У меня появились друзья, я купил машину, и теперь по выходным мы все время куда-то ездили – либо на море, либо в лес, либо на озеро – благо здесь есть, что посмотреть.
Как-то зимой мы решили покататься на лыжах и отправились на наш израильский аналог Альп, то есть на Хермон.
Зима в тот год выдалась очень холодная, и уже в середине декабря все здесь было покрыто снегом.
Здесь я и встретил Катю.
Когда я увидел ее, в груди у меня как будто что-то перевернулось. Было такое ощущение, что это кувыркалось мое сердце. И я уже плохо соображал, невпопад отвечая на вопросы друзей и с трудом различая их лица. Перед глазами у меня была будто пелена, из которой сияли ее синие, смеющиеся глаза.
Я тогда даже не понял, что произошло. Она была так ослепительно прекрасна, вся в белом, разрумянившаяся, с выбившимися из под белой шапочки прядями золотых волос и сверкающими, лукаво искрившимися синими глазами.
Она тоже увидела меня и сделала шаг навстречу. Когда она приблизилась ко мне, сердце у меня сжалось, будто от холода, и я чувствовал себя так, как будто меня накрыло снежной лавиной.
– Кто ты? – спрсил я.
– Снежная королева, – со смехом ответила она и увлекла меня за собой, будто лавина снега.
Обратно мы возвращались вместе. По дороге мы все время говорили, и я узнал, что она студентка, учится в Москве в каком-то престижном ВУЗе, а сюда приехала в гости к отцу, которого совсем недавно разыскала. До сих пор она жила с матерью. Ее родители разошлись когда ей было чуть больше года, и вот теперь, когда она наконец нашла отца, решила с ним встретиться.
Отец у нее был уже довольно пожилым и жил где-то на периферии. Видимо, она не слишком была довольна встречей с отцом. Он оказался скупым, брюзгливым стариком, у которого экономия перешла в манию, и чтобы сэкономить лишние деньги, он по вечерам сидел без света.
А ей хотелось новых впечатлений, радости, веселья. И может быть именно поэтому ей не слишком хотелось возвращаться к о т ц у.
А мне не хотелось ее отпускать.
И вот уже наши губы сомкнулись в страстном поцелуе, тела сплелись в неразрывных обьятьях, и я захмелел от аромата ее волос. От нее пахло дикой травой и полевыми цветами, но… Обняв ее, я вдруг почувствовал, как меня обожгло будто холодом, от которого замирает и останавливется сердце. Сейчас мне кажется, что я любил ее как любят снег – его идеальную белизну, его совершенные формы, его холодное веселье.
Она была так же прекрасна – та же совершенная белизна, те же совершенные формы. Даже смех ее звенел как снег, и точно как снег искрились ее глаза…
Такова любовь к снежной королеве. Если полюбишь ее, она сломает твою жизнь, подобно тому, как мороз ломает кости тех, кто оказался в его власти.
Я любил ее, неспособную любить. Я надеялся растопить ее ледяной цинизм, но все вышло наоборот, и я сам превратился в несчастного и замерзшего Кая. Кто твой создатель, о величественная и холодная? Кто смог соединить воедино совершенство красоты и уродство бессердечия? Она была одновременно и безжалостной хищницей, и жертвой – расчетливой и недалекой. Ей казалось, что она может манипулировать всеми вокруг, и ей хватит хитрости и ума всех перехитрить.
А вышло так, что она сама стала жертвой более изощренных и сильных хищников. Прекрасная и холодная, как сама зима, она закончила свою жизнь подобно апрельскому снегу – грязно и бесславно.
Еще тогда я почувствовал все это, но в тот момент для меня уже не было ни земли, ни неба, ни воздуха, а была лишь она одна, заполнившая собою всю мою жизнь…
Я был счастлив, как никогда прежде, и совершенно забыл обо всем, что до сих пор делало мою жизнь серой и унылой. Теперь та, прежняя жизнь казалась мне лишь тяжелым сном. Первые две недели нашего медового месяца пролетели как одно мгновение. Я был будто в бреду.
Взяв на работе отгулы, потом больничный, я все время посвящал только ей. Мы никак не могли выбраться из постели, и лишь привычка есть три раза в день выгоняла нас из дому.
Вечера мы, как правило, заканчивали в каком-нибудь ресторане или кафе.
Проходя мимо многочисленных витрин магазинов, она жадно смотрела на дорогие вещи и украшения. Я же не упускал ни одной возможности доставить ей радость, и каждый раз мы возвращались домой с покупками – дорогими вещами или украшениями для нее, или – и с тем, и с другим. После каждой такой покупки ее глаза сияли счастьем, и она была ласкова и нежна со мной.
Потом она уже в открытую стала требовать для себя подарков в виде дорогих украшений и вещей, потом деньги – то на одно, то на другое. Но я все еще не придавал этому значения.
Мы продлили ее визу, и я уже не представлял своей жизни без нее…
Между тем, после нескольких месяцев нашей совместной жизни я начал ощущать немалые финансовые трудности, чего не было раньше. Мне становилось все труднее платить за съемную квартиру в престижном спальном районе и содержать машину. Мой заработок позволял мне вести вполне обеспеченную жизнь, но для аппетитов Кати моей зарплаты явно не хватало.
Поначалу я нашел выход взяв в банке ссуды. На какое-то время этих ссуд мне хватило, но затем мое положение стало лишь хуже. Настал день, когда я не смог удовлетворить ее желание обладать новым, дорогим украшением. И тогда, впервые за все время нашего знакомства, она закатила мне жуткую истерику. Ее прекрасное лицо было обезображено страшной гримасой, а с утонченых нежных губ непрерывно срывались обидные ругательства. Раньше я и не подозревал о том, что она знает такие слова.
В тот день наш медовый месяц закончился, и я впервые лег отдельно от нее.
С тех пор мы регулярно ссорились, и каждая такая ссора открывала мне неведомые ранее подробности ее жизни и характера. По отдельным фразам я узнал, что она была замужем, и где-то в провинции у нее остался маленький сын, который сейчас жил с ее матерью.
Едва ли она где-то училась. Я уже давно понял, что из всего, что она мне рассказывала, было очень мало правды. Правдой было лишь то, что ее детство и юность прошли в глубокой провинции и что отец бросил их с матерью, когда она была совсем маленькой.
Ее юность пришлась на то время, когда жизнь превратилась в один нескончаемый бой без правил. Сострадание, жалость, простые человеческие чувства ей были неведомы.
Она действительно уехала после школы в Москву и пыталась поступить в какой-то колледж, но ей это не удалось.
Вместо этого она стала жить с каким-то «новым русским», который снял ей дорогую квартиру в одном из пригородов Москвы, давал деньги на жизнь и дарил дорогие подарки.
Все казалось ей прекрасным, пока она не забеременела. После того, как она родила от него ребенка, он отправил ее обратно к матери, так как имел уже семью, пригрозив, чтобы она не возвращалась…
Оставив ребенка на попечение матери, она вернулась в столицу и попыталась начать все сначала. Почувствовав однажды вкус больших денег, она уже не могла остановиться. Деньги заменяли ей все: и любовь, и радость жизни.
Она ненавидела и презирала мужчин и видела в них лишь сильных животных, которых ей дано перехитрить и использовать. «Разводя» на деньги очередного «лоха», она старалась вытянуть из него как можно больше денег, растоптать и оставить ни с чем.
Но это ей не всегда удавалось. Многие рады были с ней переспать, но всерьез амбициозную провинциалку не воспринимал никто.
Тогда она разыскала отца в Израиле и уехала к нему. Старик был рад вдруг будто с неба свалившейся дочери. Его двое детей от второго брака жили своей жизнью и больного старика даже не навещали. Он надеялся, что дочь будет смотреть за ним, но она отплатила ему тем же, чем в свое время он отплатил ее матери.
Кочуя по стране, она одно время подрабатывала в массажном салоне, откуда ей потом чудом удалось вырваться. На какое-то время она вернулась обратно к отцу и в это время встретила меня.
Потом однажды, она вдруг бесследно исчезла забрав с собой вещи и драгоценности, и я уже думал, что никогда ее не увижу.
Но совершенно неожиданно она появилась снова. На этот раз Катя выглядела как побитая собака и со слезами умоляла меня простить ее.
И я пожалел ее.
Какое-то время она преданно заглядывала мне в глаза и была еще более ласкова со мной, чем раньше. Но потом я все чаще заставал пустую кваритиру, когда приходил домой. Возвращалась она поздно, а если была дома, то часто звонила в Россию матери, что-то нежно говорила сыну и воодушевленно обещала матери, что «скоро они заживут наконец счастливо и безбедно».
После этих ее слов тревога уже не покидала меня. Я был уверен, что ей грозит страшная, неотвратимая опасность. Но на мои распросы она стала говорить о «настоящих мужчинах, которые могут по-настоящему заработать, а не тряпках для ног».
Я еще не знал, кто же этот настоящий мужчина, но вполне осознал, не столько даже по ее словам, сколько по взгляду полного презрения, кого она подразумевает под тряпкой.
