– Хорошенько подумайте, братцы, – взволнованно говорит Левушка. – Те, кто хочет уйти, могут уйти. В первую очередь, конечно, следует увести отсюда детей. Тех, кто считает необходимым остаться здесь – прошу подойти ко мне!.. Без обид, братцы…
Из толпы выходят Татьяна, Сима, Боря…
– Товарищи! – директор, как обычно, складывает руки умоляющей лодочкой. – У вас у всех есть семьи, родители, дети… Подумайте, если не о себе, так хотя бы о них!..
Из толпы выходит Гордынский.
– Если будет позволено, – тихо говорит он, обращаясь к Левушке, – я бы хотел остаться. Обязуюсь подчиняться общей дисциплине.
– Оставайся! – Левушка пожимает плечами. – Каждый имеет право защищать свою честь. Если, конечно, она у него имеется…
Вслед за Гордынским из толпы выходит Федяева. Потом Андрей Иванович с Эллой Эрнестовной. Немного погодя к ним присоединяются супруги Тюрины. Выходит Гвоздилова.
– Елена Константиновна! – Левушка приятно ошарашен. – Вы хорошо подумали? Ваш выбор может иметь для вас самые серьезные последствия…
– Вы – эгоист, Лева, – усмехается Гвоздилова. – Все норовите героически умереть в одиночку. А другим, между прочим, тоже хочется войти в историю…
Из толпы выпархивают Аллочка и Ниночка, за ними, не выпуская из рук драгоценного патефона, выходит Дрюля.
– Дрюля! – радостно удивляется Тюрин. – Ты-то куда со своим патефоном?.. Ты же вне политики!
– А при чем тут политика? – меланхолически отвечает Дрюля. – Если мир раскололся без моего участия, то надо же мне где-то быть. Так уж лучше с вами.
– Товарищи! – взывает директор. – Еще не поздно остановить эту дурацкую комедию!.. Я уверен, если мы извинимся перед Юрием Михайловичем – нас простят…
Директор продолжает говорить, а из толпы выходят все новые и новые люди. Актеры, бутафоры, осветители, монтировщики…
* * *
…Кабинет директора теперь полностью оккупирован актерами. На директорском столе несколько телефонов, и все они в настоящий момент заняты. Из общего гула вырывается голос Федяевой.
– Шурик?.. Ты меня, пожалуйста, не расстраивай, сынок, учи сольфеджио!.. А вот Вера Ивановна говорит, что не учишь! В общем, если не сдашь зачет – про магнитофон забудь!..
– Бардак! – возмущенно вздыхает Тюрина. – Ведь договорились же болтать не более трех минут!.. В любой момент могут позвонить оттуда, – она выразительно тычет пальцем вверх, – а телефон занят!
– Ты за меня не волнуйся! – мурлычет в трубку Аллочка. – Голодовка голодовкой, а с голоду мы тут не помрем! У нас шикарный буфет, бывает даже горячее…
– Что ты плетешь? – настораживается Сима. – Какое тут у нас горячее?.. Мы же эвакуировали буфет! Или ты трескаешь тайком ото всех? Как Лоханкин?
– Я голодаю честно! – обижается Аллочка, прикрыв трубку рукой. – Наравне с коллективом! Просто муж нервничает. Должна же я как-то его успокоить?
– Фантастическая идиотка! – восхищается Сима. – Ты же дискредитируешь идею! А если телефон прослушивается?.. Выходит, наша голодовка – чистый блеф?
– Оля! – кричит в трубку Татьяна. – Отзвони в ВТО Антонине Васильевне!.. Скажи, что мы с Левушкой отказываемся от Пицунды! Пусть отдадут путевки кому-нибудь другому!..
* * *
Вечером Левушка обходит посты. У центрального входа дежурят Тюрин и Андрей Иванович.
– Сейчас-то потише, – докладывает Тюрин. – А днем был ужас!.. Оцепление милиции… Толпа с лозунгами… Орут… Бьют стекла…
– А почему бьют стекла? – удивляется Левушка. – Ну да, они же не знают, что произошло! Надо объяснить людям нашу позицию…
– Наивный вы человек, – усмехается Андрей Иванович. – Вы никогда не сталкивались с таким явлением, как организованный праведный гнев трудящихся? Будьте уверены, им уже объяснили вашу позицию.
* * *
В одном из театральных переходов Левушку настораживает некий странный звук, похожий на стук молотка по металлу. Левушка озирается. Тоннель пуст. Левушка заглядывает в темный проем – тут находится лестница, ведущая на чердак.
– Эй! – кричит он в пугающую темноту. – Кто там?.. Советую не прятаться! Сейчас сюда соберутся все посты и вам не поздоровится!
– Соберутся они тебе, с-час! – слышится откуда-то сверху ворчливый голос, и через секунду из мрака появляется столяр Кондратьич. – Отсюда никуда не докричишься!.. Изоляция, как в Петропавловке!
– Кондратьич! – Левушка принимает строгий вид. – Ты чего это здесь? Знаешь, который час? Половина второго!
– Сигнализацию делаю! – снисходительно объясняет Кондратьич. – Чтоб через крышу никто не проник! Ступи-ка на лестницу!.. Ну ступи, ступи, не бойся!
Левушка ступает на лестничную клетку, и тоннель заполняет свирепая трель звонка.
– С ума сошел! – пугается Левушка. – Ты же весь театр подымешь! Нашел время экспериментировать! Выключи немедленно!
– Легко сказать «выключи»! – кручинится Кондратьич. – Я пока только систему включения отработал. А выключение – это второй этап.
* * *
… Левушка в своей гримуборной чистит зубы. За ним с выражением немой укоризны маячит Боря Синюхаев.
– И не проси! – сурово отрезает Левушка. – Еще и суток не прошло, а им подавай свидание! Тут не пионерлагерь!
– Но и не Бухенвальд! – парирует Боря. – Что плохого в том, что люди хотят повидаться с родными? Это естественное желание!
– Но не в нашей ситуации! Просто так милиция их в театр не пропустит. Значит, снова нужно звонить по инстанциям, просить, унижаться…
– Почему унижаться? – Боря чувствует в Левушкиных аргументах слабину. – Не просить, а требовать! Свидание с родными – это наше святое право!
– Ладно, – сдается Левушка. – Только свидание не должно длиться более получаса. И на это время следует усилить посты.
* * *
…По театральным переходам движется шумная толпа родственников с сумками, сверстками и авоськами. В актерском фойе их встречает такая же шумная толпа артистов. И снова слезы. Такое ощущение, что эта встреча происходит не в центре Москвы, а где-нибудь в читинском остроге…
* * *
– Ты совсем синяя! – тревожится Аллочкин муж, молодой бородач в джинсовом костюме. – Ты не обманываешь, вас действительно хорошо кормят?.. Ты сказала им, что у тебя гастрит?
– Толечка, не волнуйся! – Аллочка смотрит на мужа правдивыми и влюбленными глазами. – Кормят, как в «Арагви». Только никому об этом не говори, ладно?.. Все-таки официально у нас голодовка.
– Понимаю, – заговорщицки говорит бородатый Толечка и вынимает из сумки объемистый сверток. – В таком случае, вот!.. Это тебе от мамы. Тут пирожки с капустой. Съешь сама и передай товарищу.
– Толечка, спасибо, но… – мрачнеет Аллочка. – Я не возьму. У нас это не полагается, – и снова поднимает на мужа невозможно искренние глаза. – Ты не беспокойся, я тут жру, как слон!
* * *
– … Да не тычь ты мне свое яблоко! – с нарочитой суровостью одергивает сына Федяева. – Ты же знаешь, я их терпеть не могу! Как твое сольфеджио? Только не врать, Шурик!..
– Нормально! – хрумкает яблоком Шурик, узкий, бледный, ушастый отрок, похожий на умную летучую мышь. – Учу, как обещал… Мам, а правда, что вы против советской власти?
– Чепуха! – яростно говорит Федяева. – И ты не должен повторять вслух эту чушь! Эти мерзкие сплетни распространяют злые и глупые люди! Кто тебе это сказал?
– Вера Ивановна! – Шурик увлеченно грызет яблоко. – А еще она сказала, что я не имею права на бесплатное обучение, потому что моя мать махровая антисоветчица. А я ей сказал, что она сволочь!
– Как ты посмел! – Федяева закатывает сыну звонкий подзатыльник. – Вера Ивановна – прекрасная учительница, пожилая женщина, заслуженный человек! Сегодня же извинись, понял?
* * *
… Левушкина мама поразительно похожа на сына: такая же круглолицая, толстая, одышливая, в глазах – зеленая искра романтического непокоя. Единственно, чего ей недостает для полного сходства с Левушкой – это яркого блюдца лысины, венчающего облик нашего героя.
– Левушка, я не засну всю ночь, если ты не съешь хотя бы кусочек кулебяки. Тебе необходимо есть, у тебя плохое сердце, и жена совершенно за тобой не следит! Вот такой малюсенький кусочек – разве это принципиально?
– Ну какая кулебяка, мама? – морщится Лева. – Мы же объявили голодовку. Это была моя инициатива. Ты дезавуируешь меня как лидера!
– Юрий Михайлович сказал, – мама неожиданно склоняется к Левушкиному уху, – что тебе грозит тюрьма… Но он готов тебя защитить, если ты снимешь свои дурацкие требования…
– Ты разговариваешь с этим подонком? – отшатывается Левушка. – За моей спиной? Я запрещаю тебе вести с ним переговоры! Ты слышишь, запрещаю!
– Глупенький! – плачет мама. – Юрий Михайлович – интеллигентнейший человек… Он хочет тебе добра! Я презираю твоих друзей! Они тебя не понимают. Они же не люди – артисты!
* * *
…В стороне от гомонящей толпы сидит углубившаяся в чтение Гвоздилова. Завистливо потолкавшись среди чужих родственников, к ней подсаживается так никем и не востребованная Ниночка.
