Я прикинул: Катька по любому часов до двух проспит, глядишь, обратно приеду, она и не проснётся. А и задержусь, так создал же человек телефон!
Маршрутное такси уже поджидало пассажиров. Я уселся у окошка. Музыку сделал потише, может, вздремну в дороге. Когда маршрутка тронулась, все места были заняты. Сзади ехали пятеро парней, лет по двадцать. Ржали не умолкая. С закрытыми глазами, сквозь шёпот наушников, мне была слышна их громкая болтовня.
– Что означает такая скобка? – спрашивал один из них.
– Это улыбка.
– А в другую сторону?
– Грустит.
– А есть такая, когда сосёт?
– Тогда не до скобок, – прыснул один из парней, ухахатываясь.
Мой хмель, пока я гулял, быстро выветривался. Когда эти типки только заходили в маршрутку, то показались мне трезвыми. Пассажиры не обращали на их громкий трёп внимания. Я тоже делал вид, что не обращаю. Но, в конце концов, одна женщина лет тридцати восьми сделала им замечание.
– Да он же пердит, как жопошник! – воскликнул один из типков, словно обращаясь ко всем пассажирам. Парни загоготали.
– Хватит ржать, как лошади! – возмутилась та женщина.
– Сама кобыла! – захохотали сзади.
– Вы не одни тут едете, – сказала женщина.
– Отправляйся в стойло, – смеялись парни.
Женщина, поняв, что рассчитывать на поддержку не приходится, замолчала. А типки продолжили ржать, меж делом ещё пару раз вспомнив возмутившуюся женщину. На выход она поднялась уже в черте Североморска. На остановке «Хлебозавод».
– О! – воскликнул один из парней. – А мы тоже сейчас выходим, дальше на кобыле поедем.
Я поднялся с места и вышел на остановку раньше. До ближайшей улицы – метров четыреста. Тут и в разгар дня не многолюдно. Парни уже шли за женщиной.
– Ну, чё, ко-о-обыла-а, – нараспев протянул один из типков.
Женщина, не оборачиваясь, прибавила шаг. Я, обогнув парней, приблизился к ней, сказав первое, что на ум пришло:
– Здравствуй. Домой? С работы?
Она резко повернула голову, глянув на меня большими глазами, и признала попутчика.
– Да, – кивнула она.
– Эй, чего к нашей кобыле пристаёшь?! – последовал сзади возглас.
– Терпеть не могу работать. Тунеядничать люблю, – сказал я женщине. – Никак не могу найти такую контору, где бы это моё выдающееся качество оценили по достоинству. Вот, чтоб лениться изо всех сил, а чуткое руководство это подмечало. Премию выписывало. Фотокарточку на доску почёта – меня спящего – вывешивало. И всем сачкам в пример ставило.
– Это что за козлина? – поинтересовался сзади один из типков.
– Урод из маршрутки, – ответили ему.
– Но пока мои поиски тщетны, – продолжал я нести чепуху женщине, продвигаясь вперёд. – У тебя есть чего на примете?
– Ко-о-озлина-а, – нараспев протянул типок, что уж солировал в маршрутке.
Похоже, мы от них чуть оторвались. Во всяком случае, они были пусть на не большом, но расстоянии.
– Нет, сама о такой работе мечтаю, – ответила женщина.
– Культивируют труд, чтоб народ вкалывал, – сказал я. – Словно у людей богатый выбор. Труд из обезьяны сделал человека. А обезьяну из земноводной твари сделала возможность жить только на земле. И что из этого? И то и другое – жизненная необходимость. Условия игры. Вкалывать, не значит – хорошо. Значит, деваться некуда. Все ломают голову над смыслом жизни. Да, действительно, в чём суть самообучающегося интеллекта? Тут без поллитры не разобраться. А, может, в самообучении? Как дырокол для прокалывания дыр. Не, у демагогов, конечно, найдётся ещё масса вариантов. Ведь дыроколом очень удобно бить подонков по голове. Поэтому его вполне могли создать и для этой цели. Мудрёная версия, а после остаётся удивляться, что всё гениальное просто.
Типки сзади ещё приотстали. Мы шли по снегу, едва припорошившему грязь дороги.
– Нет уж, наша задача самообучаться. Набираться знаний в свободное от вынужденной работы время. Самосовершенствоваться. Прочь от людей в каменоломне, как обезьяна вскарабкалась на дерево от земноводных. Австралопитек, наверное, тоже считал себя венцом эволюции.
Славный хотел взорвать мозг женщине, чтоб той было не до страха.
По краям дороги меж двух заборов росли редкие деревца. Частично уцелевшие листья потяжелели под шапками снега. К полудню он начнёт таять, но сейчас даже не лип к ботинкам.
– Мне нравится эта парочка. Козлина и кобыла, – всё ж не унимались сзади. – Если их скрестить, козлиные жеребята выйдут.
Типки заржали.
– Вот этим действительно только в каменоломне реализовываться, – негромко сказала женщина. – Недочеловеки.
– Как раз-таки слишком человеки! – возразил я. – Буквально на днях хвост отпал, и вот она – следующая ступень эволюции. И ступень, по-моему, не очень высокая. Но человечество себе уже во всю оды поёт. С ядерной дубиной на плече, ковыряясь пальцем в носу, выходит в интернет, чтобы глянуть гороскоп на неделю.
– Бывают люди многим глупее нас, бывают зануды, – вздохнула женщина. – Всякие бывают. Но терпеть не могу только тупых хамов. Таких, как те, сзади.
– Навряд ли найдётся хоть один человек, любящий тупых хамов, – усмехнулся Славный. – Остаётся только удивляться, откуда они берутся?
Парни, скорее всего, действительно были трезвы. Ведь до сих пор у меня не было ничего переломано. Я прикинул: если ещё пару минут продолжится лишь дразнилка, то можно считать – приключение закончилось благополучно.
Мы вышли на пустырь, по левую руку проходя автосервис. Затем по лестнице поднялись на дорогу. И вот – жилые дома. Типки уже срулили прочь, когда я спросил спутницу, куда ей идти дальше. Её дом оказался вот он, рукой подать. Тогда я, избегая долгих расшаркиваний, сказал просто:
– Н у, счастливо.
Она поблагодарила меня, когда я уже шёл своей дорогой.
4Звонок у Саныча никогда не работал. Славный сразу постучал в удачно гармонирующую с лестничной площадкой пошарканную дверь. Послышались тяжёлые шаги, а затем хриплый голос:
– Обзовись?!
– Да чтоб мне ни дна, ни покрышки! – сказал в дверь Славный.
– Не та-а-ак! – воскликнул в отчаянье Саныч.
– Да Славный я. Отворяй калитку.
– Мой дом – мои ворота. А калитка, где резной палисад. Славный – брат мой лучший. Ты же, плут самозваный, разоблачён, и бежал бы отсюда, пока я на тебя всех собак не спустил.
– Это ты имитатор! Нет у Саныча собак, и быть не может. Он скорее б съел собаку на каком-нибудь деле, чем завёл. Саныч заводит только будильник, тёлок и себя после стакана. Так что, не Саныч ты. Расколол я тебя, как блюдце дешёвое. Открывай дверь, и хоть умри как мужчина.
– А, может, договоримся? Согласен жить трусом. Не привыкать. Готов клеветать, наушничать и предавать. Могу принять буддизм.
– Какой на фиг буддизм?! Открывай уже.
– А ты, разве, не злобный Будда?
– Нет, Будда добрый! – начал терять терпение Славный.
– Тогда ты злобный кто? В отчаянную минуту похмелья весь мир зол…
– Кроме того, кто с пивом пришёл.
– Так что ж ты мне ухи топчешь! – воскликнул Саныч и защёлкал замком.
Дверь распахнулась, и он выскочил босой, в тельняшке, обнимать Славного.
– Брат, а я уж и души не чаял, – запричитал Саныч, дыша перегаром.
– Хреново?
– А как же, утро всё-таки.
Саныч отступил к себе за порог и, поклонившись, из-за свисающих чуть не до пола длинных волос проговорил:
– Милости прошу, блин.
Пока Славный раздевался, Саныч кликнул в комнату:
– Душа моя, Олюшка, у нас гости.
– Меня вообще-то Светой звать, – отозвался из дальней комнаты равнодушный голос.
– Как скажешь, Танюша, главное – стол расчисти. Приличный гость в приличном доме. И такой, я извиняюсь, бардак.
Друзья прошли в порядком захламлённый зал. А из маленькой комнаты вышла Света, одетая лишь в большую для неё Саныча рубаху. Она кивнула Славному и начала неспешно застёгиваться.
– Да ладно тебе, все свои, – сказал Саныч, глянув на неё. – Ты б лучше салат спрятала. А то приличный человек ещё подумает, что мы так и кушаем: сдобрив помидоры окурками, а огурцы – колбасными шкурками.
Саныч уселся на диван напротив журнального столика с остатками скромного застолья. Закинув ногу на ногу, демонстрируя дырку на потёртой коленке треников, сказал:
– Зато никогда взяток не брал. Присаживайся, Славный. Душа моя, Света, будь добра принеси бокалы и пару ершей.
– Какие ерши? – спросила Света, усаживаясь на табуретку у столика. – Мы ж вчера мышь поминали, что в твоём холодильнике сдохла.
– А ну! – гаркнул Саныч, хлопнув в ладоши. – Я сказал: пива и ерша! И живее, словно ты, мать его, мир спасаешь. Как хренов Брюс, – прости меня Господи, Уиллис с похмелья.
– Псих, – буркнула Света и, собрав со столика в тарелку с мусорным салатом рюмки и зачерствевший хлеб, отправилась на кухню.
– Ну, и как твоё ничего? – спросил Саныч Славного.
– Твоими молитвами.
– Если б всё моими молитвами шло, то уже лет десять была бы ядерная зима.
