Моей Катюше до неё далеко. От Катиного избранника одни убытки вышли, и в моральном, и в материальном плане. Три с половиной года из жизни выплюнула. А этот Гоша теперь хвост распустил, волосы вымыл, бороду подстриг. Интервью раздает, литагентшу Жанну публично в щечку целует и называет своей музой. А моя девочка, спрашивается, какую роль выполняла? Домработницы? Няньки? Психотерапевта? Он Катю вообще нигде не упомянул. Хоть бы в посвящении. Или слова благодарности на первой странице написал бы. Ничего. Ни полсловечка. А книжки его в магазинах с верхних полок на полки комфортного доступа спустили. Я специально заходила в «Дом книги» посмотреть. Ещё немного и прямо на лестницу, в бестселлеры передвинут. Хотела бы я посмотреть на того читателя, которому его писанина реально понравилась. Который бы сказал, что получил огромное удовольствие от прочтения этого чернушного романчика. Это только извращенцам может нравиться. А человеку с нормальной психикой хочется руки помыть после общения с такой книжкой.
Фу, Люций, кажется, я объелась. Заговорилась я с тобой и лишнего в рот накидала. Желудок аж в грудь отдает. Что-то мне нехорошо. Тошнит как-то. Вроде всё свежее. Сама вчера приготовила и в холодильник поставила. Теперь, когда Катюша со мной живет, одними бутербродами не обойдёшься. Молодой организм надо правильно кормить. Ох, дурненько мне. Пойду-ка я прилягу. Надо только салфеток захватить – пот лицо заливает. Хотя вроде и не жарко. И тазик из ванной возьму – на всякий пожарный.
Что это со мной, Люций, а? Всё плывет перед глазами и двоится… Вот у тебя сейчас четыре глаза… И все желтые. Ужас! Может быть, скорую вызвать? Где мой телефон? Почему я ничего не вижу? Руки, как ватные. И скользкие. Я что, Люций, умираю? Рано, как мама… Хорошо, что дома… Катя испугается… Как же она без меня… Люций, не лижи мне лицо, я этого не лю…
Саша и Маша, телефонный разговор
– Алло, Саш, говорить можешь?
– Да, если коротко.
– Коротко не получится. Полина умерла.
– Какая Полина?
– Классная руководительница у Таньки.
– Да ты что! Подожди, я сейчас выйду из тренажёрки… Слушай, а она вроде нестарая, сколько ей лет?
– Пятьдесят шесть.
– А что случилось?
– Пока неясно, отвезли на вскрытие. Кроме неё дома никого не было. Дочь пришла ночью, хотела спать лечь, а кот, – у них кот есть, – стал скрестись и лапой её тянуть за одежду из комнаты. Дочь думала, он голодный. Вышла за ним, на кухне свет зажгла. А мама её там, на диванчике… ну, понимаешь… А дочка Полинина – девочка совсем молодая, понятно, что в полном шоке. У них больше никого нет… Ни брата, ни сестры, ни мужа. Девочка даже не в курсе, были ли у матери какие-либо сбережения. На похороны школа что-то выделяет. Ну и столовую школьную для поминок, благо учебный год закончился. Я сейчас родителей обзваниваю, деньги собираю…
– Нужна моя помощь?
– Да, поэтому и звоню. Нужно прощальный зал заказать и крематорий.
– На каком кладбище?
– Где получится. Потом прах в семейной могиле захоронят, с её отцом и матерью.
– На какое число заказывать?
– На послезавтра, раньше со вскрытием не успеют.
– Я понял.
– Учителя все в прострации, они же все её возраста или старше.
– Ещё бы…
– Саш, на всякий случай. Ты Кох не говори, педколлектив не хочет видеть её на похоронах…
– Не волнуйся, Нина всё равно не сможет. Её в больницу положили на сохранение, тонус повышенный.
– А ты молодец. Руку держишь на пульсе событий. Может быть, и пол ребенка уже знаешь?
– Да, мальчик.
– Ну, я тебя поздравляю.
– Рано.
– Фамилию свою дашь?
– Нина на свою хочет записать. И назвать в честь отца – Рудольфом.
– Интересный поворот. Сразу на память приходит английская рождественская песенка про красноносого оленя Рудольфа, которому Санта доверяет везти свою повозку.
– Не смешно, Маш. У неё отец на ладан дышит. Онкология. Прошел через химию, подлечили, но долго не протянет. Очень хотел увидеть в этой жизни внука или внучку. Ну, вот Нина и решилась.
– Неожиданно. Может, просто на жалость давит?
– Я отца видел. Он в больницу приходил.
– Ах, так ты её даже навещаешь?
– Она – мать моего будущего ребенка. Мальчик не виноват, что так сложилось.
– Ну, если ты так заботишься о мальчике – отсоветуй ей давать имя отца. Нельзя называть детей именами близких родственников, бедный ребёнок потом всю жизнь отрабатывает карму того, чьим именем он назван. Возьми хоть нашу Таньку. Назвали её в честь моей бабушки. И сколько у неё проблем! А Ленку назвали по остаточному принципу: и всё в её жизни идет гладко… тьфу-тьфу-тьфу, постучим по деревяшке.
– Ну, из этого примера нельзя делать выводы о каких-то закономерностях.
– Саш, приедешь домой, я приведу тебе десяток примеров. Но в принципе, это, конечно, не мой ребенок и не моё дело.
– Ладно, Маш, я скажу. Спасибо за участие. Как там Танька себя ощущает, кстати? Она знает?
– О чём?
– О Полине.
– Конечно, знает, я не могла ей не сказать. Рыдает. Говорит: мы все виноваты в её смерти, я тоже виновата, я над ней издевалась, называла ретроградкой. Я утешаю, как могу, но пока безуспешно.
– Тут время нужно.
– А времени как раз у неё нет. У неё экзамен по математике в среду.
– В таком состоянии она не напишет. Возьми у врача справку, потом сдаст, в резервный день.
– Да, хорошая идея, в понедельник с утра займусь. А потом на похороны. Танька настаивает, чтобы я взяла её с собой. Проститься хочет и прощения попросить.
– Надо взять. Обязательно.
– Я боюсь, как бы Танька потом вообще в минус не ушла. Кладбище, и вся эта гнетущая церемония…
– Маш, мы не можем культивировать её инфантилизм. Самое время повзрослеть.
– Как ты заговорил! А кто у нас был главным культиватором? Кто всегда её от всего ограждал?
– Маша, я был во многом неправ. И в этом вопросе тоже.
– Ты на кладбище не приезжай.
– Интересно, а как же я контролировать ситуацию буду? В дистантном режиме?
– Я всё проконтролирую. Ты только сделай бронирование и внеси предоплату.
– А почему ты не хочешь меня там видеть?
– Потому что вместо того, чтобы скорбеть о покойнице, тетки будут обсуждать тебя.
– Ну и хорошо. Выведу их из состояния прострации. А от меня не убудет.
– Я прошу тебя – не надо!
– Я хотел вас с Танькой поддержать.
– Дома поддержишь. Не будем развлекать публику.
– Как скажешь.
– Не забудь – сегодня вечером к нам приходят мои родители, поздравить девочек с последним звонком.
– Помню.
– Купи тёще цветы.
– А тестю – водочки?
– Не вздумай. Пусть вино пьет.
– У него от вина изжога.
– Тогда воду. Нам проблем сейчас и так достаточно. Ну, всё, до вечера. Мне ещё полкласса нужно обзвонить и ужин приготовить.
– Угу, пока…
Из дневника Тани Шишкиной
26 мая
Я никогда не могла представить себе, что школа может догнать меня и пнуть изо всех сил уже после последнего звонка. Нет, конечно, есть ещё экзамены, которые я могу теоретически сдать на двойку, и меня оставят на второй год. Но до этого я не докачусь. Я сконцентрирую всю свою волю, и уж на троечку-то напишу! И я должна была начать этот тяжкий процесс завтра, с экзамена по математике. Но не начну. Мама взяла мне в поликлинике справку с освобождением от экзамена, потому что у меня нервный срыв. И сдавать математику я буду уже тогда, когда все будут готовиться к выпускному.
Умерла наша Полина. Пришла с «последнего звонка» домой, легла на диван и умерла. И никого не оказалось рядом, чтобы спасти. Только кот, который теперь затосковал и отказывается от еды. Мама говорит, что жизнь Полины была сосредоточена на школе, и без школы она дальше жить не смогла. У неё просто остановилось сердце. Мама говорит, что это легкая смерть, и что многие желали бы себе такую. Для меня странно уже то, что люди вообще могут желать себе какой-то смерти. Мне кажется, все должны желать себе долгой жизни. И Полина явно не всё сделала. На похоронах я видела её дочку Катю. Она такая молодая, как же она теперь будет жить без мамы? Папы, как я поняла, у неё вообще нет. И никаких дедушек-бабушек, даже самых несносных. Ни брата, ни сестры. Я впервые поняла, какая я везучая!
У меня так много близких людей. И мне стало ещё более стыдно, что я так пренебрежительно относилась к Полине, препиралась с ней и даже однажды назвала её ретроградкой. Если бы я знала, что у неё больное сердце! Я бы себя сдерживала. Какая, в сущности, разница, какую оценку она мне ставила за сочинение? В моей жизни эта оценка всё равно ничего не значит.
На кладбище приехали все наши, даже наркоманы Клещинский и Сутягин, не было только Кулаковой. Были все учителя (кроме Адольфовны). И многие родители. И многие выпускники. Было много цветов и венков с черными лентами. Мы долго ждали на площадке перед залом траурных церемоний. Оказывается, у покойников тоже очередь, и к тому же даже там кто-то умудрился влезть без очереди, и всё сдвинулось на час. Родственники покойников, которые были по записи, сначала начали возмущаться, но когда узнали, что вне очереди хоронят какого-то криминального авторитета, сразу все как-то успокоились и даже всхлипывать стали тише. В итоге, чтобы нагнать упущенное время, прощание с каждым покойником сократили на десять минут.
