И вдруг они перестали появляться на бульваре. Кто-то сказал, что их обоих сбил на переходе пьяный водитель.
Ну надо же, говорили люди, какая любовь. Даже умерли в один день…
Жизнь медленно уходила из него. Так медленно, что иной раз хотелось ее поторопить. Покончить счеты с жизнью – это все-таки поступок, а на поступки не было сил. Все силы уходили на то, чтобы скрывать свое состояние от окружающих.
Желая понять, что с ним такое, не тревожа не слишком внимательное окружение, он полетел в Германию обследоваться. Проведя неделю в клинике, он узнал, что совершенно здоров.
Казалось бы, живи и радуйся. Но как радоваться своему безупречному здоровью, когда сил нет? А главное – никаких желаний. Самая любимая еда не доставляет удовольствия, на женщин и смотреть не хочется… Из всех чувств оставалось лишь чувство долга. Оно заставляло его подниматься по утрам, приводить себя в порядок и ехать на работу. И никто ничего не замечал.
Иногда он подолгу смотрел на себя в зеркало. Неужто его состояние никак не отражается на лице? Похоже, что нет. Только глаза потухшие. А так… Но кому есть дело до его глаз? Нормальный тридцатисемилетний мужик, вовсе не похожий на умирающего. А он точно знал, что умирает. Но тогда зачем я живу? Зачем длю эту муку? Чего ради? Я просто плыву по течению. По течению Леты, усмехнулся он про себя. Но лишний грех брать на душу перед смертью не хотелось. И так хватает…
Интересно, сколько я еще протяну? – как-то отстраненно думал он иногда, приползая вечером домой. И как хорошо, что я живу один, можно наконец расслабиться. И никто надо мной не квохчет. Хорошо! Как выясняется, даже в моем состоянии еще можно чему-то радоваться.
Однажды ночью он проснулся в холодном поту. Приснилось, что смерть стоит за дверью. Такая, как в дурацких фильмах – в саване и с косой. И хотя он не раз призывал ее, но сейчас ему было так страшно, как никогда в жизни.
Он встал, на цыпочках подошел к входной двери. Прислушался. Все тихо. Тогда он глянул в глазок. Никого. А я что, совсем идиот? Ждал, что там стоит старуха с косой? Или я еще и разум теряю? О нет, только не это! Но засыпать снова страшно.
И вдруг он ощутил неодолимую потребность выйти из дому. Четыре утра. Это не страшно. Пусть лучше какой-нибудь случайный наркоман шелдарахнет по башке… Может, тогда все само собой разрешится.
Он натянул джинсы, свитер, накинул ветровку и вышел из квартиры. Спустился почему-то пешком на первый этаж. Открыл входную дверь. Пахнуло сыростью. Дождь прошел, что ли? Да, асфальт мокрый. Но дышится легко. И он побрел в сторону Самотечного бульвара. Редкие машины проносились мимо. Ни одной живой души не встретилось по дороге. И на бульваре было пусто. Он доплелся до первой скамейки и рухнул на нее. Скамейка была сырой, но встать сил не было. Совсем отвык ходить пешком. Он закрыл глаза. Ни сил, ни чувств, ни мыслей… Вот умереть бы тут, сейчас… Маму жалко. Он представил себе, как матери, живущей в далеком Барнауле, сообщат о таинственной смерти сына, еще молодого мужика с безупречным здоровьем, без следов насилия. Надо бы, наверное, полететь к ней, проститься. Но нет сил вырваться из своей рутины, еще хоть как-то держащей его на плаву. Вообще ни на что нет сил. Даже встать с мокрой скамейки и вернуться домой.
И вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Открыл глаза. Перед ним сидела собака. Обычная такая лохматая дворняжка.
– Привет, ты откуда? – спросил он.
Собака тихонько заскулила.
– Ты чья? Потерялась, что ли? Есть хочешь?
Он машинально сунул руку в карман ветровки и – о, радость! – нащупал там маленькую пачку любимых вафель.
– Будешь? – Он распечатал пачку, разломил одну вафлю и протянул собаке половинку. Та деликатно взяла угощение и лизнула его руку. Он скормил собаке все три вафли. – Извини, больше ничего нет, чем богаты… А ты славная псинка…
Он погладил ее и тут заметил ошейник, а на ошейнике металлическую нашлепку с какой-то надписью. В свете недалеко стоящего фонаря он прочитал ее.
– Э, да ты, оказывается, барышня, Джина, и телефон тут есть, и адрес. Не волнуйся, девочка, найдем мы твоих хозяев. Они предусмотрительные люди и явно любят тебя. И не зря, ты такая милая…
Он вытащил из кармана телефон. Набрал номер. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
– Ну, Джина, что будем делать?
Джина жила на Сретенке, в Последнем переулке. Я не дойду. Да и вламываться в такое время к незнакомым людям не стоит.
Собака вдруг вскочила на скамейку, покрутилась и улеглась, положив лохматую голову ему на колени.
– Милая моя, – растрогался он.
Джина тихонько заскулила.
– Ну вот что, подруга, пойдем-ка ко мне. Сегодня суббота, часов до десяти перекантуешься у меня, и мы еще позвоним твоим хозяевам. Или, на худой конец, съездим. Пошли?
Собака подняла голову, потом спрыгнула со скамьи, с готовностью глядя на него. Умная, зараза, подумал он и встал. Взял ее за ошейник и медленно пошел в сторону дома. Перейдя улицу, он отпустил собаку. Она, как приклеенная, шла рядом, время от времени тыкаясь мокрым носом ему в ладонь. Ох, до чего же милая псина… По дороге он что-то говорил, словно утешал и уговаривал ее.
Дома он зажег свет и ахнул. У лохматой серо-пегой дворняжки были голубые глаза.
– Джина, красавица, да у тебя в жилах течет кровь благородных хаски! Ну-с, поглядим, чем тебя можно покормить? Чем вообще кормят собак, понятия не имею, а трех вафелек явно мало. – И тут он вспомнил, что в детстве соседка кормила свою собаку овсяной кашей. Соседку звали тетя Люда, а ее пса Цыган. Он был весь черный…
В шкафу обнаружилась непочатая коробка с пакетиками сладкой овсянки быстрого приготовления. Отлично! Он высыпал все десять пакетиков в миску, залил кипятком и выставил на балкон, остывать. А пока сунул собаке сушку. Та с удовольствием ее сгрызла.
– Любишь сушки, красавица? Да? А это собакам не вредно? Нет, говоришь? Ну, вот, возьми еще!
Вскоре каша остыла и Джина с упоением вылизала миску. Потом попила воды и куда-то отправилась, видимо, осматривать квартиру. Он вымыл миску и убрал в шкаф. Вряд ли она еще понадобится. Захотелось спать. Он зашел в спальню и увидел, что Джина спит на коврике у кровати. Надо же… Он тихонько лег и мгновенно уснул.
… Утром он первым делом позвонил хозяевам Джины. Абонент по-прежнему был недоступен. Дрыхнут, что ли, по случаю выходного дня? Ничего, я вас разбужу! Он оделся, съел йогурт и позвал Джину, которая, казалось, спала беспробудным сном.
– Ну что, красавица, поехали домой, а? Позвоним в дверь, а если понадобится, будем колотить в нее, пока они не проснутся, эти ублюдки…
Он был очень сердит, надо же, пропала такая чудесная собака, а они спокойно дрыхнут, да еще и телефон выключили.
Он скормил Джине упаковку сыра, взял ее за ошейник и спустился во двор, к машине. Нормальному человеку тут от силы минут пятнадцать ходу, но ему такое расстояние было не под силу. Джина сама запрыгнула на сиденье рядом с водительским и вопросительно взглянула на нового знакомца. Он ей нравился. Добрый и надежный.
– Домой поедешь, красавица!
Он легко нашел нужный дом, с раздражением подумал, что в подъезде, наверное, кодовый замок, но, к счастью, оттуда как раз вышла женщина-почтальон, не обратившая внимания на собаку. Квартира, указанная на ошейнике, находилась на втором этаже. Джина вдруг вырвалась и кинулась наверх, и громко залаяла. Ну, сейчас-то эти гаврики должны проснуться. Слава богу, можно не подниматься, зачем? Тем более в доме нет лифта.
Но все-таки хотелось бы убедиться, что собака попадет домой. Джина все продолжала лаять. Ну что за люди? Я умираю, а они… Надо все же подняться и позвонить в дверь.
В подъезд вошла пожилая женщина с хозяйственной сумкой.
– Ох ты господи, неужто Джинка вернулась? Вот беда-то!
– Почему беда? – спросил он.
Женщина внимательно на него посмотрела.
– Да как же не беда?! Она потерялась, а хозяевам улетать аж в Австралию. И она с ними должна была лететь. Все документы ей выправили… А теперь что ж, улетели они…
– Надолго?
– Да навсегда. У Лидки там тетка померла, наследство большое оставила. А я не могу собаку к себе взять, астма у меня и еще всякие болячки… А это вы ее нашли?
– Я. Но я тоже не могу ее взять…
– Да вы-то почему не можете? Она такая умница, золото, а не собака…
Женщина вдруг осеклась и смерила его испытующим взглядом.
– Э, да вы… Знаете что, пойдемте ко мне.
– Зачем это?
– Надо!
– Кому надо?
– Вам!
Она говорила таким непререкаемым тоном, что он невольно подчинился. Не было сил противиться.
Они поднялись на второй этаж. Обоим это далось нелегко.
Джина с несчастным видом сидела на коврике перед дверью, за которой осталась вся ее прежняя жизнь.
– Заходи, милый, – пригласила женщина, – идем на кухню. Садись. И рассказывай.
– Что?
– Все.
