С долгами Глеб справился довольно быстро. В банке взял кредит. Тогда давали просто, главное – это найти гаранта. А за Глеба многие готовы были поручиться. Дачу продал. Пусть недорого, зато в короткие сроки. Рассчитался со всеми. Бизнес свой пересмотрел. Поменял «крышу», хотя это оказалось не так-то уж и просто. Охрану взял другую. Стал осторожнее, осмотрительней.
Детей отправил к дальней родственнице в деревню. Бабушка – Женина мама – поехала с ними. Ей пришлось кое-что рассказать, поскольку скрыть ситуацию было невозможно. Рассказали по минимуму. Хотя объяснить трехдневное Женино отсутствие удалось с трудом. Придумали ерунду какую-то – бухгалтерские курсы с выездом за город. Но мама поверила, поскольку лучше было поверить, чем подвергать сомнению предлагаемую информацию. Себе же дороже. А синяки и ссадины Глеб объяснил теще банальной дракой. Мол, подвыпили мужики, подрались, с кем не бывает…
Там, в деревне, дети, по мнению Глеба, должны были бы поскорее забыть все те кошмары, что пришлось пережить.
А вот с Женей у них совсем разладилось.
Казалось бы, такая драматичная ситуация, экстремальная даже, должна бы сблизить супругов, объединить, но… Ничего подобного не произошло. Почему-то, наоборот, они стали отдаляться, уйдя каждый в себя. Ни разговоров, ни объятий, ни супружеской близости. Ничего. Про те три дня, что Женя провела у бандитов, Глеб не спрашивал. Сама она не рассказывала. Вернулась, правда, без синяков и без других видимых следов насилия. Она что, добровольно им отдавалась, что ли? А может, и вовсе – удовольствие испытывала?!
Глеба терзали эти вопросы, буквально выворачивали наизнанку, но он не решался спросить супругу ни о чем. Себя казнил, чувствуя кругом виноватым.
Женя ни в чем не упрекала мужа, но, понятное дело, осознавала, что все проблемы, как деловые, так и семейные, произошли из-за него.
Это со стороны кажется все легко и просто. «Как можно обижаться на мужа в такой ситуации?!» – вопрошал ее внутренний голос. «Его надо не просто понять, а поддержать, успокоить!» На деле же так не получалось. Хотя опять же Женя ловила себя на некоторой моральной неувязке – она ведь пользовалась благами, предлагаемыми мужем. Она с удовольствием разделяла все материальные радости, которые приносил успешный бизнес. Причем Глеб очень бережно относился к Жене и особо о проблемах и трудностях в работе не распространялся, считая, что на ней и так лежит большая нагрузка – быт, маленькие дети, дом. Поэтому она была осведомлена больше об успехах, чем о сложностях. Всех вопросов, понятное дело, он скрыть не мог, но все же старался дома сомнительных разговоров не вести и по возможности не посвящал жену ни в какие треволнения. Последние недели напряжение нарастало, и Глеб уже не стеснялся вести переговоры из дома. Да и по его встревоженному внешнему виду было понятно, что назревает что-то страшное. Но поскольку он сам до конца не верил ни в какие неприятные события, то и жену, ясное дело, ни к чему не готовил. И все же… Все же…
Женя считала, что раз уж она делила с мужем успех и радость, то и проблемы должна разделить. Это же само собой разумеется. Но так легко это произнести и так невозможно осуществить. Ни сил, ни желания понять ситуацию, а уж принять те издевательства, которым их семья подверглась?! А уж простить?!
В общем, достойно разделить с супругом испытание у Жени не получилось. Хотя опять же, с другой стороны, лично она, Женя, считала, что вполне посодействовала мужу, безропотно оставшись у бандитов в заложницах. И не просто безропотно, а как будто даже с облегчением. Ну да, с облегчением, поскольку это означало, что и детей оставят в покое, и мужа перестанут истязать.
Ничего уж особо страшного за эти три дня с ней не произошло. С самого начала, когда она села к бандитам в машину, она осознала: в ней что-то сломалось. Причем именно сломалось, не надломилось, не дало трещину, нет! Гордость ли ее, достоинство ли? Так сразу и не понять… А может, просто силы кончились. И была вся она обесточенная, лишенная энергии и потому безвольная, слабая, пропитанная страхом… Для сопротивления этим людям у нее не было никакого внутреннего ресурса.
* * *
Женя ехала в машине и думала, что готова подчиняться, ублажать, заглядывать в глаза. Готова терпеть то, о чем раньше и представить себе не могла… Готова понять тех жертв, которые не просто терпят своих насильников, но и прощают их, и порой даже влюбляются. Хотя, наверное, не в тот момент все это она осознала. Понимание собственного состояния приходило к ней постепенно, позже, когда уже все закончилось и она годами анализировала и сопоставляла, вспоминала и исследовала саму себя… А тогда, сев в машину, просто поняла: она не просто сломлена, она сломана, уничтожена как личность. И ничего лучшего не пришло ей на ум, как где-то слышанная поговорка: «Насилие неизбежно – расслабься и насладись!» Вот и хорошо! Она ухватилась за это высказывание как за спасательный круг. Как это правильно – не надо сопротивляться, не надо прилагать никаких усилий. В данной ситуации это будет бессмысленно. Кроме лишних побоев и издевательств я ничего не получу. Что я одна смогу против стольких мужиков? А по-хорошему, глядишь, что-то и получится.
И она так и вела себя – по-хорошему. Как ни странно, такая линия поведения оказалась грамотной. Бандиты, привыкшие к сопротивлению, к применению насилия, агрессии, не были готовы к мирно настроенной женщине. Какое-то удивление обнаружила Женя на их лицах. Удивление и охлаждение. Как будто она им и не интересна вовсе. Поначалу они пытались себя приободрить, возбуждаясь от привычной грубости:
– Ну что, сучка?! – и шлепок по заду. – Сейчас мы с тобой потешимся! Подожди, ребята еще подтянутся. По кругу у нас пойдешь!
А она сидела спокойная и примирительно кивала головой, мол, ну что делать? По кругу, так по кругу. И ни страха никакого в глазах, ни ужаса, ни ненависти. Надо так надо.
И от нее как-то быстро отстали. Пили, много ели, постоянно курили, разговаривали о каких-то разборках, планировали завтрашний день. Кто-то щелкал каналами телевизора, кто-то изучал каталог автомобилей. О ней вроде бы и забыли. Женя спокойно собирала со стола, мыла посуду и не задумывалась ни о чем. Жила, что называется, сиюминутно. Дети, слава богу, дома, с отцом, а значит, в безопасности. Глеб, понятное дело, здесь ее не бросит, все сделает, чтобы вызволить жену из плена. Так о чем беспокоиться? Что ее будут насиловать? В том, что насилия не случится, она не сомневалась. Зачем насиловать, когда она сама все может сделать, добровольно и даже с желанием! Только, похоже, им такая «любовь» не интересна. Им агрессию подавай, возможность унизить, поиздеваться, подавить свою жертву, растоптать! А она и так уже подавлена и растоптана. Какой им интерес?
И правда, когда кто-то из мужчин пришел за ней на кухню и потянул за руку, а она молча и покорно пошла, тот даже остановился. А она ему:
– Ну что же ты? Передумал? – спокойно так, без издевки.
Он продолжил движение в сторону одной из комнат, но уже менее уверенно.
– Слышь, Толстый! – крикнул он в глубину квартиры. – Третьим будешь?
Толстый что-то пробурчал в ответ, что, скорее всего, означало «нет», поскольку лежал на диване в полудреме и настроен был явно не на игрища, а на послеобеденный отдых.
Тот, кто вел Женю, толкнул ее в комнату и вышел. Она огляделась. Квартира наверняка съемная. Комнаты обставлены кое-как. Мебель старая, хотя вполне добротная. Кругом пустые пивные бутылки, переполненные пепельницы, засохшие цветы в горшках.
К ней никто не шел, и она, со свойственной ей хозяйственностью, постепенно стала наводить чистоту. Ну не сидеть же без дела?! Нашла пакет, собрала в него мусор, пепельницы вымыла и даже полила цветы, хотя в их реанимации здорово сомневалась. И все же попыталась: оборвала засохшие листья, чуть взрыхлила землю, опрыскала листья. Глядишь, и оживут. А потом открыла окно. Так хотелось проветрить насквозь прокуренную комнату.
На большом разобранном диване белье было явно несвежее, в беспорядке разбросанное кое-как. Она открыла шкаф. Тот оказался практически пустым, за исключением двух спортивных костюмов, одиноко болтающихся на старых плечиках. В выдвижном ящике внизу шкафа она обнаружила комплект постельного белья, неглаженого, но, как ей показалось, все-таки стиранного и явно свежее того, что она видела на диване.
Поменяла белье, накрыла диван пледом. Тот еще плед, конечно, но все же вид в комнате преобразился. Присела на диван, потом опустила голову на подушку и прикрыла глаза. В соседней комнате бухтел телевизор, где-то велись дебаты по телефону, и ей слышались почему-то одни и те же фразы:
– Ну и че?
– Да ладно!
– Ну и че теперь?
– Слышь, я не понял…
И так по кругу. Ей даже показалось, что слова эти записаны на диктофон и включаются раз за разом непрерывным потоком. К ней по-прежнему никто не шел, а когда она выходила в туалет за водой для полива цветов, то и тогда никакой реакции в ее сторону не наблюдалось. Ну что ж? Значит, можно отдохнуть. Заснула она быстро и легко. Так легко, что, когда проснулась, не поняла, не сразу вспомнила, где это она…
