– Сладкое – это торт, – не понимала тетя Зина.
Детям поставили клубнику – мелкую, пахучую, настоящую, собранную в четыре утра и купленную на базаре в шесть. Тетя Зина насыпала в чайную чашку сахар и поставила рядом.
– Макайте, детки, – сказал она и сложила руки на груди, приготовившись умиляться.
– А почему она такая мелкая и мятая? – спросила Капризуля.
– Она настоящая, – рявкнула Вера. – Не хочешь – не ешь.
– А можно мне тарелку и маленькую ложку? – спросил Сева.
– Зачем? – не поняла тетя Зина.
– Для клубники, – сказал мальчик.
– Так макай в чашку. – Тетя Зина подтолкнула к Севе чашку с сахаром. Сева осторожно, двумя пальцами, взял клубничину и макнул в чашку. Дома ему бы за такое скандал устроили.
Тетя Зина никак не могла понять, чего хотят эти дети. Она ставила перед каждым глубокую тарелку и раскладывала ложки.
– А другую тарелку? – спрашивал кто-нибудь.
– Зачем? – удивлялась тетя Зина.
– А нож можно?
– Сейчас, соколик, порежу тебе. Да бери так, кусай, зубы-то есть…
– Кто что не доел, с тарелки сгребайте в эту кастрюлю.
– А зачем? – спросил Ваня.
– Собакам.
– А собаки у вас ЭТО едят? И вермишель? И капусту?
– Собаки все едят, не то что вы.
– Сварите им рис на гарнир, – предложила я, – рис все едят.
Тетя Зина сварила рис. Каша с жареным луком и морковкой.
– Это не рис, – сказал Сева.
– А шо? Макарона? – обиделась тетя Зина. – Маша, они не едят рис, а ты говорила, что будут.
– Они любят простой, без лука и морковки. Такой неразваренный.
– Сырой? В пластмасске, шо ли?
Тетя Зина имела в виду рис в пакетиках, быстрого приготовления, который считала отравой.
– А на завтрак чем их кормить? – спросила я.
– Пельмени отварить, борщ есть, – сказала тетя Зина.
– Они не будут пельмени на завтрак. Давайте молочный суп.
– Это шо?
– Вермишель с молоком. Сладкая.
– Ой, да возьми вермишель, вон в кастрюле, и молоком залей.
Меню мы с тетей Зиной обсуждали страстно, до обид и кидания половников.
– Теть Зин, вы рыбу, пожалуйста, не перчите и солите чуть-чуть, – просила я.
Тетя Зина по моей просьбе приготовила рыбу в кляре. Таки в кляре. Не прогрызешься. Солонущую и острую.
– Ой, ну если тебе нравится говорить, говори. Вера десять раз сказала, еще ты, – обиделась тетя Зина. – Все, ухожу от вас. Не могу больше.
– Теть Зин, может, им вареников налепить? – лихорадочно соображала я. Дети вправду ходили полуголодные. Тетю Зину было не переломить. Даже макароны она делала по-своему, как вкуснее. Переваренные, слипшиеся, с пахучим местным сыром. Я пыталась сказать детям, что это такой неизвестный вид «Пармезана», но они не поверили. Повариха упорно нажаривала сковородки цветной капусты и кабачков. Битва была – кто кого. Или тетя Зина сварит рис «в пластмасске», или дети начнут есть то, что дают. Дети не сдавались, тетя Зина тоже.
– С чем вареники-то? – спросила она.
– С клубникой или черешней, – предложила я.
– Глупости, вареники с вишней надо делать. Кто делает с клубникой?
– В Москве продаются.
– Вот и кушайте их в своей Москве, а я не буду делать с клубникой. Надо ж такое придумать – вареники с клубникой… – еще долго возмущалась тетя Зина.
– А блины? – сделала я еще одну попытку.
– С чем?
– Просто. Блины.
– Ладно.
Тетя Зина напекла просто блинов и фаршированных – с картошкой и луком и с творогом. Дети дрались за тарелку с простыми, которых было меньше. Хватило всем по две штуки. Тонюсеньких.
– Варенье есть, – сказала тетя Зина, – и сметанка.
– А сгущенки нет?
– Нет.
В затянувшемся на три дня бою между тетей Зиной и детьми решили объявить ничью. Победила дружба, так сказать.
Тетя Зина пекла просто блины и поливала их сгущенкой. А дети согласились есть «красный суп» – они так борщ называли. Тетя Зина скрепя сердце даже лук стала варить целой луковицей и вылавливать его из кастрюли. А когда оголодавшие дети съели ее отбивные, повариха их простила окончательно.
Еда при этом измерялась тазами – тазик клубники, тазик черешни. Бадья макарон, ведро картошки. Но если что-то заканчивалось, то виноват был Ваня. Ваня доел клубнику, Ваня съел последнюю ложку гречки. А кто самый толстый? Ваня. При этом он не ел то, что ели все, и был единственным, над кем тряслась повар.
– Дети, что вы хотите на завтрак? – спрашивала добрая женщина.
– Чипсы.
– Ванечка, а ты что хочешь, детка?
– Драники, – тихо говорил Ваня, и повариха сжимала его в страстных объятиях.
– Дети, какой суп на обед сварить?
– Фу, гадость, не надо суп, – кричали дети.
– Гороховый, – говорил Ваня.
У Веры насчет еды была другая присказка: «Кусок съел – уже не умрет». Я каждый раз закатывала глаза…
* * *
Утром подъем в семь утра. В полвосьмого кросс до кортов и тренировка. Потом завтрак. Бежим. Скорее, идем быстрым шагом. Все ноют. Идут и ноют. Особенно мальчики. Я шла в конце с отстающими. Особенно ныл десятилетний Сева. Ему плохо, нога болит, зачем это надо, хочет есть, холодно, жарко, далеко, не выспался, Ваня – дурак, Мачо достал. Мне его было жалко. Я взяла его рюкзак. К середине пути на мне висели три рюкзака, две ракетки. Шла, загнанная как лошадь, таща за руки Васю и его семилетнюю подружку Дашу.
С Дашей удобно. Если Васи нет, надо спросить у Даши, где он. Если Вася плачет, Даша подробно расскажет, что Вася наклеил на руку татуировку из жвачки, а старшие мальчики сказали, что это ненастоящая татуировка. Вася сказал, что настоящая, а мальчики сказали, что нет. Вася врезал то ли Жоре, то ли Севе кулаком в нос, то ли Жора, то ли Сева заломил Васе руку за спину и так далее.
Именно Даша объяснила Васе, чем девочки отличаются от мальчиков. Я говорила Васе, что он уже большой и нужно хотя бы надевать трусы, а не бегать голым. Долго мучились с переодеванием.
– Вася, не заходи ко мне в комнату, я переодеваюсь, – говорила я ему в Москве.
– А что ты переодеваешь? – спрашивал Вася и ломился в дверь. При этом никакого интереса к вопросу разницы полов он не проявлял. Его заботило только одно – почему у людей есть пупок. И у всех ли есть пупок. Он даже на футболках рисовал фломастером себе пупок. Наверное, это что-то значит с точки зрения психологии, но я не знаю, что именно. Зато я знаю, что фломастер с футболки лучше всего выводится не «Ванишем», а туалетным «Доместосом». Я вывела много пупков «Доместосом».
– Мне нужно переодеться, – сказала мне Даша на пляже.
– Переодевайся, – ответила я.
– Подержи полотенце, – велела Даша, – только не подсматривай. И держи так, чтобы Вася не видел.
Держу полотенце. Даша надевает купальник.
– Дашенька, жарко, давай ты в трусиках побегаешь, – предлагаю я.
– Ты что? Меня Вася с Лешей увидят.
Остальные шесть мальчиков Дашу не волновали.
– Я тоже буду переодеваться в полотенце, – сказал Вася.
– Мама, а что это у тебя? – спросил сын, показывая мне на грудь.
– Это грудь, – отвечаю я.
– А почему такая большая?
– Потому что.
– А зачем она?
– Когда ты был маленький, ты пил молочко. Все дети пьют грудное молочко.
– А сейчас там тоже молоко?
– Нет, сейчас нет.
– Тогда я у Даши попрошу. Хотя нет, у Даши тоже нет молока. У нее места мало для молока. А у Вани есть молоко?
Ване, победителю шахматных олимпиад, тихоне и умнице, и так доставалось от мальчишек. На него не действовали ни кроссы с ускорением, ни подвижные игры. Все худели на глазах, казалось, только Ваня толстел. Ваню и в школе дразнили, а тут спортивный лагерь с малолетними федерерами и шараповыми. Ванина мама надеялась, что хоть в лагере он похудеет. Потому что мучились уже давно.
Когда трехлетнего Ваню отвели в садик, он уже был как два средней упитанности ребенка. Ванечку даже пришлось переводить в старшую группу – если детишки играли в кучу малу, то под Ваней лежали как минимум трое. В игры Ваня тоже не мог играть. Играли в стульчики – третий лишний. Так Ванюша сшибал не только детей, но и стулья. У мальчика к тому же была тяжелая рука. Он мог слегка толкнуть субтильного обидчика, и тот отлетал на приличное расстояние. При этом мальчик был добрый и безобидный. Он и шахматы сам выбрал.
Вася увидел Ваню на пляже и решил, что молоко-то у него точно есть. Во-первых, он его пьет. Кроме него, никто не пил. Во-вторых, у Вани есть грудь, так что все выпитое молоко, согласно логике Васи, должно храниться там.
Ваня долго терпел издевки, но добил его Вася.
– Ваня, у тебя грудь – как у тети, – сказал мой сын. Он сделал комплимент. Он хотел сказать что-то хорошее. Ваня ушел к волнорезу звонить маме.
Вообще я бы не пережила такие звонки. Хотя нет, здесь страшнее.
Жора полез через заграждение и грохнулся. Распорол коленку. Глубоко. Кожа висела лохмотьями. Пока Вера бегала за ватным диском, Леша щедро плеснул Жоре на коленку перекисью водорода и отстриг ножницами лишнюю кожу – чтобы не мешалась. Жора позвонил домой и сказал, что ему отстригли кучу кожи с ноги. Прямо ножницами. Ему было больно, но он терпел. А еще он так упал, что даже кость была видна под раной. Правда, правда, там что-то белое виднелось. Точно кость. Жорина мама звонила Вере в полуобморочном состоянии.
