбудил?
– Ну что вы, Фил! Я же на службе! Звоните в любое время суток. Я так рада слышать ваш голос, – протараторила она, явно улетая в мыслях в рай из стомиллионных бумажек.
– Моя милая, – ласково начал я, – окажите мне маленькую услугу. Услужку, точнее. Здесь остановились мои близкие друзья из столицы. Вы слышали, наверно, они ведут дело одного убийства…
– Друзья? – ехидно переспросила она. Но тут же спохватилась. – Ну, конечно! Я так верю в дружбу!
Сейчас, одну минутку, – и она зашелестела журналом.
Вскоре я уже знал номера комнат, где проживала эта добропорядочная шайка, и к моему удивлению и счастью, они оказались рядом с моим номером. А с комнатой Ольги нас разделяла всего лишь стена. Задача моя значительно упрощалась. Проще простого было перемахнуть через балкон и ненароком взглянуть, как поживает этот известнейший в мире адвокат, так упорно не желающий защищать моего друга.
И я, уже долго не раздумывал, перемахнул через балкон. В ее номере был включен свет. Через прозрачные занавески я увидал рыжеволосую девушку. Ольги там не было. И это меня несколько озадачило. Что эта рыжеволосая красавица может цокать в ее комнате? И как она сумела незаметно проникнуть в гостиницу? Но я решил запастись терпением и ждать дальнейшего разворота событий. А если честно – просто стал любоваться рыженькой, и нравилась она мне все больше и больше. И при свете я еще раз сумел убедиться, насколько она похожа на девушку Грига. Те же загадочные черты лица, те же ясные зеленые глаза, те же тоненькие пальчики и те же пушистые волосы. Я уже отлично понимал, что ее мог любить Григ. И ни за что бы ни понял, как ее можно убить.
Она медленно приблизилась к зеркалу и улыбнулась открытой белозубой улыбкой. Осторожно провела расческой по своим огненно-рыжим волосам. Мне в ней нравилось все: и ее жесты, и ее улыбка, и ее смуглая кожа. Нравилось, что она одета в цветной сарафан и белые сандалии. Она казалась очень естественной, правдивой. Казалось, что она никогда не притворяется и умеет принимать мир и людей в мире такими, какие они есть. И не требовать большего. Умеет прощать все ошибки миру и людям. Так мне казалось. Сердце мое учащенно билось и я уже отлично понимал, что на сей раз вляпался и влюбился. От этой мысли мне стало легко и я мысленно перечеркивал все свои случайные встречи, все поцелуи ярко накрашенных губ, все душные ночи любви, которую я так и не знал на этой земле.
К тому же яркая лунная ночь, и россыпи сверкающих звездочек, и сладкий запах жасмина на подоконнике, еще больше вскружили мою голову. Мне так захотелось со всей силы обпить эту рыжеволосую незнакомку. Уткнуться лицом в ее колени и рассказать свою нелепую, бродячую и, наверно, неудавшуюся жизнь. Жизнь, которую я так любил, но так и не научился по достоинству ее оценить. Наверно, потому, что еще не узнал любовь на этой земле.
Рыжая девушка, как кошка, прыгнула с ногами на мягкий пушистый диван, и, казалось, утонула в его пуху. И мне до боли захотелось ее сфотографировать. Прямо сейчас.
В цветном сарафане и белых сандалиях. Но мой фотоаппарат вряд ли потянул на это. И я не выдержал. Я знал, что невероятно, чтобы получилась пленка при таком освещении, к тому же прозрачная занавесь не позволяла отчетливо видеть ее лицо. Но я упрямо щелкнул затвором. И она услышала этот щелчок и испуганно вздрогнула и закрыла лицо руками. Она словно чего-то боялась. Тогда она опустила руки, я заметил, что лицо ее мокро от слез. Она резко вскочила и бросилась к окну. Мне же ничего не оставалось, как перемахнуть через балкон. И я уже очутился перед другим окном. И уже увидел другую картину своих ночных похождений.
В соседней комнате заседала великолепная компания.
На столе стояла куча бутылок с хорошим марочным вином. Я невольно сглотнул слюну. За стелам сидели Брэм, Ричард и Славик и резались в карты.
Дьер, словно брезгуя их пьяной компанией, сидел в стороне в большом кресле. На нем был тот же элегантный костюм и широкополая шляпа, надвинутая низко на лоб, и его нога была небрежно заброшена за ногу и брюки открывали красные шелковые носки и черные лаковые туфли. Он сидел, пыхтя дорогой сигарой и углубившись в какую-то толстую книжку и, казалось, не обращал никакого внимания на разгулявшихся коллег.
– Хе-хе, – мерзко хихикнул Ричард, опрокинув очередную рюмку. – Похоже, что дельце выгорает на славу.
– Иначе и быть не может, – Брэм непонимающее взглянул на друга. – Зная человеческую психику, иначе быть не может, мой друг Ричард. Когда я в последний раз спорил на эту тему со своим двоюродным братом…
– Отвяжись, Брэм, – махнул крылом Ричард. – Все отлично знают, что он тебе такой же родственник, как Бальзак или Байрон, к примеру…
– Может, Бальзак и Байрон мне и не родственники, – спокойно ответил Брэм, – но автор <174>Жизни животных<175> – мой любимый двоюродный брат. Это неоспоримо.
Иначе я бы никогда не сумел выдрессировать такое чучело, как ты.
