ДЕДУШКИН. Они обратились в Кремль. Попросили дать лектора об опыте либеральных реформ. И там, в Кремле, – сразу назвали вас.
Полушепотом.
А меня – попросили переговорить.
КОЧУБЕЙ. Переговорить, да. Лектором? Я должен ехать лектором?
ДЕДУШКИН. О, это я неудачно выразился. Простите. Простите. Вы едете как идеолог и лидер либеральных реформ. Вас знают все. Везде. Поверьте мне.
КОЧУБЕЙ. Я вам верю, профессор. Больше того: я вас люблю. Если бы вы только знали, как я вас люблю.
Крепко обнимает Дедушкина.
Это вы же взяли меня в Институт экономики на завлаба. Помните нашу лабораторию марксистско-ленинского анализа? С нее все и началось. Наше правительство молоденьких реформаторов. А помните, вы еще сделали меня секретарем общества книголюбов?
ДЕДУШКИН. Как же не помнить? Я об этом по ночам часто думаю. Когда бессонница. Вот, думаю, взял на работу главного русского реформатора. Другим советским старикам нечем гордиться, а мне – есть чем. Уже и помирать не стыдно.
КОЧУБЕЙ. Я тогда, используя служебное положение, отложил книгу Рейгана. Ну, не его книгу, а сборник его речей. Он назывался «Откровенно говоря». И всему обществу раздал книги без Рейгана. Его я оставил себе. И прочитал буквально часа за четыре. Помните, профессор, – у меня есть одна мысль, и я ее – думаю! Думаю – помните!
Вскакивает с дивана. Или со стула.
ДЕДУШКИН. Прекрасные были дни, Игорь Тамерланович. Или наоборот – ужасные. Кто его разберет.
КОЧУБЕЙ. Я плохо переношу полеты, Евгений Волкович. Джет лаг. После океанского перелета три дня не могу в себя прийти. Какие уж тут лекции. Или, как вы говорите, выступления.
ДЕДУШКИН. Там все предусмотрели. В вашем полном распоряжении будет частный самолет. И вы как раз прилетите на три дня раньше, для акклиматизации.
КОЧУБЕЙ. Про самолет вам Борис Алексеич сказал?
ДЕДУШКИН. Почему вы решили?
КОЧУБЕЙ. Значит, Борис Алексеич.
Пауза.
Но это все ерунда, профессор. Проблема совсем в другом. Я не знаю, о чем я будут рассказывать.
ДЕДУШКИН. Как о чем? О триумфе либеральных реформ, совершенно естественно.
КОЧУБЕЙ. О каком еще триумфе, Евгений Волкович! Это даже не смешно.
ДЕДУШКИН. Это не смешно. Это очень серьезно, Евгений Тамерланович. Только лучшие отели. В старинных дворцах, как вы любите. Только лучшие фуршеты. Стейк рибай среднехорошей прожарки, специально для вас. Лучшие конгрессмены, сенаторы – все, что пожелаете.
КОЧУБЕЙ. Лучшие конгрессмены. Вы же знаете, профессор, как делались эти реформы. Берешь ржавый допотопный шприц, набираешь в него под завязку мутной зеленой жидкости, потом находишь живое место на теле больного, и… Да и реформ-то никаких не было. Хренотень одна.
ДЕДУШКИН. Мы в Академии преподаем по учебникам, где сказано, что реформаторы предотвратили голод, разруху и гражданскую войну. Во главе с вами предотвратили, Игорь Тамерланович. С вами во главе.
КОЧУБЕЙ. Во главе со мной были разруха и голод?
ДЕДУШКИН. Ой, типун вам на язык. Реформаторы с вами во главе, реформаторы.
КОЧУБЕЙ. Да, четыре всадника. Разруха, голод, гражданская война. А какой четвертый всадник – не помните, профессор?
ДЕДУШКИН. Нет, честно говоря, не помню.
КОЧУБЕЙ. Четвертый всадник – смерть.
МАРИЯ.
МАРИЯ. Вы будете обедать, джентльмены?
ДЕДУШКИН. У меня постный день. Если только супчик. Пустой какой-нибудь, по возможности.
КОЧУБЕЙ. Вы соблюдаете пост, Евгений Волкович?
ДЕДУШКИН. Пост? Какой пост? А, да нет. Это так к слову пришлось. Постный. Это осталось от бабушки. Она у меня неграмотная была, из деревни.
КОЧУБЕЙ. Молдавские реформаторы прислали мне ящик превосходного коньяка. «Черный аист». Или даже «Суворов». Вскроем, профессор?
ДЕДУШКИН. Вскроем? Я вообще-то не пью. Но как Машенька скажет.
МАРИЯ. Идемте, идемте. Вскрывать будем потом.
Кочубей, Дедушкин.
ДЕДУШКИН. Как хорошо, что вы согласились, Игорь Тамерланч. У меня просто тяжесть с души упала.
КОЧУБЕЙ. Действительно, хорошо. Это коньяк подействовал. Согласитесь, молдавский бывает не хуже французского.
ДЕДУШКИН. Только у вас в столовой, дорогой мой главный реформатор. Я ведь, зачем собственно приезжал.
КОЧУБЕЙ. Пригласить меня от американцев. Разве нет?
ДЕДУШКИН. Это да. Разумеется. Но есть у меня еще маленькая просьба. У моей внучки Алисочки до сих пор нет вашей книги. Про гибель Советского Союза. Она пять раз меня просила, но я все стеснялся к вам обратиться. Но вот теперь, раз уж я здесь, у вас в имении…
КОЧУБЕЙ. Разве это имение? Все осталось в Среднем Поволжье.
ДЕДУШКИН. Простите, в каком Поволжье?
КОЧУБЕЙ. В Среднем. Где жили вы с неграмотной бабушкой.
ДЕДУШКИН. Да, как вы правы! Совсем-совсем неграмотной. «Аркадий Гайдар» не могла прочитать. Все путалась. А внучка моя, Алисочка, едет сейчас отдыхать на Гавайи. Тяжелый семестр был, вот и едет. А надо же что-то умное почитать. Чтобы плавно войти в новый семестр. Вот ваша книжка…
КОЧУБЕЙ. Вы действительно хотите дать внучке эту книгу?
ДЕДУШКИН. Конечно. Конечно. Это лучшее чтение на время отдыха. Это вообще лучшее чтение. У нас профессура зачитывается.
КОЧУБЕЙ. А доцентура?
ДЕДУШКИН. Как вы сказали?
КОЧУБЕЙ. А доцентура у вас – зачитывается?
ДЕДУШКИН. Доцентура – особенно. Профессура хорошо помнит Советский Союз, а доцентура…
КОЧУБЕЙ. Но вы же понимаете, профессор, что книга – говно? Извините за такой сложный экономический термин, но – полное говно.
Пауза.
ДЕДУШКИН. Ну, я право не знаю…
КОЧУБЕЙ. Вы сами книгу-то читали, дорогой профессор?
ДЕДУШКИН. Вы обижаете меня, Игорь Тамерланч. Я ее одним из первых читал. Наверное, вторым после вас. Я же был ее рецензентом для издательства – вы забыли?
КОЧУБЕЙ. Ах, да.
Пауза.
Вы увидели в ней что-то хорошее?
ДЕДУШКИН. Вы, верно, испытываете меня.
КОЧУБЕЙ. Да нет, что вы. Просто книга получилась – фуфло полное. Там основная идея, что Советский Союз распался из-за цены на нефть. Упала цена на нефть – и не стало Советского Союза. А на самом деле же все было не так.
ДЕДУШКИН. Как не так?
КОЧУБЕЙ. Никак не так. Советский Союз рухнул, потому что дух из него весь вышел. Был дух – а потом не стало. Вот и умер. И нефть здесь совершенно ни при чем.
ДЕДУШКИН. Знаете, у нас в Академии полагают, что нефть – это все-таки понадежнее будет, чем дух.
КОЧУБЕЙ. Так и с людьми бывает. Люди что – от болезней умирают? Если бы! И не от старости даже. Они, эти люди, умирают, когда кончается дух. Вот был такой мхатовский актер, старый, я фамилию запамятовал, но точно на букву Ы…
ДЕДУШКИН. На Ы – это, стало быть, чукотский актер. У нас декан факультета экономики рыбы…
КОЧУБЕЙ. У него мечта была – встретить на сцене свое столетие. И он жил до ста лет без единой болезни. Ходил даже без палочки. И в день столетия вышел на сцену. И сыграл. То ли Макбета, то ли Гамлета, я уж не помню. А ровно через три дня – умер. Ничем ведь не болел – а умер. А почему?
ДЕДУШКИН. Почему?
КОЧУБЕЙ. Потому что цель жизни его исполнилась, и больше жить ему стало незачем. Дух вышел.
ДЕДУШКИН. Я вам хочу сказать, Игорь Тамерланович, у нас в Академии в киоске вашу книгу распродали за 3 часа… 700 экземпляров – за 3 часа.
КОЧУБЕЙ. А я вам хочу сказать, любимый директор, что я выкупил 5000 экземпляров этой книжонки. Из магазинов. Чтобы никто ее больше не читал. Хотел отправить в туберкулезные санатории, но жена отказалась. Не хочет, чтобы знали, кто ее муж.
ДЕДУШКИН. А так разве не знают?!
Пауза.
Пристально смотрят друг на друга.
Вы не хотите подарить Алисочке книжку с дарственной надписью?
КОЧУБЕЙ. Не хочу. Простите, профессор, категорически не желаю. Пусть Алисочка наслаждается белым песком. Виндсерфингом или как он там называется. Пусть трогает за хобот индейцев маори. А мое рукоделие ей ни к чему совершенно.
ДЕДУШКИН. Удивительно. А я ведь уже обещал внучке… Что же мне теперь делать?!
КОЧУБЕЙ. Скажите, что экземпляров просто не осталось. Вот допечатают, через пару лет, к моей смерти…
ДЕДУШКИН. Типун вам на язык!
КОЧУБЕЙ. Тогда и будут еще. И даже надпишем всем желающим мертвой рукой. Видите – вот этой мертвой рукой.
Показывает руку по локоть.
Напольные часы.
ДЕДУШКИН. Игорь Тамерланович, я знаю, у вас неважное настроение из-за этих собак…
КОЧУБЕЙ. Каких собак?
ДЕДУШКИН. Я знаю, вы вспомнили 12 собак, которые убила ваша охрана. Которых ликвидировала ваша охрана. Если так можно выразиться.
КОЧУБЕЙ. Откуда вы можете это знать? Я сказал о них только корреспонденту «Вашингтон пост», который был у меня три дня назад. Вы с ним говорили? С этим Полом.
ДЕДУШКИН. Нет, видите ли…
