«Поехали!»
Цель-то ставили такую: прокатиться чуть-чуть вдоль берега, выскочить на палубу, крикнуть на буксир: «Мы здесь!» и всё….
Объяснить, что гуляли, что заблудились, испугались чужих людей и всё такое, прочее.
Берег окончательно скрылся из виду только к вечеру.
«Ну, пора!».
На палубе принялись орать, махать руками.… Впустую.
В сумерках на деловито пыхтящем впереди буксире их стараний никто не замечал. Мальчишки испугались.
На трюм был наварен квадратный лист толстого железа, уголки, отрезанные сваркой, валялись рядом. Вот этими-то кусками и замолотили в шесть рук по гулкой крышке трюма, продолжали при этом истошно орать.
На буксире вскоре заходили вокруг рубки люди, светанули к ним маленьким ручным прожектором, что-то проговорили в мегафон. Но не остановились.
Стемнело. Холодная палуба покрылась росой. Стало действительно страшно…
Принялись искать ночлег. Аккумуляторы временных ходовых огней были укрыты ветошью и рваным брезентом. Мальчишки стащили всё тряпьё в одну кучу, зарылись общим клубком, для теплоты, в уголке палубы. Всё равно бил озноб: перепугались, да и вместо привычных домашних простыней оказались стальные корабельные листы. Ещё раз обшарили все закоулки старого парохода. Нашли в машинном отделении замызганную деревянную решетку. Улеглись на ней, стало теплее.
Наступило утро, взошло солнце, но почему-то не с той стороны.
Впереди по-прежнему пыхтел буксир.
Молчали, тоскливо выглядывали из тряпок, смотрели по сторонам.
Что-то стукнулось о борт, потом снова раздался гулкий удар.
Из причалившего военного катера к ним на палубу выскочили пограничники с автоматами наизготовку, офицеры с пистолетами.
Пришлось немного заплакать и поднять руки вверх.
Когда руководство разобралось с родителями, те, в свою очередь, рассказали им, мальчишкам, подробности. Оказывается, с буксира передали на берег по радио, что на буксируемом судне находятся посторонние лица, а услышав их гулкие удары металлом по трюму, тревожно добавили, что эти «лица» возможно вооружены, потом буксир плавно, очень незаметно развернулся…
Особо сильных репрессий по итогам не последовало, ни дома, ни в школе, но краем уха, среди разговоров взрослых, кто-то из мальчишек всё-таки уловил, что старое судно вроде бы тогда тащили не в Ригу, а в район артиллерийских стрельб боевого военно-морского флота. В качестве мишени…
Бывший капитан и, в настоящее время, заботливый отец Глеб Никитин опять выжидательно замолчал, ожидая реакции своей аудитории.
– И ты там был?
– Что же меня выдало?
– Восторг, с которым ты всё это рассказывал.
– Опять ты прав, малыш. В педагогическом подтексте – история про выбор каждого человека. Я через несколько лет после того случая стал моряком, остальных, насколько я знаю, до сих пор тошнит от вида воды за кормой.
– А почему ты бросил море?
– Хотел быть рядом с тобой с самых первых твоих дней.
К окончательной темноте установилась отличная видимость.
Через залив дрожали на нижней кромке невидимого неба слабые огни далёкого города.
«Легко узнавать в иллюминатор самолёта ночной Лондон. Освещённая хаосом своих всегда неожиданных улиц Москва с высоты не такая, она – далёкая….».
Вместе вышли на берег.
– Смотри, как прояснилось небо, завтра обязательно будет солнце!
– Если доживем…
– К чертям «если»! Кто первый просыпается – тот готовит яичницу с салом!
И уже потом, у костра, ими были сказаны друг другу последние, усталые слова перед сном.
– А в этом лесу хищники есть?
– О чём это ты?
– Ну, волки какие-нибудь…, медведи?
– Самые страшные сегодня здесь – это мы с тобой. Голодные, и с ножами.
Только на третьем, кажется, городском перекрёстке он обратил внимание на то, что они оба молчат. Почему так?
Обычно по дороге на работу они всегда успевали перекинуться в машине парочкой лёгких фраз, замечаниями о погоде, о футболе. Ну, ладно, это у него сейчас собственных трудных мыслей хватает, а с водителем-то что?
Он глянул в зеркало.
Анатолий, серый лицом, сгорбленный как-то непривычно, напряжённый…. Глазами старается показывать, что всё его внимание на дороге, даже не усмехнётся в ответ на его вопросительный взгляд.
– Толик, ты чего молчишь? Не захворал, случаем, за выходные? Мальчишки-то твои как?
– Нормально, Ефим Маркович. Каникулы у них сегодня.
– А чего тогда сам смурной такой?
– Настроения нет чего-то…
– Ясно.
Темнота зимнего рабочего утра тоже была неприятной, тоскливой. В свете многочисленных нечистых фар, под жёлтыми городскими фонарями всё вокруг казалось грязным и уродливым: серые машины, чёрные унылые пешеходы, холодные здания….
Он проводил рассеянным взглядом случайную, перелетевшую канал, бело-ярко сверкнувшую в мутном рассвете чайку. Птица долго и прямо планировала над пятиэтажными домами набережной, затем внезапно, попав в высокий дым школьной кочегарки, смятенно захлопала крыльями, резко и беспорядочно стала падать в оставшуюся позади их машины темноту.
«…Ведь всё у него было, всё! Я же старался, всё для него делал! А он…. За моей же спиной и такого натворил! То, как он с бабами-то себя вёл всё это время, вроде как понять можно – молодой, упёртый. Хотя…. Грязищи вокруг себя он этим своим скотством чересчур много устроил, людям гадостей понаделал».
Он поморщился.
«Ладно, бабы…. Они посторонние. Но как он мог решиться о наше семейное дело свои поганые ноги вытирать?!».
Так же молча, не сказав водителю ни слова, он вышел из машины, оглянулся на него рассеянно, словно что-то припоминая, но потом слабо махнул рукой и пошёл к подъезду.
Анатолий дёрнулся из-за руля, забежал навстречу.
– Ефим Маркович, поедем сейчас куда?
В приёмной навстречу ему вскочила секретарша.
– Доброе утро, Ефим Маркович! Вот почта, за выходные накопилось-то сколько! Чайку вам сделать?
– Потом, попозже.
Он не успел ещё снять увесистое пальто, как девушка снова приоткрыла дверь.
– Ефим Маркович, а Вадим сегодня будет в офисе? Ему звонили из мэрии, нужно подъехать насчёт согласований по установке….
– Не знаю.
– Ага, поняла!
– Ну и прекрасно…
По привычке он подошёл к зеркалу, достал расчёску, поправил галстук.
«Ну что?! Каково это – глаза в глаза?».
Тонкие губы вроде стали ещё острей, незаметней.
«Какие же глупые бывают люди! Или это я стал уже таким раздражительным?».
В дверь осторожно постучали.
– Ефим Маркович, ну так как? Поедем?
– Чего ты всё суетишься?! Заладил, тоже мне, – поедем, не поедем…
Анатолий виновато пожал плечами.
– Так беспокоюсь же…
– Беспокоиться должен я, а ты просто дисциплинированно выполняй свою работу. И мне не мешай работать!
– Понял.
– Понял он.… Через десять минут будь готов, едем в администрацию.
Дверь кабинета за водителем тихо закрылась.
К половине одиннадцатого в городе стало немного приятней.
Из машины он много звонил, громко разговаривал, иногда даже шутил.
Позвонили и ему.
Знакомый майор говорил так путано, словно сам был виноват в произошедшем.
– Что? Где?! А кто там? Ладно, как освобожусь сейчас из администрации, приеду…. Долго ты там будешь оформлять-то? Ну, хорошо, хорошо, занимайся…
Он не сдержался и грубо выругался.
Помолчав, Анатолий обернулся.
– Что-нибудь серьёзное, Ефим Маркович?
– Полиция нашла «Мерседес» Вадима. В заводском посёлке, разбитый полностью. В столбе торчит, на повороте с трассы.
– А… А сам-то он как…?
– Машина пустая; говорят, что на левой стойке и на руле очень много крови.
Он с силой ударил кулаком по подлокотнику на дверце.
Так же резко, почти одновременно, Анатолий притормозил у тротуара, обернулся.
– Не беспокойтесь вы особо-то, Ефим Маркович! Всякое бывает. Может, Вадим в шоке из машины выскочил, может он в больнице сейчас где; довезти мог его кто-нибудь из очевидцев. Обзванивать нужно! Разрешите, пока вы сейчас по делам пойдёте, я быстро мотанусь к нам в офис, чтобы девчонки всех на ноги подняли, чтобы искали его по больницам! Ладно?
Глядя на суету водителя, он размышлял. Ответил холодно:
– Не надо ничего. Это не его кровь.
– Как?! А чья же тогда? Откуда вы знаете?!
Анатолий опустил широко расставленные руки…
Чая он попил у мэра.
До заседания архитектурной комиссии оставалось ещё немного времени и они, подшучивая, по старой дружбе, друг над дружкой, присели за маленький столик.
– Ефим, послушай, ты бы освободил на недельку какой свой рекламный щит, ну, из тех, которые у тебя по дороге в аэропорт стоят, а? Или лучше два, сможешь? Министр к нам приезжает – давай уж, помогай мне. Хочу, чтобы он внимание обратил, чтобы крупно так было, по сторонам шоссе, социальные итоги года разместить или призыв партийный какой-нибудь, например, забабахать. А, как ты считаешь?
