Червь сомнения периодически вгрызался в сердце Женщины: «Вилла – она моя. Женский род. Единственное число. Пишут – четыре коттеджа. Значит, должно быть «виллы». Восемьсот метров по жаре? Если человек двигается со скоростью 5 км/ч, значит, где-то 15–20 минут ходу. Нормально. Физическая нагрузка не помешает».
Если бы желание было менее сильным, потребность в отдыхе более слабой, стремление вырваться из семейного гнезда менее отчётливым, червяк наверняка бы уел трепетное женское сердечко. Но мотивация будущей курортницы была столь чёткой, что червь обернулся личинкой, которую сожрала прекрасная птица Надежды. Она буквально приплясывала на руинах своих сомнений и поддразнивала мужа предстоящей свободой. Дочь, сама того не ведая, подливала масла в огонь и обещала отцу феерическую гастроль в обнимку с дельфинами. Одним словом, бешеным собакам семь вёрст не крюк.
В Москве была своя программа. Состояла она из двух частей: стойкая оборона и быстрая капитуляция. Оборонялся зять, переименовавший Крым в СФРЮ и выставлявший одно условие за другим. Сначала – не поеду вообще (сервис – дерьмо), потом – не поеду на поезде, потом – не поеду в плацкарте. Поехал. Капитуляция носила молниеносный характер. Договор венчала запись: «На всё согласен».
Выезжали в разное время. Мать и дитя – раньше. Сестра с зятем – позже. Но если первые к моменту выхода из дома были собраны и сосредоточены и в сто первый раз проверили билеты, паспорта, ваучер на расселение, то вторые просто забыли о дате отъезда и накануне неплохо провели время в гостях. Спасибо прибывшей уже в крымский рай младшей сестре, которая так некстати, но как выяснилось, очень даже кстати, позвонила старшей, выдернула её из сна и поинтересовалась, а готовы ли родственники отправиться в дорогу. Внятно те ответить не могли.
Сборы москвичей происходили в рекордные сроки: за полтора часа до поезда. Тем не менее на него они успели: с документами, но без еды, без воды и, возможно, без денег. Скажем так, без достаточного их количества.
В общем, встрече на Эльбе, то есть на «Эмме», было предначертано состояться. Таинственная крымская вилла была обозначена как центр Земли, дорога к которому и трудна, и опасна, и жутко утомительна.
«Наш паровоз, вперёд лети…»Это только так в песне поётся, а на деле скорость полёта оставляла желать лучшего. Лучшего оставляло желать и многое другое: бельё, попутчики, запахи и вид за окном. Последний вызывал чувство легкого недоумения («чё так грязно-то?») и подрывал нежную любовь к родине.
– Мама, нам бельё дали серое и сырое.
– Ну-ка покажи.
Действительно, стопроцентное женское зрение даже в полумраке смогло разглядеть описанные выше недостатки. Серое – не чёрное, крепилась мать, но дочь не унималась:
– Я на этом спать не буду. Мне брезгливо.
– Мне тоже брезгливо.
«Нравится не нравится – принимай, красавица!» Весь облик проводницы свидетельствовал о том, что свои отношения с пассажирами она строит именно в соответствии с данным принципом. Главный человек вагона с надоедливой тёткой спорить не собирался и все посягательства на честь российских железных дорог отметал в одночасье:
– Чё вы, женщина, возмущаетесь? Такое бельё. У всего вагона оно такого цвета. Не только у вас.
– Может быть?..
– Ничё не может быть. Я и так вам дала свой личный комплект. Вам и вашему ребёнку. Даже спасибо не сказали.
Как-то не выдавливалось это «спасибо». Хотя, конечно, проводница шестого вагона поезда «Казань – Симферополь» не виновата. «Боже, кому жаловаться?!» – возопила про себя наша героиня и побрела стелить постель.
– Мам, ты поменяла бельё?
– Поменяла.
– Оно снова серое.
– Какое есть.
– Надо было с собой брать! – с укоризной заметила дочь.
– Да… А тебя дома оставить.
Девица задумалась. И изрекла: «Мне нужно море. Впереди – новый учебный год». Фразы семилетней девочки напоминали вердикт присяжных – «ПОЖИЗНЕННО». «Скорее бы, что ли, дети начали просыпаться», – забилась в надежде мать-героиня. Наивная. Она не ведала, что в тот момент, когда молодое поколение вагона вступит в дружеский контакт, рухнут все её планы на «подремать», «почитать», «чаёк попить», «поваляться».
– Мама, знакомься. Это моя подруга Мадина.
На пороге купе стояла девочка восьми-девяти лет и пристально, нисколько не смущаясь, смотрела в рот женщине.
– Очень приятно, Мадина. Проходи. Присаживайся.
Дальше дорожный этикет требовал проявления гостеприимства в виде угощения. Дочь была с этикетом на «ты»:
– Сыр хочешь? Копчёный?
– Не, мне нельзя. У меня желчный.
– Чего у тебя?
– Жи-элчный, – повторила Мадина. И затараторила: – Мы едем в Симферополь с мамой, папой, сестрой и дедушкой. Мама работает в химчистке. И сестра тоже работает в химчистке. А вечером ходит в ночной клуб. И мама её ругает. А где ей ещё тусоваться? Меня тоже в химчистке все знают. Можно я печенье у вас возьму? Вы-то сами куда едете?
– Бери, деточка, – выдавила из себя ошарашенная мать-героиня. Но на вопрос ответить не успела, так как отвлеклась, увидев широко распахнутые глаза дочери. В них стояла зависть. Как загипнотизированная, она смотрела на ноги своей дорожной приятельницы. Мать, отследив траекторию детского взгляда, поняла, что вызвало столь сильные чувства в её детёныше. Ногти на ногах у Мадины были выкрашены лаком флюоресцентного ядовито-жёлтого цвета. Это были сигнальные огни взрослой жизни.
Обладательница космического педикюра нисколько не смутилась, а даже обрадовалась и выставила свою смуглую ногу с грязными пятками вперёд.
– Это мне сестра накрасила. У неё тоже так же.
«Хороша сестричка», – подумала наша героиня и не ошиблась. В купе неожиданно померк солнечный свет – в дверях стояла гора. Точнее, грудь. Из-под которой выглядывали ноги с нашлёпками ногтей, покрытых уже знакомым ядовитым веществом. Гора засипела:
– Давай, иди, мать зовёт.
Мадина протиснулась в просвет между скалами и, обернувшись, пообещала:
– Счас поем и приду к вам.
– Мама, ты видела?! – выдохнула поражённая дщерь.
– Видела. И что?
– Так красиво, мам.
– Нисколько не красиво. Безвкусно. Пошло. Вульгарно.
– Да? – с облегчением спросила девочка.
– Даже не сомневайся.
Дочь поднесла к лицу руку с обгрызанными ногтями и философски изрекла:
– В моде всё натуральное.
«Интересно, откуда она черпает эти лозунги?» – задумалась мать.
– Кто это тебе сказал? Бабуля, что ли?
– В журнале прочитала.
– В каком это журнале ты прочитала?
– В твоём.
«Она внимательнее, чем я думала», – обрадовалась мать-героиня и взяла дочь за руку.
– Мама, купи мне лак.
– У тебя есть.
– Я такой не хочу.
– А какой ты хочешь?
Девочка на секунду зажмурилась:
– Как у тебя.
– Детям нельзя пользоваться ярким лаком.
– Ну ты же пользуешься, – не сдавался ребёнок.
Разговор заходил в тупик. Аргументов становилось всё меньше, а психологическое давление на мать всё сильнее.
– Ну я‑то ногти не грызу.
– Я тоже.
– И давно?
– Ну, уже со вчера не грызу. Вот, посмотри.
Дочь протянула руку, растопырив пальцы. Мать перебирала их, тщетно пытаясь обнаружить хоть на одном светлую каёмку целого ногтя. Поиск не увенчался успехом, и это означало победу. Последний аргумент не нуждался в словесном подтверждении.
– Видишь, ни одного целого.
– Значит, не купишь? – исподлобья посмотрела дочь.
– Почему не купишь? Куплю.
Девочка не поверила своим ушам:
– Когда?
– Когда ногти грызть перестанешь.
– Ну на одном-то можно? – пыталась удержать позиции девочка.
– Нет.
Вытянувшись на полке и взяв в руки журнал, мать продемонстрировала окончание беседы, и девочке ничего другого не оставалось, как отправиться по вагону в поисках новых знакомств.
– А где ваша дочь? – строго спросила отобедавшая Мадина.
– А разве она не с тобой?
Та крутанулась вокруг своей оси и чётко сказала:
– Нет.
Наша героиня лениво поменяла положение «лёжа» на положение «сидя». Лучше бы она этого не делала, потому что прокурор с флюоресцентными ногтями понял смену позы как сигнал к началу допроса:
– А вы куда едете?
– В Симферополь.
– Отвечать было лень, молчать – не позволяло воспитание.
– Зачем?
– Отдыхать.
– Вы без мужа?
Прямота вопроса обескураживала. Мадина начинала раздражать. Пора было брать инициативу в свои руки:
– А вы?
– Я выйду замуж в восемнадцать, – нисколько не смутилась младшая подруга.
– Слушай, деточка, а ты не хочешь пойти поискать свою пропавшую подружку? – тактично попыталась выжить женщина-мать чужое дитя. Ей хотелось уединения. Она не любила чужих детей. Ей было достаточно общения с собственным чадом, которое, кстати, испарилось в неизвестном направлении.
– Нет. Сама придёт. Это ж поезд! Куда она денется-то?
