Мытье головы оказалось делом непростым. Сперва Андрэ наклонил ее и залил внутрь Шелома изрядное количество воды. Затем поднялся и вылил обратно. Правда, намокла одежда, поэтому после первой попытки пришлось раздеться. Повторив эту процедуру несколько раз, Андрэ взял клизму и наполнил ее шампунем. Запустив раствор под Шелом, он принялся вращать его руками вокруг головы до тех пор, пока тот не намылил волосы. Затем он в несколько приемов смыл пену и попросил у хозяина дома фен.
– Так что же, ты собираешься ходить с этим приветом по городу? – спросил Егор, когда Андрэ вернулся на кухню.
– Что значит «с приветом»? – не понял вопроса Андрэ.
– Ну как же, шлем по-белоруски – шалом, а шалом на семитских языках – приветствие! Так что теперь ты человек «с приветом».
– Собираюсь.
– Э, батенька, боюсь, пролетариат вас не поймет!
– Мне плевать, чего он там не поймет, – мрачно ответил Андрэ.
Посидев еще какое-то время на кухне, они отправились спать. Впервые за последнюю неделю у Андрэ появилась возможность выспаться в нормальной приличной постели. Он наконец-то разделся, сдвинул подушку в угол, улегся так, чтобы Шелом не упирался в спинку кровати, и тут же заснул.
– Вот он!
– Где?
– Да вон! В каске! Хватай его! Уйдет, сволочь!
Обернувшись на крик, Андрэ увидел в метрах пятидесяти перед собой вчерашних типов, двух гончих псов в серых костюмах! «Промедление смерти подобно!» – мелькнуло в голове, и со всех ног он кинулся наутек.
Он летел по площади, на Шеломе кувыркались онемевшие от страха львы, а под ним мысли: «Боже! Зачем я здесь оказался?! Зачем опять поперся на Октябрьскую площадь?! Меня же предупреждали – здесь неспокойно! Шпиков больше, чем демонстрантов! Ведь было ж понятно, сейчас начнется хапун!»
Он влетел в арку на Энгельса и побежал через двор к проходу напротив. За спиной раздавались задорные крики:
– Резвый, сука, попался! Ну, ничего! Не уйдет!
Двор был заполнен автобусами с людьми в масках и черных бронежилетах. С площади доносился многотысячный гул и веселая песня: «.„А я лягу, прылягу, край гасцинца старога», которую включили специально, чтоб заглушать выступавших. Мегафоны в сотый раз повторяли:
– Граждане! Ваш митинг не санкционирован! Немедленно расходитесь! Иначе к вам будет применена сила!
Добежав до арки, Андрэ неожиданно столкнулся с бомжем, который поднимался из подземного туалета, неся в руках две сетки пустых бутылок. Одна из них выпала, и посуда, звеня, посыпалась на тротуар.
– Ах ты, педераст! – послышалось вслед, но оспаривать это утверждение не было ни секунды. Выскочив на Ленина, Андрэ хотел кинуться к Проспекту, но заметил, что его оцепили. Омон двумя рядами перекрывал тротуар, не выпуская никого с площади. Оставалось одно – бежать в сторону Интернациональной. Долетев до нее, он заметил, что вся улица сплошь заставлена большими зелеными грузовиками с солдатами, поэтому побежал дальше в сторону Революционной.
Возле Ратуши он кинулся влево и пересек Ленина прямо перед носом колонны больших черных машин. Это были МАЗТы, тюрьмы на черных МАЗах. Они предназначались для демонстрантов и появлялись всегда, когда в городе было неспокойно. На Революционной Андрэ краем глаза заметил, что погоня немного отстала. Серые гончие стояли на другой стороне и ждали, пока проедет колонна решетчатых тупорылых будок.
Это обстоятельство давало небольшой запас времени. Воспользовавшись моментом, Андрэ нырнул в подворотню и оказался в узком высоком колодце двора. Увидав в конце его открытую дверь, он, не раздумывая ни секунды, кинулся к ней, спустился по ступенькам и, проскочив коротенький коридор, оказался в небольшой темной комнате.
Сердце бешено колотилось. Легкие с жадностью хватали воздух, но он все равно задыхался, словно большая рыба, что лежит на песке, делает судорожные движения жабрами, но по-прежнему не может избавиться от удушья.
Смекнув, что погоня отстала, Андрэ осмотрелся. Комната была без окон. С потолка свисала лампочка без абажура. Хотя она и давала немного света, но помещение казалось все равно темным. У стены стоял старый канцелярский стол, подле него стул, рядом были свалены большие коробки. В углу за столом виднелась запертая дверь в другую комнату. Стены, которые давно, видно, не красили, пестрили замысловатыми разводами от подтеков воды. Кое-где их закрывали плакаты с сиськастыми девками, котятами, выглядывавшими из корзин, и почему-то портрет Президента. Он висел прямо над столом и, раскинув роскошные усы, добрыми бархатными глазами смотрел на Андрэ.
Неожиданно дверь в соседнюю комнату открылась, и из нее вышел невысокий мужчина с залысиной на голове, одетый в темный фиолетовой халат. Увидев Андрэ, он нисколько не удивился, а только спросил:
– Вы картридж заправлять?
– Да, да! Я картридж заправлять! Сейчас, дайте отдышаться немного! – хрипя проговорил Андрэ и присел на стоявшую рядом лавку. Только теперь он заметил, что в коробках, раскиданных по всему помещению, лежали огромные картриджи. Его немного удивило, что они бывают таких странных размеров.
Прошло минут десять. Мужчина в халате за столом, не обращая более на Андрэ никакого внимания, принялся перелистывать какие-то бумаги. В комнате было тихо. Огромные картриджи загадочно поблескивали в полумрачном желтом свете. Лишь только шелест изредка переворачиваемых страниц нарушал странное спокойствие мастерской. Придя немного в себя, Андрэ прикинул, что выбираться улицей сейчас будет опасно – наверняка погоня где-то рядом, поэтому он решил, что лучше прокрасться дворами до Центрального вокзала, там доехать троллейбусом до Восточного, а оттуда – автобусом в Могилев.
Он вытянул из рюкзака недопитую в Варшаве бутылку «Крупника», сделал пару глотков и направился к двери:
– До свиданья!
– Всего доброго! Заходите к нам завтра! – ответил мужчина, не поднимая головы.
– Да-да, непременно зайду.
Выйдя во двор, он перемахнул через кирпичный забор и направился к подворотне, что выходила на Комсомольскую. На углу он осторожно выглянул наружу. Вокруг было тихо. Единственное, что тревожило, – странная пустынность этой обычно многолюдной в такое время улицы.
Перебежав на противоположную сторону, Андрэ оказался во дворе, где также никого не было, кроме старухи в желтом халате, которая, высунув ноги из окна, читала газету. Проскочив в следующий двор, он наткнулся на милиционера, копавшегося под капотом автомобиля. Добежав до арки, он заметил, что колес у машины не было и всем брюхом она просто лежала на асфальте. «Наверно, не ремонтирует, а скручивает что-нибудь», – подумал Андрэ и вышел на опустевшую улицу.
Пересекая Городской Вал, он вдруг заметил зеленые машины с солдатами. Они поворачивали вдалеке, из-за угла Дворца госбезопасности, и медленно двигались в его сторону. Путь к вокзалу теперь лежал только через Писчаловский замок. Он поднял взгляд на мрачные стены старой городской тюрьмы и с ужасом обнаружил, что несколько этажей высотного архива Министерства внутренних дел, который стоял рядом с замком, объяты пламенем. Из трех рядов окон, образовывавших вместе правильный квадрат, валил густой черный дым.
В городе происходило что-то ужасное. Паника снова охватила Андрэ. Собрав силы, он пустился вверх по улице. Пулей взлетел на гору, пробежал мимо безмолвного Замка, окутанного горьким, едким запахом гари, и когда уже был у колонн Русского театра, его двери внезапно раскрылись и на улицу посыпали хасиды. Множество мужчин с седыми бородами, в черных одеждах и широкополых шляпах, о чем-то громко споря на непонятном ему языке, спускались по ступеням. «Странно, – удивился Андрэ, – не знал, что в Русском опять открыли синагогу».
Пробежав мимо толпы, он вдруг услышал у себя за спиной топот множества ног и, обернувшись, оторопел от неожиданности. Хасиды с криками и с развевающимися на ветру пейсами неслись прямо на него.
– Вот он, шлемазл! Хватай! – призывал один из них, потрясая семисвечником, таким же, какой стоял в берлинской мастерской Федора.
Андрэ подскочил на месте, как кот, перед которым внезапно оказалась злая собака, и понесся в сторону Проспекта. Но на углу он заметил тех типов в серых костюмах. Они стояли у казино гостиницы «Минск» и курили с девицами.
– Да вот же он! Крыжачок недобитый! – закричал один.
Перелетев на другую сторону Проспекта, уже через мгновенье Андрэ бежал вниз по Володарского. До вокзала оставалось немного. Кратчайшим путем он пересек сквер, но, когда выскочил на Кирова, вдруг увидел широкую траншею высотой в человеческий рост, которая шла поперек улицы, полностью перекрывая подступы к вокзалу. Он понял, что попал в западню. Увидав рядом дверь, он кинулся к ней и неожиданно оказался в том самом магазине, где покупал вчера водку. В нем по-прежнему толпился народ. Те же пьяные гунны, которых он видел вечером, все так же стояли в очереди в винный отдел. Правда, теперь помещенье казалось сильно прокуренным. Видимо, гунны курили всю ночь в ожидании его. Густой сигаретный дым, смешиваясь с тусклым светом, который проникал сквозь запыленные витрины, поднимался к потолку зала, пряча за едким туманом капители коринфских колонн.
